Этим двум бойцам удалось выбраться из Смоленска уже ночью 30 июля. А старший политрук Туровский вывел группу из города, но линию фронта ей перейти не удалось. Тогда Туровский собрал еще несколько разрозненных групп и увел их в лес. Вскоре в штабе армии стало известно, что в лесах севернее Смоленска действует партизанский отряд под командованием Александра Туровского.
О своем решении на отход генерал Лукин доложил в штаб Западного фронта. То же сделал и генерал Курочкин. Оба они предвидели возможную реакцию Главкома на самостоятельное решение и были готовы ко всему. Утром 29 июля Тимошенко направил им копию боевого донесения начальнику Генерального штаба Жукову, в котором говорилось, что из утренней оперативной сводки 29 июля он впервые установил, что 16-я и 20-я армии начали рискованный отход. Тимошенко считал это недопустимым в условиях операции, проводимой группами Хоменко, Калинина, Качалова и Рокоссовского, о чем Лукину и Курочкину было известно. По мнению Главкома, отход армий из Смоленска облегчал противнику создание крупной группировки для срыва этой операции. Тимошенко приказывал немедленно остановить отход армий на рубеже западнее Смоленска, очистить город от противника и удерживать его в своих руках. Рубеж ни в коем случае не оставлять без его приказа. Отвечать за это будут Курочкин и Лукин.
Следующим распоряжением генералу Курочкину приказывалось объединить руководство 20-й и 16-й армиями. Теперь 16-я армия в оперативном отношении подчинялась Курочкину. Это решение больно задело не только самолюбие Лукина, но и всего руководящего состава 16-й армии. Лукин понимал, конечно, что иногда возникает необходимость подчинить равных по должности командиров одного другому, чтобы лучше было организовано взаимодействие. В данном же случае такой необходимости не было, и в дальнейшем никакого взаимодействия также организовано не было.
Выполняя указание маршала Тимошенко, генерал Курочкин приказал 16-й и 13-й стрелковым дивизиям своей армии 29 июля перейти в контрнаступление и вернуть Смоленск. Однако предпринятое наступление успеха не имело, и части с большими потерями отошли к востоку от Смоленска на рубеж Суходол, Токари.
На другой день командарм-20 отдал приказ генералу Лукину: частями 16-й армии с рубежа Суходол, Токари в 3.00 31 июля перейти в наступление на Смоленск. Лукин пытался убедить Курочкина по телефону, что оно ничего не даст и только приведет к ухудшению положения армии, но Курочкин стоял на своем. Тогда член военного совета Лобачев выехал в штаб 20-й армии. Он проинформировал Курочкина и члена военного совета Семеновского, что снаряды в частях 16-й армии на исходе, а у некоторых орудий их вовсе нет, поэтому они выведены в тыл, а в 46-й стрелковой дивизии Филатова нет ни одного станкового пулемета. Ответ был краток: «Приказ надо выполнять».
Маршал Еременко в своей книге «В начале войны» пишет: «Главком Западного направления С. К. Тимошенко отдал приказ войскам 16-й и 20-й армий Западного фронта перейти в наступление с задачей в течение 30–31 июля овладеть Смоленском. Армии, измотанные и обессиленные непрерывными напряженными боями в течение месяца, конечно, не могли выполнить этой задачи. Это было далеко не лучшее решение в сложившейся обстановке, оно было принято под нажимом Ставки. Получив этот приказ, я доложил Семену Константиновичу свои соображения о нереальности поставленной задачи. Он согласился с моими доводами и предоставил мне право самому решать этот вопрос. Принимая на себя тяжелую ответственность, я отказался от попыток организовать это наступление.
К этому времени Смоленская битва сыграла свою роль: противник остановлен, понес большие потери, мы выиграли месяц ценного для страны времени, и теперь, когда армии находились в мешке, ввязываться в затяжные бои за Смоленск не имело смысла, ибо мы ослабили бы свои силы на внешнем кольце окружения, где противник все время усиливал свои войска. Это могло привести к сжиманию кольца окружения и в конечном счете к гибели двух армий»[16].
Ни Лукин, ни Курочкин, конечно, не знали, какой разговор был у генерала Еременко с Тимошенко и был ли он вообще, но приказа о наступлении на Смоленск 29–31 июля никто не отменил, и оно состоялось. Результаты оказались плачевными. И без того обескровленные войска понесли большие потери. В дивизиях 20-й армии осталось по тысяче-полторы бойцов, в армии Лукина и того меньше.
Генерал Лукин понимал, что противник стремится прорваться в стыки между дивизиями, расчленить армию и уничтожить ее по частям. Но мог ли командарм противопоставить что-либо этой фашистской лавине? Помощи от соседей нет и быть не может. Курочкину было не легче.
Враг, зная, что наши войска стремятся уйти за Днепр, все время нажимает, пытается не допустить отхода. Можно было бы оторваться от противника, но западный и восточный берег Днепра от Соловьево и южнее заняты противником. Пока авангарды не проложат дорогу, главным силам отходить некуда.
Армейский и войсковой транспорты загружены ранеными. Очень мало медикаментов, почти нет продовольствия. Днем стоит сильная жара. Да и ночь не приносит прохлады. Люди не успевают за короткую ночь отдохнуть. Да и какой отдых! Едва заняв новый рубеж, надо окапываться, укреплять оборону. Ведь утром противник снова пойдет в наступление.
Военный совет принял решение: всем работникам управления армии ночью находиться в боевых порядках. В обычных условиях такой шаг был бы нецелесообразен, но в окружении — необходим. И сам командарм большую часть времени проводил с людьми. Он выезжал в подразделения прикрытия, в отряды, оставляемые в засадах, не раз останавливал дрогнувших бойцов и сам вел их в атаку.
Из штабных работников только полковника Шалина командарм никуда не отпускал. Лукин не хотел рисковать своим начальником штаба. Михаил Алексеевич Шалин, удивительно спокойный, трезво оценивающий обстановку, педантично налаживал управление войсками. Еще до отступления из Смоленска он тщательно продумал план на случай отхода, предусмотрел возможные варианты и теперь старался придерживаться этого плана.
Любил Лукин этого человека и дорожил им. Внешне фигура Шалина не была броской. Невысокого роста, с большими залысинами на высоком лбу, молчаливый, с редко появляющейся улыбкой на лице, он был постоянно чем-то озабочен. Кое-кто по первому впечатлению делал ошибочный вывод — обыкновенный штабист, бумажная душа. Потому-то у некоторых и вызывал удивление сверкавший на гимнастерке Шалина орден Красного Знамени.
Но у Михаила Алексеевича Шалина было славное боевое прошлое. Об этом мало кто знал. Разве что кадровики, знакомясь с его личным делом, могли восхищенно покачивать головами.
Сын крестьянина-батрака, он с детства мечтал стать учителем и в 1916 году окончил Оренбургскую учительскую семинарию. Но первая мировая война загнала Михаила Шалина в окопы. В 1917 году он заканчивает ускоренные курсы Виленского училища. Революция застала его в Новониколаевске в чине прапорщика. Вскоре, демобилизовавшись, он возвращается в родной Орск с надеждой продолжить любимое дело — учительствовать в школе. Но вспыхнула гражданская война, и Шалин снова в строю в рядах Красной Армии. В 1918 году он стал коммунистом.
Бои под Актюбинском против войск Зиновьева, под Оренбургом против Колчака и Дутова. Орский полк под командованием Шалина 5 сентября 1919 года вынудил сдаться в плен и сложить оружие 3-й пластунский полк, Акшадарский и Белозерский полки белых. Через два дня Шалину сдался любимец Дутова полковник Богданов вместе со своей бригадой. Сдача в плен бригады Богданова ошеломила и подорвала моральное состояние белогвардейских казачьих частей. В войсках Колчака и Дутова началось полное разложение. На следующий день в штаб Шалина прибыла делегация офицеров. «Оставшиеся части Колчака и Дутова, — заявили они, — решили сдаться в плен. Готовы передать Красной Армии все оружие, боевую технику и боеприпасы».
Всего за время наступления Орского полка под командованием Шалина ему сдались в плен до тридцати тысяч белогвардейских солдат и офицеров!
Шалину шел двадцать первый год, когда его назначают командиром 1-й бригады 49-й дивизии. Но тут его свалил тиф. После долгой болезни Михаил Алексеевич надеялся демобилизоваться и вернуться-таки к учительству. Но до мирных дней было еще далеко. В двадцатом Шалин отправляется на Польский фронт. Затем на подавление кронштадтского мятежа. Ударный отряд под командованием Шалина одним из первых ворвался в крепость Кронштадт. Шалин был трижды ранен, но продолжал командовать отрядом. Вот за эти-то бои он и был награжден орденом Красного Знамени.
Зная безудержную храбрость своего начальника штаба, командарм Лукин и не отпускал его в войска. Окажись Шалин на передовой, он может тут же забыть об осторожности.
Но однажды Шалин все же добился от Лукина разрешения побывать в боевых порядках. Он выехал в 46-ю дивизию и вместе с ее командиром генералом Филатовым проверил фактическое положение дел в полках и батальонах. От Филатова начальник штаба поехал по Старой Смоленской дороге в соседнее соединение. Его предупредили, что на пути участок в три километра находится под прицельным артиллерийским и минометным огнем противника. Шалин решил проскочить опасный участок. Шофер дал третью скорость, и машина помчалась. Метрах в семидесяти от леса мина угодила в мотор. Шофер был убит. Адъютант старший лейтенант Чумак сидел на заднем сиденье эмки весь в крови.
Шалин перевязал Чумака, нагрузился тремя автоматами и двинулся к лесу, где стояла наша часть. Там он взял санитаров, вынес адъютанта и отправил в медсанбат.
Видя беспримерную храбрость, мужество, преданность своих подчиненных, Лукин радовался, что довелось ему командовать такими людьми. В то же время становилось горько и обидно, что им выпала такая тяжелая доля. Пройдут годы, десятилетия, а перед его взором все будут стоять небритые, осунувшиеся от усталости, недоедания лица с воспаленными красными глазами и их улыбки, несмотря на тяжелейшее положение; вспомнится их горячая вера в победу.