– Только не дури, герр генерал, бежать тут некуда, сам видишь. Что, не понял? Ну, мне на твое нихт ферштейн, сам понимаешь, наплевать. А вот по почкам могу и отоварить со всем нашим старанием. Снова не понял? Да и хрен с тобой, форвертс давай, да пошустрее! Шнеллер, как у вас говорится. О, вижу, теперь понял, молодец. Ну и зер гут, так сказать…
General-Oberst выдал в ответ не слишком длинную фразу, однако механик-водитель лишь показал ему увесистый кулак, молча мотнув головой, и пленный безропотно потопал дальше, с трудом выдирая ноги из грязи. Самое смешное, командующий Второй танковой вполне понял сказанное конвоиром. Да и содержание других разговоров в общих чертах не осталось для него секретом: в самом начале тридцатых годов он бывал в русской танковой школе «Кама» неподалеку от города Kazan, где немного изучил язык вероятного, а теперь реального противника. По крайней мере, большинство русских матерных слов Гейнц знал и понимал. Правда, так и не понял, отчего большевики порой называли свою ругань «вторым командным» – вероятно, это была какая-то их национальная шутка. Вот только стоит ли русским об этом знать, Гейнц так и не решил. Скорее всего, пока не стоит… ну, а дальше? Дальше посмотрим, всегда полезно придержать в рукаве козырного туза…
В этот момент позади гулко ухнула танковая пушка. И почти сразу же – еще одна, судя по звуку, поменьше калибром. И еще выстрел, теперь снова из орудия «тридцатьчетверки». Взрывов слышно не было – стреляли бронебойными.
Гудериан оглянулся, останавливаясь, но, наткнувшись на бешеный взгляд большевистского танкиста, торопливо отвернулся: злить конвоира определенно не следовало. Ничего, о том, что он попал в плен, уже знают, значит, скоро подойдет помощь! Конечно, отправлять следом танки – об этом он узнал из переговоров экипажа между собой – было не слишком разумно, но у командования «4. Panzerdivision», видимо, просто не имелось иного выхода: не каждый день в плен попадает целый командующий армией! Впрочем, это и неважно, наверняка на поиски уже брошено несколько разведгрупп. Главное, чтобы они успели выйти на след, прежде чем русские доведут его до линии фронта. Поскольку иначе выйдет даже не tvoju mat, а самый настоящий pizdec…
Угловатый силуэт вражеского танка неторопливо вполз в поле прицела. Лейтенант Серышев прикинул дистанцию – не больше четырех сотен метров, отлично – и подвел марку под срез башни. Главное, не торопиться, поскольку этого нужно спалить с первого, максимум второго выстрела, тогда дорога окажется наглухо запечатанной. Могут, конечно, попытаться обойти, но вряд ли. Следом идет легкая «Прага», у которой просто не хватит силенок повалить растущие вдоль обочин деревья, расчищая себе путь.
Проехав еще несколько метров, немецкий танк неожиданно остановился. Торчащий в командирском люке фриц поднес к лицу бинокль. Все, заметил. Стрелять? Нет, пока рановато…
Несколько секунд немец рассматривал «тридцатьчетверку», затем полез внутрь. С треть минуты ничего не происходило, затем легкий танк неожиданно довернул вправо, с ходу врубившись в густые заросли. Дернулась, взмахнув кроной и опрокидываясь под натиском брони, молодая сосенка. Ага, понятно: машины у немчуры в основном радиофицированы, значит, командир головного панцера все-таки распорядился попробовать обойти засаду лесом. Ну и дурак, коль так, не пробиться легкачу, застрянет, как пить дать. Все, вот теперь пора, незачем и дальше тянуть.
Сапог лейтенанта опустился на педаль спуска, и «Т-34» выстрелил. Промазать Василий не боялся: с такой дистанции и в неподвижную мишень не промахиваются. Подсвеченный донным трассером бронебойный вошел, куда и предполагалось, между смотровым прибором мехвода и пулеметом. Пробил – не пробил? Похоже, пробил: из незадраенного командирского люка пыхнуло сизым дымком, однако боекомплект не взорвался. Да и хрен с ним.
– Готово, – отрапортовал Анисимов, выкидывая наружу стреляную гильзу.
– Понял. – Довернув башню на несколько градусов, Серышев заработал маховичками, наводясь на полускрытый кустарником «Pz. 38», который таки забуксовал, тщетно пытаясь съехать с поваленного дерева, на ствол которого наполз брюхом.
Бум! – противник выстрелил первым, похоже, целясь по ходовой. «Тридцатьчетверка» едва заметно дернулась – фашистский наводчик ухитрился попасть, правда, не совсем туда, куда целил. Тридцатисемимиллиметровый снаряд сорвал смятый вчерашним тараном брызговик надгусеничной полки и, звонко щелкнув по броне, ушел в рикошет.
Ба-бах! – выпущенная в ответ болванка словно фанеру прошила пятнадцатимиллиметровый борт; многочисленные сколы хрупкой чешской брони и сорванные со своих мест крепежные болты мгновенно убили заряжающего и наводчика, а командиру танка оторвало обе ноги. Единственным, кто практически не пострадал, получив в спину всего два случайных осколка, оказался механик-водитель. Однако выбраться из обреченной машины ему не позволил вспыхнувший бензин из перебитого топливопровода.
И в этот момент неожиданно выстрелил вроде бы подбитый «Pz. IV». Кургузый обрубок пушки окутался дымом, и «тридцатьчетверка» снова дернулась, на сей раз куда сильнее. Немецкий снаряд разорвал левую гусеницу, своротив направляющее колесо и повредив первый опорный каток.
«Ходовую бьют, чтобы мы никуда, значит, не делись, – зло подумал лейтенант, слизывая кровь с прокушенной в момент рывка губы. – Не знают, суки, что мы и так никуда не собираемся. А ты, гад, живучий. Ничего, сейчас исправим».
– Готово, – лязгнул затвором Анисимов.
И Василий, аккуратно наведя прицельную марку в лоб вражеского панцера, выстрелил еще раз. На этот раз «четверке» хватило. Войдя буквально в нескольких сантиметрах от места прошлого попадания, бронебойный ударил в боеукладку, поставив финальную точку в жизни несостоявшегося кавалера Рыцарского креста обер-лейтенанта Гюнтера Леманна и двоих его товарищей. Внутренний взрыв оказался не особенно мощным, видимо, рванули не все унитары разом, но экипажу это ничем помочь не могло. А убитым еще первым снарядом механику-водителю и радисту и без того уже давно было все равно.
– Ну чего там, командир? – перезарядив пушку и выбросив наружу отстрелянные гильзы, осведомился башнер. – Спалили гадов?
– Двоих сожгли, – подтвердил лейтенант. – Сколько еще осталось, не вижу, дорога больно узкая. Но кто-то точно остался.
– Может, разведать? – предложил Анисимов. – Пробегусь по лесу, они ж без пехоты, некому прикрывать, кто меня заметит?
– Сиди уж, Степа, разбегался один, – буркнул Серышев. – Возьми, вон, лучше противогазную сумку да дисков пулеметных туда напихай, сколько влезет. А во вторую гранаты уложи. Как уходить станем, с собой прихватим.
– А курсовой пулемет? Снимать?
– Погодим пока, мало ли что. Успеешь.
– Командир, а с машиной как? – возясь с дисками к ДТ, деловито осведомился товарищ. – Неужто так фрицу и оставим?
– Угу, вот прямо счас, разбежались! – зло отрезал Василий, погладив ладонью выкрашенную белой краской шершавую поверхность брони и непроизвольно сглотнув. – Взорвем, понятно! Так что две-три гранаты оставь, как уходить будем, боеукладку заминируем. Заберутся, сволочи, внутрь, да и подорвутся…
Если честно, лейтенант Серышев с трудом представлял, как именно можно заминировать танк, но не сознаваться же в этом подчиненному? Эх, был бы рядом многоопытный Витька Цыганков, он бы точно знал как! Ладно, если запихать гранаты под унитары, а потом осторожненько вытянуть чеки, наверное, получится. Полезет немчура внутрь своего генерала искать, зацепят за ближайший патрон, с места сдвинут – рычаг и отскочит. А дальше уж понятно, так ахнет, что никто живым не уйдет. Ну, теоретически, понятно… Тут главное, самому не подорваться, когда станет кольца выдергивать…
Немцы же меж тем пришли к какому-то решению. Подбитая «четверка» неожиданно дернулась и неровными рывками поползла назад. Пару секунд Серышев не мог понять, что происходит, затем допер: ну да, все верно. Объехать взорвавшуюся, но отчего-то так и не загоревшуюся машину у противника никак не выйдет: один, вон, уже попробовал – так полыхает, что любо-дорого. Но вот ежели оттащить танк метров на полста назад, где, как он запомнил, придорожные деревья росли пореже, можно попытаться обойти по обочине, особенно если сначала повалить несколько мешающих движению сосен…
Лейтенант взглянул на наручные часы. С момента ухода товарищей прошло всего пятнадцать минут, даже немногим меньше. Интересно, сколько времени понадобится фрицам, чтобы расчистить путь? Десять минут, двадцать, полчаса? Хорошо, если полчаса: тогда, спалив очередного немца или раздолбав ему гусеницу, можно отходить; почти за час Цыганков должен оторваться минимум на несколько километров. Или фашисты все же управятся куда быстрее?
Гитлеровцы справились за двадцать с небольшим минут. За это время Анисимов незаметно вытащил из «тридцатьчетверки» две противогазные сумки с боеприпасами к пулемету и солдатский сидор с немудреными личными вещами экипажа, спрятав поклажу в кустах метрах в двухстах, на самом краю затопленной гати. Судя по отпечатавшимся в грязи следам, товарищи с пленным двинулись именно сюда, значит, и им с командиром следовало идти в том же направлении. Тем более башнер обнаружил и оставленный Цыганковым знак – несколько свежесломанных веток, уложенных в виде стрелки, указывающей вперед и вправо. Тоже понятно – сначала идти по взбаламученной полосе темной болотной жижи прямо, а затем, видимо, когда уровень воды начнет повышаться, принять правее.
Вернувшись, Степан озвучил ротному результаты разведки и свои умозаключения по поводу их дальнейшего маршрута, после чего трепать языками стало некогда. Из-за поворота показалась тупорылая морда фашистского панцера, в точности такого же «Pz. IV D», какой они спалили в начале боя. Немцы не стали повторять ошибки погибшего командира и выстрелили сразу, едва только обездвиженная «тридцатьчетверка» оказалась в прицеле. И тут же сдали назад, укрываясь за кустарником. Первый выстрел оказался не слишком метким: PzGr.39 ударила в боковую скулу башни и, выбросив сноп искр, ушла в рикошет. Похоже, фрицы больше не собирались бить по ходовой, ведя огонь сразу на поражение.