дром по счастливой случайности находился буквально в нескольких километрах, поэтому подлет вражеских бомберов загодя засекли воздушные наблюдатели, решившие, что те прилетели по их душу. В итоге немцы потеряли три самолета и, неприцельно вывалив в чистом поле остаток бомб, торопливо убрались восвояси, благо их никто не преследовал. Ну, а от «худого» удалось оторваться, свернув с дороги под деревья, так что отделались легким испугом, парой дырок в крыше и капоте да выбитым боковым стеклом. Последнее оказалось самым неприятным: в машине и до того было не шибко тепло, а теперь и вовсе задувало, мама не горюй…
Но в этот же день неожиданно пришло сообщение от дивкомиссара 24-й, заверенное начальником особого отдела. Не самому Зыкину, понятно, пришло, а было передано из Центра во время вечернего сеанса связи с пометкой «Срочно, обратить особое внимание». Мол, генерал-майор Ракутин изменил первоначальные – и утвержденные на уровне фронта! – планы. И решил воевать как-то по-другому, объясняя это чуть ли не тем, что его во время немецкой бомбежки упавшим бревном контузило. Никак то есть не объясняя. Бред, конечно, но разобраться стоило. Или все-таки не бред?..
Распахнув тоскливо скрипнувшую дверцу, Зыкин выбрался из салона надоевшей хуже горькой редьки автомашины и сильно, до хруста, потянулся.
Подскочивший боец с винтовкой, разглядев петлицы, вытянулся по стойке смирно:
– Товарищ лейтенант государственной…
– Отставить. Где штаб армии расположился, знаешь?
– Есть отставить. Так точно, знаю. Только, прощения просим, документы предъявите, пожалуйста! – Отступив на пару шагов, красноармеец перехватил трехлинейку за цевье.
Зыкин боковым взглядом отметил в стороне второго патрульного, на сей раз вооруженного «ППШ-41», грамотно страховавшего товарища. Смотри-ка, как у них тут все серьезно…
– Разумеется. – Виктор предъявил удостоверение в раскрытом виде.
Подсвечивая фонариком – осенние сумерки уже вступили в свои права, да и затянутое низкими свинцовыми тучами небо тоже особого света не добавляло, – караульный несколько секунд вчитывался, затем быстро мазнул лучом по Витькиному лицу, сличая фотографию с оригиналом, и удовлетворенно кивнул:
– Спасибо, тарщ лейтенант, все в порядке. А насчет штаба – вас сейчас проводят. Васька, телефонируй, пусть сопровождающего пришлют. Вы на машине поедете, тарщ лейтенант государственной безопасности?
– Поехал бы, да сдохла машина. Звоните уж поскорее, некогда мне тут торчать!
– Сейчас!
Названный Васькой боец закинул за спину автомат и скрылся за приткнувшимся на обочине стареньким «БА-20», откуда раздался знакомый звук накручиваемой ручки полевого телефона, похоже, установленного на водительской подножке. О чем именно он докладывал, Зыкин не слышал, отойдя в сторону.
– Все в порядке, товарищ командир! – доложил караульный в ответ на кивок товарища. – Сейчас вас проводют. Вы уж извините, но товарищ генерал-майор именно так и распорядился: пропускать только после предъявления документов и с провожатым. Почему – не знаю, виноват.
– Правильно распорядился, – согласился Виктор. – Долго ждать-то?
– Да нет, пару минут. Тут недалеко, даже и покурить не успеете.
– Добро. – Не закрывая дверцы, Зыкин устало опустился на продавленное сиденье «эмки». Интересно, это ошибка – или именно то, что они ищут? Точнее, тот? Товарищ наркомвнудел ему однозначно указывал, что Кобрин обязательно окажется где-то в районе Вязьмы, но вот где именно и… в ком? Неизвестно… Зато должность называлась вполне четко – командарм. Откуда у начальства такая уверенность, Витька понятия не имел, а лишних вопросов задавать, понятное дело, не собирался. Сказано, командарм, – значит, так тому и быть.
Нет, кое-какие догадки у него, разумеется, имелись, просто озвучивать их при вышестоящем начальстве он не счел нужным. Начальство, даже самое высокое, любит исполнительных и расторопных, а вовсе не тех, кто лезет не в свое дело. Суть же этих самых догадок была в том, что если Кобрин впервые появился в их мире на должности командира батальона, а после успел повоевать и комбригом, и комдивом, то сейчас ему самое время возглавить корпус или армию. А поскольку корпуса по нынешним временам остались исключительно кавалерийские, а представить «Степаныча» на коне и с шашкой наголо Витька, как ни старался, без смеха не мог, оставалась только армия. Поэтому нечего и удивляться, что руководство пришло к аналогичному мнению.
– Вот и провожатый ваш, – прервал размышления лейтенанта караульный.
– Здравия желаю, товарищ лейтенант госбезопасности, – козырнул подбежавший красноармеец со старшинской «пилой» в петлицах. – Прошу за мной. Вы на машине?
– Пешком постою, – буркнул Витька, припомнив одну из запавших в память фраз «Степаныча». И пояснил, увидев на лице бойца откровенное непонимание: – Ну, в смысле, ногами прогуляюсь. Показывайте, куда идти, товарищ боец.
При входе в занятое штабом армии строение у Зыкина снова проверили документы, чему он, собственно говоря, и не противился. Немного странно, конечно, не сам ведь пришел, но если он не ошибается – ох, не сглазить бы! – то вполне похоже на Кобрина. Как там он его, помнится, в ночь на 22 июня касательно немецких диверсантов просвещал? Угу, угу, вот именно…
До войны в одноэтажном здании с двускатной крышей, судя по всему, располагалось то ли правление колхоза, то ли местный клуб с библиотекой – на жилой дом постройка точно не тянула. Пройдя коротким коридором, заставленным какими-то пыльными шкафами и развернутыми лицом к стене стеллажами (видать, насчет библиотеки он угадал), Виктор остановился перед запертой дверью, из-за которой доносились приглушенные голоса и частый зуммер полевых телефонов. Глубоко вздохнув – ну, или сейчас, или никогда! – Зыкин, коротко пробарабанив костяшками пальцев по дощатой двери, переступил через порог:
– Разрешите, товарищ генерал-майор?
Стоящий у застеленного картой стола командарм раздраженно обернулся:
– Ну, что там еще? Просил же не беспокоить!
Несколько секунд оба молча буравили друг друга взглядами, затем лицо Ракутина едва заметно дрогнуло короткой гримасой узнавания.
«Узнал, да ведь узнал же! – внутренне возликовал Витька, постаравшись ничем себя не выдать. – Не такой уж ты непробиваемый, Степаныч! Не сумел-таки сдержаться, зар-раза! Переиграл я тебя!»
Взглянув на штабных, генерал-майор отрывисто распорядился:
– Товарищи командиры, перекур десять минут. Нам с товарищем… – быстрый взгляд на петлицы вошедшего, – лейтенантом госбезопасности нужно переговорить приватно.
Дождавшись, пока комнату покинут все, кроме командарма, Зыкин стянул с головы ушанку и шагнул вперед. Сперва хотел все же доложиться по форме, а то иди знай, вдруг все же ошибся?! Глупо получится, но вместо этого внезапно выпалил:
– Ну, это… здравствуй, что ли, Степаныч? Все-таки нашел я тебя, а?
Командарм, чуть прихрамывая, тоже сделал навстречу несколько шагов. Сапоги тяжело ступали по рассохшемуся дощатому полу:
– Нашел, Витя, нашел… Ну, что уж тут сказать? Не в несознанку же, как в твоей конторе говорят, уходить? Да, это именно я. Безумно рад тебя видеть!
– Ах ты ж, гад такой! – от избытка чувств просипел особист, порывисто обнимая старого боевого товарища. – Думал, сумеешь от меня спрятаться?
– Даже и не думал, просто приказа такого не имел на контакт идти, – прохрипел тот в ответ, поскольку объятия Зыкина оказались поистине богатырскими. – Да отпусти уж, задушишь, гэбня кровавая. Поди, знаешь теперь, что это означает?
– Я теперь практически все знаю, Степаныч! – Витька ощутил, как сильно защипало веки, и немедленно смутился. – Гад ты, вот что я скажу! Как есть гад собачий!
– Служба такая, – ухмыльнулся Кобрин, решительно отстраняя от себя особиста. – Ладно, падай, вон, на табуретку, поговорим. Пока недолго, поскольку немцы прут, как наскипидаренные. А уж как выпадет свободный часок-другой, так и поподробнее, хоть до самого утра. Кстати, если тебе доложиться нужно, – Сергей многозначительно дернул головой в направлении потолка, – так не стесняйся, я ж тоже не дурак, все понимаю. Хочешь, по телефону, у меня прямая линия со штабом фронта, хочешь – по радио, связисты в соседней хате обитаются. И с особистами местными тебе познакомиться не помешает, опять же, чтоб разговоров лишних не было. Только вот что, Вить: Степанычем меня больше не называй, перебор это – еще услышит кто, объясняйся потом. Причем последнее нас обоих касается.
– Сергеем Викторовичем тоже? А заодно не называть тебя подполковником Сениным Сергеем Васильевичем? И полковником Дмитрием Акимовичем Лукьяниным? – ухмыльнулся тот, намекая, что знает куда больше, чем собеседник мог бы предположить.
– Все-то ты знаешь, Витя, не зря, видать, целого лейтенанта гэбэ присвоили! Ну да, вот именно, что тоже… по всем озвученным пунктам, – серьезно кивнул Кобрин, не поддержав шутки товарища. – Исключительно Константин Иванович, товарищ командарм или товарищ генерал-майор – и никак иначе.
– Добро. – Зыкин тоже убрал с лица улыбку.
– Да, и еще вот что: не знаю, Вить, какой у тебя приказ, хоть и догадываюсь, конечно, но имей в виду – мешать мне не нужно. Категорически. Полагаю, ты прекрасно понимаешь, зачем я здесь, поскольку ТУ историю я тебе более-менее описать успел, поэтому пока фрицев не окоротим и от столицы не отбросим, даже не думай меня от командования пытаться отстранить! Все равно ничего не выйдет, почему, думаю, сам догадаешься, не маленький. Так как? Мы друг друга поняли?
– Обижаешь, Степ… товарищ генерал, разумеется, понимаю. Да и не получал я такого приказа, силу при твоем обнаружении применять, хочешь – верь, хочешь – не верь. Найти – это да. В контакт по возможности войти – тоже. Ну, а дальше? А дальше…
– А дальше – по обстоятельствам, – хмыкнул Кобрин. – Ладно, будем считать, что в целом взаимопонимание между нами достигнуто. Тогда ступай и докладывайся, а мне сегодня еще повоевать немножко нужно… Кстати, Лаврентию Павловичу – привет. Или кто там у тебя нынче за главного?