е и застрял где-то внутри, зараза такая. Ничего, перебедует: бедро Степка перевязал, предварительно залив рану йодом и присыпав стрептоцидом, так что нагноения можно не опасаться. Ну… теоретически понятно. Да и какая разница? Главное, до своих живым добраться, а уж там и госпиталь, и все такое прочее. Обидно, конечно, после второго же боя снова на больничной койке оказаться, ну да что поделаешь… В прошлый раз куда хуже было, а сейчас, глядишь, за пару недель оклемается. Главное, чтобы потом, как выпишут, обратно в свою часть отправили. Уж больно мужики у него замечательные, не соврал комдив, когда обещал, что дает ему самый героический в дивизии экипаж!
– Стой, командир, – внезапно негромко произнес Анисимов, переходя на «ты», что случалось с ним крайне редко, и дергая лейтенанта за плечо. – Вон тудой давай, под куст, и ложись, а я следом.
– Что такое, Степа?
– Точно не знаю, но предчувствие у меня нехорошее. Слышишь, как галки орут? Вон там, позади и левее? Спугнул кто-то.
– Может, наши?
– Наши все впереди, а тут только фрицы могут быть, – отрезал Степан. – Говорю ж, предчувствие нехорошее.
– Суеверный, что ль? – попытался было пошутить Серышев, но замолчал, наткнувшись на взгляд товарища.
– Может, и суеверный, а может, просто осторожный. Я в деревне вырос, правда, не в этих краях, но болот да лесов у нас тоже хватало. Точно говорю, идет кто-то за нами. У тебя сколько патронов?
– Семь в барабане, остальные россыпью в планшете, десятка три.
– Хреново, – вздохнул танкист. – Если бой начнется, времени на перезарядку не будет. Хотя у меня тоже не лучше. Плюс вот это. – Анисимов вытащил из кармана генеральский «Вальтер», который зачем-то сунул ему перед уходом Божков. – Гришка, добрая душа, поделился, хоть сперва себе хотел оставить. Сказал, держи, мол, на удачу, а потом вернешь. Зато гранат у нас аж пять штук.
– А…
– Тихо! – зло зашипел башнер, пригибая голову командира к земле и залегая следом. – Замри! Вон туда глянь, видишь? Говорил же, фрицы…
Фашистов оказалось аж целых восемь человек. Одетые в какие-то незнакомые пятнистые балахоны, они шли цепочкой, выдерживая дистанцию, метрах в тридцати от танкистов. Разглядеть их удалось только потому, что лес уже почти облысел, сбросив отжившие свое листья, и укрыться было негде. Произойди подобное летом или в самом начале осени, прошли бы мимо вовсе незамеченными – у них, вон, даже каски затянуты матерчатыми маскировочными чехлами, поди разгляди их в густой листве! Вжавшихся в усыпанную листьями и прошлогодней хвоей землю танкистов гитлеровцы не заметили.
– Кажись, пронесло… – выдохнул Анисимов, когда спина замыкающего гитлеровца скрылась за кустами. – Если б галки не раскричались, кисло бы нам с тобой пришлось, тарщ командир.
– Это ж они, суки, следом за нашими прут, – думая о своем, пробормотал Серышев. – Не захотели в болото лезть, лесом обойти решили. А как нагонят? Эх, задержать бы их, а? Как думаешь?
– Никак не думаю, – пряча взгляд, буркнул Степан. – У них на восьмерых четыре автомата и три винтовки плюс пулемет. Ничего мы с нашими пукалками не сделаем.
– Так что ж, так и станем, как трусы, по кустам прятаться?! – возмутился ротный.
– Не станем, командир, – покачал головой башнер. – Обижаешь. Следом пойдем, осторожненько. А уж там поглядим, что да как. Нас они не заметили, значит, и удара в спину ожидать не станут…
Глава 14
Мл. лейтенант Колышкин, район Вязьмы, октябрь 1941 года
Цыганков раздраженно сдернул с плеча автоматный ремень:
– Что, снова идти не можешь? Опять привал нужен?
– Ja, – кивнул генерал-полковник, с готовностью останавливаясь. – Ja, sehr kurze Pause. Чьють отдихать, пошалуста! Zehn Minuten. Дьесьят минутен!
– Значит, десять? Хорошо. – Высмотрев неподалеку упавшую сосну, механик-водитель подтолкнул к ней пленного. – Присаживайся, хер генерал. И послушай, чего скажу. Гриша, а ты пока отойди, вон, метров на полста, да покарауль, мало ли что. Короче, прогуляйся.
– Хорошо, Витя, – понимающе ухмыльнулся Божков. – Покараулю, понятное дело.
Подхватив пулемет и сумку с несколькими запасными дисками, радиотелефонист двинулся в указанном направлении.
– А теперь слушай, твое херрово генеральское благородие, – склонился мехвод над усевшимся на шершавый ствол Гудерианом. – Есть у меня серьезное подозрение, что говорить ты по-нашему и на самом деле не шибко умеешь, зато понимаешь почти все.
– Was? – нахмурился генерал-полковник, но, то ли от усталости, то ли от многочасового нервного напряжения возглас вышел у него достаточно неискренним.
Проигнорировав вполне понятный вопрос, Цыганков продолжил:
– Ты меня только за дурака-то не держи, хорошо? Догадываюсь, зачем ты время тянешь – помощь, что следом послали, ждешь. Вот только мое командование тоже не пальцем деланное и тоже подмогу обещало. Так что еще неизвестно, кто первым поспеет, твои или мои. Одни сзади идут, другие спереди, а мы, значит, как бы посередке. И кто до нас первым доберется, пока что неизвестно. Но есть и еще кое-что. Ты прекрасно понимаешь, что у меня приказ любой ценой тебя до наших довести. И я его собираюсь выполнить, чего б мне это ни стоило. Вот только имей в виду, если обложат нас и шансов вырваться не останется, живым я тебя не отпущу. Последнюю пулю, что себе оставлял, на тебя потрачу, но живым не уйдешь. А дальше пусть хоть твои меня к стенке ставят, хоть мои, не важно. Так что невыгодно тебе время тянуть, так уж выходит. Понял? Ну, по глазам же вижу, что понял.
Зло сверкнув глазами, Гудериан поджал губы и отвернулся.
– Вот и хорошо. – Покопавшись за отворотом комбинезона, Цыганков вытащил пару сухих байковых портянок:
– Держи, хер генерал, переобуйся в сухое, а то с мокрыми ногами далеко не уйдешь. Простудишься еще, а нам с Гришкой отвечать.
– Danke, – буркнул пленный, не сумев скрыть удивления: не ожидал. Предложение русского панцермана оказалось весьма кстати: он и на самом деле давно промочил ноги, и сбившиеся носки уже начали всерьез натирать отвыкшие от долгих переходов ступни. Еще от силы километр, и он просто не смог бы идти дальше. Да и расползающийся от хлюпавших сапог промозглый холод донимал все сильнее, тем более что кое-как отжатая влажная шинель тепла отнюдь не добавляла. Пока двигаешься, еще терпимо, но достаточно остановиться… Еще повезло, что вчера он, словно по наитию (а на самом деле просто прекрасно зная, что осенью представляют собой русские дороги), сменил пошитые точно в размер щегольские генеральские сапоги на унтер-офицерские, с более широким голенищем – в противном случае ему просто не удалось бы натянуть намокшую обувь на портянку…
Дождавшись, пока пленный, брезгливо выбросив мокрые носки, достаточно ловко намотает портянки и, страдальчески кряхтя, натянет влажные сапоги, Цыганков сунул ему початую шоколадную плитку. Снял с пояса флягу:
– На, пожуй немного, силы прибавляет, да спирта пару глотков сделай, от простуды первое дело. Что? Нет, не вода – шнапс. Пять минут на все про все, и уходим. Некогда нам тут по десять минут рассиживаться.
Шоколад Гудериан тоже принял безропотно и даже с благодарностью. Подкрепиться действительно стоило, тяжелый поход по болоту всерьез вымотал отвыкшего от подобных нагрузок генерал-полковника. Хорошо хоть эта жуткая трясина наконец закончилась, и последние несколько километров они шли уже по лесу. Тем более шоколад у русских хорош, это он запомнил еще со времен посещения танковой школы «Кама». Разумеется, в плане повышения выносливости и работоспособности никакого сравнения с куда более эффективным «Panzerschokolade»[34], но Гейнц старался не перебарщивать с первитином – в его возрасте это уже не столь полезно, что бы там ни говорилось официально. В конце концов, ему уже давно не двадцать и даже не сорок лет…
Разложив сошки, Божков установил ДТ на стволе рухнувшего от старости дерева и устроился рядом. Пока все шло хорошо, но только пока. То, что их станут преследовать, ни у него самого, ни у мехвода не вызывало ни малейших сомнений – и так понятно. Главное, чтобы обещанная товарищем командармом помощь вовремя поспела. А в том, что подмога придет, танкисты тоже нисколько не сомневались: раз сказали «вас встретят», значит, так тому и быть. Вопрос только, когда и где…
Поудобнее упершись коленом в усыпанную опавшей листвой влажную землю, Григорий тяжело вздохнул: эх, как-то там их командир со Степкой? Выжили ли, успели уйти? Или погибли в родной «тридцатьчетверке», когда рванули остатки боекомплекта? Унитаров в укладке, когда они уходили, оставалось немного, но какое это имеет значение? В замкнутом пространстве боевого отделения и взрыв ручной гранаты смертелен. Витя уверен, что ребята ушли, но кто его знает, как оно там на самом деле было? Может, ушли, а может, вовсе даже наоборот…
– Тихо! – Чья-то рука, зажав одновременно нос и рот, рывком отдернула Божкова от пулемета, уложив вниз лицом. Ухо обожгло горячее сбивчивое дыхание. – Не дергайся, мазута, свои. Только не ори и ногами не сучи, фрицы рядом. Если понял, кивни.
Гриша, едва не врезаясь лбом во влажно пахнущую перегноем землю, несколько раз энергично мотнул головой, всеми силами показывая, что понял.
– Добро, отпускаю. Только вскакивать не думай и резких движений не делай, до немчуры метров триста от силы. Просто повезло, что мы вас первыми отыскать успели!
Танкиста отпустили. Осторожно, стараясь не делать резких движений, перевалившись на бок, Гриша быстро осмотрелся. Рядом застыл боец в балахоне с коричневыми пятнами на зеленом фоне. Позади – еще двое таких же бесформенно-камуфлированных, все с пистолетами-пулеметами «ППШ-41». На поясных ремнях – брезентовые подсумки с запасными дисками и гранатами, фляги, ножи. Вещмешков ни у кого нет, лишь у дальнего бойца за плечами виднеется оливково-зеленый короб переносной радиостанции – шли налегке. Лица измазаны какими-то грязными разводами, вроде как сажей.