…
Ленин говорил, и надо отдать ему должное, он умел покорить аудиторию. Даже Кравцов поддался магии этого неординарного человека, не обладавшего на самом деле особым ораторским дарованием. Но зато у Ильича имелась такой мощи харизма, что перед ней бледнели все прочие таланты и способности.
Ленин говорил. Он говорил, словно пророчествовал или проповедовал. Кричал полному залу делегатов о бедствиях, обрушившихся на молодую Республику Советов, о росте коммунистического движения в мире и о страшной сложности задачах момента… И Кравцов слушал его, переживая коллизии переложенной в речь истории вместе со всем залом. Но с другой стороны, одновременно и даже как-то отстраненно от слов Владимира Ильича, он думал о своем. Он думал о Рашель, которая будет ждать его со съезда, когда бы он ни вернулся. О Марусе Никифоровой, выехавшей после полученного от Троцкого «добро» на Украину за межпартийной кассой, оставленной там на «черный день» и вот вдруг пригодившейся. Об управлении, стремительно встающем на ноги, и о сложной системе отношений, которую предстояло последовательно и неуклонно выстраивать с чекистами, военными и партийной номенклатурой. И о том, что, начав прошлый март полутрупом, очнувшимся от комы в убогом доме призрения, он заканчивает март этого, двадцать второго, года начальником «военная ЧК» и реальным кандидатом на членство в ЦК партии. Во всяком случае, Ленин, Троцкий и Каменев – каждый по-своему и, разумеется, исходя из своих особых интересов – желали видеть Кравцова членом Центрального Комитета. Фрунзе и Лашевич, Гусев, Смирнов и Серебряков готовы были его поддержать. У них тоже имелся в этом деле свой частный интерес. Однако бесплатных обедов не бывает, и со Сталиным, Бухариным и Рыковым такая поддержка со стороны их оппонентов Макса разводила самым решительным образом, что было нехорошо, но, увы, относилось уже к категории свершившихся фактов. Желая того или нет, он оказался совсем в другой компании.
«Не судьба! – подумал он, в очередной раз вставая и аплодируя Владимиру Ильичу. – Или, напротив, судьба. Кисмет…»
Комментарий
В известной нам истории Зиновьев не был убит в Петрограде, а Военконтроль не был восстановлен в составе РВС или Наркомата по военным и морским делам. Участники левой оппозиции Серебряков, Смирнов, Крестинский были выведены из ЦК. Молотов являлся секретарем ЦК.
Что касается межпартийной черной кассы, следует признать, что конкретно такого «общака», созданного большевиками, эсерами и анархистами, по-видимому, не было. Однако достаточно хорошо известно, что как минимум большевики подобного рода «закладки» делали. На случай поражения. Для восстановления подполья. Для продолжения борьбы. А кто-нибудь, возможно, и для себя – на случай перехода на нелегальное положение.
Персоналии
Вацетис, Иоаким Иоакимович (1873–1938) – российский, советский военачальник. Полковник РИА, командарм 2-го ранга. Профессор. После Октябрьской революции вместе со своим полком перешёл на сторону большевиков. С декабря 1917 года был начальником оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке. В январе 1918 года руководил подавлением мятежа польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого. С апреля 1918 года – командир Латышской стрелковой дивизии, один из руководителей подавления левоэсеровского мятежа в Москве в июле 1918 года. С августа 1919 года работал в Реввоенсовете. С 1921 года на преподавательской работе в Военной академии РККА.
Лебедев, Павел Павлович (1872–1933) – русский и советский военный деятель, генерал-майор (1915). Занимал должности начальника Мобилизационного управления Всероглавштаба (1918–1919), начальника штаба (апрель – июль 1919) и командующего (июль 1919) Восточным фронтом, начальника Полевого штаба Республики и Штаба РККА (1919–1924), одновременно (с марта 1923 до февраля 1924) являлся членом РВС СССР. В 1924–1925 годы состоял для особо важных поручений при РВС СССР. В 1925–1928 годы – начальник штаба и помощник командующего войсками Украинского военного округа И. Якира.
Муравьёв, Михаил Артемьевич (1880–1918) – полковник Русской императорской армии, революционер (эсер), командир отрядов Красной гвардии и Красной армии. Член штаба Петроградского ВРК, с 28 октября 1917 – начальник обороны Петрограда. 29 октября назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. С 30 октября – командующий войсками, действовавшими против войск Керенского – Краснова. 8 декабря назначен начальником штаба наркома по борьбе с контрреволюцией на Юге России В. А. Антонова-Овсеенко. В январе – феврале 1918 года командовал группой войск на киевском направлении. С середины марта – начальник штаба Верховного главнокомандующего южной группы войск Советской России Антонова-Овсеенко, направленной против украинской Центральной рады. Позже был назначен командующим вооружёнными силами Одесской советской республики. 13 июня 1918 года назначен командующим Восточным фронтом. 10 июля Муравьёв поднял мятеж. До сих пор достоверно неизвестно, пошёл ли он на это по собственной инициативе или получив соответствующий приказ ЦК партии левых эсеров. 11 июля был застрелен людьми секретаря Симбирского губкома Варейкиса.
Снесарев, Андрей Евгеньевич (1865–1937) – русский и советский военачальник, военный публицист и педагог, выдающийся военный географ и востоковед, генерал-лейтенант (1917).
Уншлихт, Иосиф Станиславович (1879–1938) – партийный деятель СДКПиЛ и ВКП(б), один из создателей органов государственной безопасности – ВЧКГПУ. С апреля 1921 года – заместитель председателя ВЧК – ГПУ. С осени 1923-го – член РВС Республики и начальник снабжения РККА. В 1925–1930 годах – заместитель председателя РВС СССР и заместитель наркома по военным и морским делам СССР.
Часть IIВозвращение Максима
Революционер, когда нужно и можно, сламывает исторические препятствия насилием, когда нельзя – обходит, когда нельзя обойти – упорно и терпеливо подтачивает и дробит.
Глава 6Разговор по существу
Возвращение оказалось неожиданным, но тем более приятным. Вроде сюрприза, или «не ждали», который устраивает тебе любимая женщина. Ты и не надеешься даже, и ночь на дворе, а в дверь стучат. Но не грозно или опасно. Не тревожно, а как-то так, что сердце сразу ударяется в бег. Ты идешь к двери, отпираешь, а на пороге – она. Вступает оркестр, летят фейерверки и брызги шампанского, цветы, белье…
Впрочем, сюрприз получился приятным вдвойне: Рашель уже три месяца работала в Москве. Замужняя или нет, но, если «дан приказ ему на запад…». Одним словом, куда партия пошлет. А партия в лице Орготдела ЦК захотела вдруг увидеть товарища Кравцову в своих «тесных рядах» на Старой площади. Товарищ Коротков, едва не слетевший с должности заведующего Орготделом тревожной зимой двадцать четвертого, вдруг вспомнил о Кайдановской – и откуда бы ему ее знать? – и вызвал Рашель в столицу. Возможно, все-таки случайно, но, оглядываясь из сегодня во вчера, пожалуй, что и со смыслом.
«ЦК – это ведь…»
Однако смыслы, как уже бывало в жизни Кравцова в прошлом, множились впустую. Цельной картины событий пока не выстраивалось, а жаль. Макс предпочел бы – чего уж там – жестокий свет определенности блужданиям в тумане, но…
«Человек предполагает, а партия и ее Ленинский Центральный Комитет располагают. Где-то так».
За прошедшие полтора года его кабинет практически не изменился, да и с чего бы? Люди еще не научились менять «мебель и картины», едва успев занять начальственное кресло. Во всяком случае, не все. Впрочем, и времени, чтобы пообвыкнуть и начать «думать о глупостях», у них не оказалось. Туровский провел в этом кабинете пять месяцев, будучи всего лишь врид[29] начальника Управления, Лонгва – девять. Но и он, по существу, всего лишь около полугода являлся полноценным начальником. И все это время, практически почти полтора года, кое-кто – не называя имен «бессмертных» всуе – очень тихо, но крайне последовательно гнобил Военконтроль, пытаясь низвести его на уровень рядового подразделения, наподобие одного из управлений Штаба РККА. Но не срослось у товарищей, кто-то другой – но тоже «под сурдинку» и как бы невзначай – не давал Феликсу Эдмундовичу и Валериану Владимировичу[30] дожать военную контрразведку «до полу». Подковерная борьба продолжалась долго, но месяц назад Лонгву перевели в наркомат, а на его место назначили Эйхе, и это был хороший знак, поскольку Куйбышев и Сталин бывшего военного министра ДВР на дух не переносили. Но и Генрих Христофорович недолго «исполнял обязанности». Три дня назад Кравцова вызвали в Москву, «облобызали» – Фрунзе вполне дружественно, Троцкий – несколько сухо, но как будто даже с теплотой – и вновь назначили начальником Управления, оставив Эйхе в должности первого зама. Теперь уже Макс должен был чесать в затылке: после его весьма занимательной эпопеи – и с Генрихом в качестве заместителя – прежняя должность не казалась уже вполне знакомой и понятной. Впрочем, то, что представляется значительным в пятимиллионной армии, вероятно, является чем-то большим в армии пятисоттысячной[31]. Тем более что Кравцов уже семь месяцев имел категорию К-12[32], и отменять ее «в связи с вступлением в новую должность» никто как будто не собирался.
Макс сел за стол и провел ладонью по пустой столешнице.
«Что было, что будет, чем сердце успокоится?»
Что было, он знал или как минимум догадывался. Что будет, не ведал теперь никто, даже он. А вот сердце…
Казалось, последние километры до Москвы он не сидел в салон-вагоне, деля досуг с дымящейся трубкой и стаканом чая, а бежал рядом с поездом. Нетерпение снедало его, сердце неслось вперед, надеясь, верно, обогнать, натужно прущий сквозь ночь паровоз. И мысли… Мысленно он уже обнимал Рашель, целуя ее в губы и в волосы, ощущая под рукой упругий изгиб спины.