– Командир 4-й дивизии Криворучко.
– Понятно. Кто второй?
– Сотрудник политотдела 9-й Кавалерийской Крымской дивизии Вул Андрей Мордкович.
– У Котовского что, своя разведка есть, что ли?
– Если позволите, Макс Давыдович, – открыл наконец рот Саука. – Я чуть позже дам по этому вопросу некоторые пояснения. Пока же, да, есть.
– Вот оно как. Ладно! – Кивнул Макс. – Продолжай, Георгий Иванович!
– Со слежкой все, собственно. – Пожал плечами Семенов. – Они следят. Мы следим за ними. Котовцы о слежке не знают, чекисты, возможно, догадываются. Нервничают, перепроверяются, но тебя своим вниманием не оставляют.
– Продолжайте наблюдение, и… – Кравцов сделал паузу, обдумывая возникшую было, но остановленную на полном ходу мысль. Получалось, что первый порыв – верный. Интуиция опять не подвела.
– И вот еще что… – закончил он свою мысль вслух, – приставьте к товарищу завсектором Отдела ЦК негласную охрану. Кто его знает, может быть, тут террор против партии готовится…
– Будет исполнено, – вполне серьезно отрапортовал Георгий, он, судя по всему, такой возможности – хотя и по гораздо более основательным причинам, нежели антисоветский террор – не исключал тоже. – И последнее, вернее предпоследнее. В качестве заключительного пункта у меня значатся кадровые предположения, но там пока обсуждать нечего. Справки на кандидатов я принес, – он кивнул на серовато-синюю папку, лежащую на столе слева. – Там есть и мои соображения. Ознакомишься, обсудим.
– Тогда переходим к предпоследнему пункту, – согласился Макс, пододвигая к себе папку.
– Вчера получены справка из Орготдела ЦК и пояснительная записка от полпреда в Чехословакии Антонова-Овсеенко. – Семенов извлек из-под «повестки дня» несколько страниц машинописного текста и вопросительно взглянул на Кравцова.
– Изложи коротко и добавь в дело, – предложил Макс.
– Так вопрос, в какое из двух…
– Значит, в оба. Что там?
– Слова вашего информатора, – снова короткий взгляд, но уже с совсем другим выражением, – подтверждаются. Эняков и Златопольский работали в Одессе по заданию ЦК и командования фронта. Им удалось подорвать финасово-экономическое положение в тылу белых, вызвав жесточайшую инфляцию. По ходу дела они завладели значительными суммами в валюте. Речь идет как минимум о полутора миллионах золотом. Сто тысяч получил Эняков – это был его гонорар за участие в операции. Четыреста тысяч Златопольский передал в Наркомфин Украины. Не совсем понятна судьба оставшейся суммы. То есть мы уже знаем, что по первоначальному плану деньги предполагалось спрятать в Одессе, а позже – после восстания – переправить в Киев. Но положение менялось слишком быстро. Вывезти деньги вовремя не удалось… Винницкий попытался переправить их морем, воспользовавшись помощью контрабандистов, но что-то там не срослось. В общем, на основе всех имеющихся у нас данных следует предположить, что деньги до последнего момента находились у Японца…
– Так предположить или есть, что к делу подшить?
– Мы втихую арестовали Никифора Урсулова. – Дернул губой Семенов. – Шесть дней назад. Формальный повод – обвинение в дезертирстве в девятнадцатом году. Но реально нас интересовали обстоятельства…
– Я знаю, какие обстоятельства вас интересовали, – перебил Семенова Макс, уже догадывавшийся, что это отнюдь не пустышка. – «Втихую» – это как?
– Он в командировку выехал, так что об аресте никто не знает, – объяснил Семенов. – А там его просто ссадили с поезда, типа ошиблись. В комендатуре он предъявил документы, «проверили по спискам», нашли его фамилию, арестовали и доставили в Одессу. К нам в отделение. Допросили… Леонид Капчинский, наш старший оперработник… Пакет с протоколами прибудет через несколько дней, но Капчинский основное телеграфировал мне еще ночью. В салон-вагоне Винницкого находилась казна полка. Бумажные советские деньги, украинские, деникинские, всякая ерунда… и девятьсот тысяч франками и фунтами. Эти деньги Урсулов передал Котовскому. Это все, собственно, поскольку нигде больше эти деньги не фигурируют.
– А Подвойский здесь каким боком?
– Трудно сказать. – Пожал плечами Семенов. – Похоже, его просто настроили соответственно… Николай Ильич и вообще человек не гибкий. Помнишь, как ему Махно жить мешал, да и к эсерам был непреклонен. Слишком правильный, оттого спортом теперь и заведует. Никакого другого нормального дела для него, понимаешь, не нашлось.
– Ну-ну, – кивнул Макс. Получалось складно, оставалось – не проворонить удачу.
Персоналии
Войтинский, Григорий Наумович (1893–1953) – советский политический деятель, учёный-китаевед. В 1920–1927 годы – на ответственной работе в Исполкоме Коминтерна (ИККИ), заведующий дальневосточным сектором восточного отдела.
Гришин-Алмазов, Алексей Николаевич (1880–1919) – российский военный деятель, руководитель Белого движения в Сибири в 1918 году. С 18 декабря 1918 года по 15 марта 1919 года занимал должность генерал-губернатора Одессы.
Калениченко (Саджая, Саджая-Калениченко) Калистрат Григорьевич (?–1937) – руководитель подпольного ревкома РКП(б) во время немецкой и французской оккупации Одессы в 1918–1919-м, начальник Одесской ЧК в 1919 году, зам. начальника Харьковской ЧК в 1920–1921-м, начальник Харьковской ЧК в 1922-м, деятель органов госбезопасности СССР.
Климт, Густав (1862–1918) – австрийский художник, основоположник модерна в австрийской живописи.
Криворучко, Николай Николаевич (1887–1938) – командир РККА, герой Гражданской войны, соратник Г. Котовского, комкор (1935).
Мамендос (Поляк), Лев Арсентьевич (1894–1937) – сотрудник органов госбезопасности; член РСДРП (1916); с 1919 года – служба в органах ВЧК – ОГПУ; 1931–1937 – начальник Центрального управления связи и сигнализации в НКПС СССР. В указанный период завотделом одесского ЧК, ранее – в подполье.
Медведь, Филипп Демьянович (1889/1890–1937) – советский государственный деятель. Высокопоставленный сотрудник НКВД СССР. В указанный момент начальник Особого отдела Западного военного округа (г. Смоленск), однако до недавнего времени начальник Московского Губотдела ОГПУ.
Муха, Альфонс Мариа (1860–1939) – чешский живописец, театральный художник, иллюстратор, ювелирный дизайнер и плакатист, один из наиболее известных представителей стиля модерн.
Пешкова, Надежда Алексеевна (1901–1971) – художница и признанная красавица, жена Максима Пешкова. «Тимошей» Пешкову называл отец Максима писатель А. М. Горький.
Примаков, Виталий Маркович (1897–1937) – советский военачальник, командир красного казачества (1-й корпус червонного казачества) в Гражданскую войну, комкор (1935).
Райх, Зинаида Николаевна (1894–1939) – известная российская актриса, жена С. Есенина и В. Мейерхольда. Считалась одной из признанных московских красавиц.
Северный (Юзефович), Борис Самойлович (1888–1937) – член партии с 1917 года (меньшевик в 1905–1917). Учился в Военной академии РККА. В апреле – августе 1919 года – заместитель председателя Одесской ЧК, затем на подпольной работе в Одессе (руководил контрразведкой подпольного обкома партии). После восстановления советской власти в январе – феврале 1920 года – председатель Одесской губчека, затем в РККА (начальник разведуправления Вооруженных сил Украины и Крыма). Работал в торгпредстве в Берлине, на руководящей работе в промышленности (директор Тульского патронного завода).
Судакевич, Анна Алексеевна (1906–2002) – советская актриса, художник по костюмам.
Триоле, Эльза (урождённая Элла Юрьевна Каган; 1896–1970) – французская писательница, переводчица. Лауреат Гонкуровской премии (1944). Жена Луи Арагона, возлюбленная Маяковского, родная сестра Лили Брик.
Чичерин, Георгий (Юрий) Васильевич (1872–1936) – советский дипломат, нарком иностранных дел РСФСР и СССР (1918–1930). Музыковед, автор книги о Моцарте. Член ЦИК СССР 1–5-го созывов, член ЦК ВКП(б) (1925–1930).
Эйзенштейн, Сергей Михайлович (1898–1948) – советский режиссёр театра и кино, художник, сценарист, педагог.
Глава 10Слом
– Макс Давыдович, вас из ЦК спрашивают!
– Переводи! – Кравцов оторвался от бумаг, потер пальцами переносицу и подумал, что, вероятно, следует перестать придуриваться и приобрести наконец очки. Глаза уставали от постоянного чтения, да и в тире, где он регулярно появлялся по вторникам, приходилось теперь прищуриваться.
– Кравцов слушает! – сказал он в трубку едва успевшего зазвонить телефона. Время позднее, по пустякам тревожить не станут.
– Который час – знаешь? – когда Реш хотела, она умела говорить так, что у Кравцова волосы на загривке дыбом вставали. И никакие помехи на линии снивелировать замечательный тембр ее голоса и все эти разнообразные обертоны, регистры и прочие чудные роскоши не могли.
– Московское время один час двадцать две минуты после полуночи! – торжественным «дикторским» голосом из будущего объявил Макс, едва взглянув на настенные часы, повешенные прямо напротив стола, как раз на такой случай.
– Домой придешь или с ней и заночуешь?
– Между прочим, ты телефонируешь мне со Старой площади…
– Я тебе из дома телефонирую, – перебила его Рашель. – Это я твоему секретарю сказала, что из ЦК. А сама вернулась домой в восемь с хвостиком, зашла по дороге в лавку к Манусяну…
«И купила у Аванеса Самсоновича коньяк… Черт! И о чем же я умудрился забыть?!»
– Реш, я кругом виноват, – сказал он тогда. – Но я не помню, что сегодня за день. Я твердо знаю только, что Бастилию взяли вчера[90].
– Уже позавчера, – поправила Рашель.
«Позавчера… – Время бежало слишком быстро, и он как всегда ничего толком не успевал. – А через шесть дней… открытие конференции, и…»
Что останется в памяти Реш об этих днях, которые вполне могли оказаться их последними днями?