Тогда быстро развивалась авиация, и Якир настойчиво учил войска взаимодействовать с военно-воздушными силами. Он часто устраивал так называемую воздушную поездку: сажал сухопутных начальников в самолеты и вылетал с ними в определенные районы. Он добивался грамотного использования авиации, нанесения ею массированных ударов по наиболее важным объектам. Мы, конечно, с трудом привыкали к полетам, тем более что летали не в роли пассажиров, а с конкретными заданиями: определить с воздуха огневые позиции для артиллеристов, возможные места сосредоточения крупных мотомеханизированных частей, наиболее выгодные пути подхода и развертывания войск. В общем, в воздухе мы должны были ориентироваться так же, как на земле.
Но этого было мало. Якир старался нас и «оморячить». Поэтому с воздуха мы часто попадали на морские просторы, на совместные игры начальствующего состава округа и Черноморского флота, которым в то время командовал герой гражданской войны Иван Кузьмич Кожанов. На этих учениях мы знакомились с действиями военно-морского флота, а моряки учились взаимодействию с сухопутными частями.
Сначала некоторые ворчали: «Чего это нас купают в море?» Но скоро мы убедились, насколько прав был Якир, заставляя «оморячиваться». Отрабатывалась как-то посадка и высадка десанта. Предстояло быстро погрузить огневые средства десантных войск. Но куда грузить? Этого толком не знали ни мы, ни моряки. Артиллерию и пулеметы буквально запихали в трюмы кораблей. И сколько же времени пришлось потом потратить и как помучиться при высадке! Пошли в ход домкраты, канаты, доски... А дорогие минуты уходили безвозвратно. Понятно, морякам досталось от Кожанова, а нам от Якира.
Командующий был с нами везде - и в поле, и на кораблях, и в самолетах, и на отдыхе.
Разбора учений или игр мы всегда ждали с нетерпением. Якир подробно разбирал действия войск, тщательно анализировал поведение командиров, часто называя их не по фамилиям и должностям, а по имени и отчеству. Когда командир дивизии, полка или батальона слышал свое имя и отчество, он невольно настораживался: а что последует дальше? Похвалит командующий или покритикует? А он и критиковал сдержанно, тактично. Только когда упоминал нерадивых или бездельников, едва заметно хмурил брови, на лице его появлялось строгое и вместе с тем страдальческое выражение.
Стоило понаблюдать за Ионой Эммануиловичем, обратить внимание на его взаимоотношения с подчиненными, и становилось ясно, что в основе этих взаимоотношений лежит его любовь к людям, доверие к ним. Нередко, несмотря на возражения штаба, он выдвигал наиболее способных на высшие должности или переводил в другие, отстающие части. А через некоторое время, вспомнив об отличившемся командире, спрашивал:
- Товарищ Лукин! А где теперь командир роты, помните, такой белесый, невысокий, на дивизионных учениях показал отличную маскировку?..
- Товарищ командующий, так вы же забрали его у меня, и теперь он командует батальоном в другой дивизии.
- А-а... Ну, это хорошо. Был на роте, получил батальон, разве плохо?
- Вы у меня, товарищ командующий, недавно забрали лучшего командира батареи. - И я называл фамилию.
- Того, что удачно расположил орудия и действовал очень энергично? Худощавый, черноволосый? Молодец! Поздравьте его, он уже командует дивизионом в хозяйстве Полякова.
Я огорченно вздыхал:
- Самых лучших вы отдаете товарищу Полякову.
- Не печальтесь, Михаил Федорович, растите новых, таких же толковых. А Полякову надо давать лучших, ведь его дивизия стоит у самой границы. Ну как, согласны?
Я умолкал, так как соглашался: действительно, Полякову нужны наиболее подготовленные, инициативные, самостоятельные люди.
Иона Эммануилович Якир пользовался большой популярностью не только в войсках, но и среди населения. Он использовал всякую возможность поговорить с людьми. Встретит в поле колхозников - обязательно расспросит о житье-бытье; увидит председателя колхоза или сельсовета - спрашивает о видах на урожай, о состоянии конского поголовья, о стоимости трудодня. Сам выскажется, что и как, по его мнению, следует делать. И что-то запишет в книжечку, чтобы не забыть поделиться своими впечатлениями и соображениями с членами Политбюро ЦК Компартии Украины.
После каждого учения он обязательно знакомил командный и начальствующий состав с заводами, фабриками, рудниками, даже заставлял спускаться в шахты. Во время этих экскурсий мы получали представление о промышленности и сельском хозяйстве округа, лично знали многих директоров предприятий, председателей колхозов, партийный актив. Это, несомненно, повышало нашу ответственность и неразрывно связывало военную службу со всей жизнью страны. Как правило, на учения приглашались члены правительства УССР и секретари ЦК КП(б)У, секретари обкомов и руководители оборонной промышленности.
В 1936 году мне пришлось расстаться с И. Э. Якиром - меня назначили комендантом города Москвы. Но как только Иона Эммануилович приезжал в столицу - то ли в Наркомат обороны, то ли на очередной пленум ЦК партии (ведь он был кандидатом, а потом членом ЦК партии), мы встречались и вспоминали месяцы и годы совместной работы.
Последний раз я видел Иону Эммануиловича в Москве в мае 1937 года, незадолго до его незаконного ареста. Что-то тревожило и томило Якира: он казался неимоверно усталым. На Киевском вокзале, чтобы как-то рассеять подавленное настроение Якира, я спросил его, скоро ли он возьмет меня обратно к себе на Украину. Иона Эммануилович тяжело вздохнул, неопределенно пожал плечами и ответил так, что у меня сжалось сердце:
- Эх, Михаил Федорович, что об этом говорить... - И неожиданно предложил: - Зайдемте в вагон, посмотрим лучше фотографии моего Петьки и жены.
Он очень любил жену, обожал сына и, разглядывая их фотографии, как-то отвлекался от одолевавших его тягостных мыслей.
До отхода поезда мы говорили о всякой всячине, расспрашивали друг друга о семьях, о здоровье, но не касались главного, что волновало нас обоих: что же происходит, почему арестовываются и бесследно исчезают люди, которых мы знали как отличных боевых командиров и преданных коммунистов? Об этом было тяжело не только говорить, но и думать.
Арест командарма 1 ранга Якира поразил меня как внезапный удар грома среди ясного солнечного дня. Разве мог я поверить в то, что он - шпион, враг?! Видимо, в это не верили и те, кто санкционировал арест и расправу над ним - скорую, позорную и несправедливую. Поэтому выискивали новые и новые «материалы», чтобы как-то оправдать свои действия.
В 1938 году меня назначили начальником штаба Сибирского военного округа, в связи с чем пригласили в ЦК партии. Беседовал со мной кто-то из помощников Маленкова. Закончив разговор о моем новом назначении, он протянул мне пачку чистой бумаги и предложил:
- Вот вам бумага, вот перо, опишите вражескую деятельность Якира. Ведь вы с ним работали много лет. Встретимся через два часа.
Я отодвинул в сторону бумагу и в горестной задумчивости просидел без движения полтора-два часа. Я любил Якира, верил ему и не мог отыскать в его жизни и работе ни малейшего пятнышка.
Когда «кадровик» снова появился в кабинете и увидел нетронутые листы бумаги, он недовольно спросил:
- Почему вы ничего не написали?
- Потому что мне нечего писать. О Якире ничего плохого сказать не могу.
- Так, - многозначительно протянул «кадровик». - Ну что ж, можете идти.
Много лет отслужено в Советской Армии. Мне восьмой десяток. Нахожусь в отставке. Но работаю в Комитете ветеранов войны, выполняю общественные и партийные поручения. И всегда, когда мне приходится выступать перед молодежью или перед новым поколением офицеров, я вспоминаю Иону Эммануиловича Якира - талантливого военачальника, коммуниста по сердцу и совести, заботливого человека и умного учителя.
Такого забыть нельзя!
Я БЫЛ У НЕГО „ПОДРУЧНЫМ" А. И. Гастилович
ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК А. И. Гастилович
Весной 1931 года, закончив в Москве Академию имени Фрунзе, я получил назначение на Украину, на должность начальника оперативного отделения штаба 45-й дивизии, той самой дивизии, которую в годы гражданской войны создал Якир и прошел с ней большой победный путь. Я был полон энергии. Знания, полученные в академии, хотелось поскорее применить на деле, так что любое задание командования было для меня не только приказом, но и экзаменом.
Ранней осенью дивизия готовилась к большим учениям по теме «Марш и развертывание для боя». На мою долю выпало разработать план учения. И я взялся за дело с большой охотой, тем более что надеялся встретиться с Якиром, о котором наслышался много хорошего.
- А может быть, он и не приедет на учения? - сказал я как-то одному из работников штаба.
- Что ты! - удивился тот. - Такого еще не бывало! Будет, обязательно будет!
Конечно, Иона Эммануилович приехал.
По ходу учения колонны дивизии проходили невдалеке от командного пункта. Я выехал верхом (автомашин в то время у нас было мало) проверить марш двух стрелковых полков и через некоторое время, убедившись, что все в порядке, вернулся, соскочил с коня и неожиданно столкнулся с товарищем Якиром. Представился ему по всем правилам, а он, перебив, воскликнул:
- Очень хорошо! Вас-то мне и нужно!
Из нескольких его замечаний я понял, что данные, имевшиеся в штабе дивизии, не удовлетворяют командующего из-за отсутствия многих деталей. Он потребовал:
- Доложите обстановку. Да поподробнее. Внимательно выслушав мой доклад, неожиданно спросил:
- А откуда вы знаете все это?
- Только что проехал по всем колоннам по ходу движения и обратно. Как говорится, по шерсти и против шерсти.
Это выражение, видимо, понравилось Якиру, и он с улыбкой переспросил:
- Говорите, не только по шерсти, но и против шерсти?
- Так точно, товарищ командующий.
- Ну, тогда спасибо. Только так и надо проверять. Желаю успеха!
Якир уехал, а я еще долго глядел ему вслед. Мне все понравилось в командующем: и открытый прямой взгляд, и простота обращения, исключавшая всякую казенщину и сухость, и легкий юмор, с которым он воспринимал отдельные факты, и та оценка, которую он им давал. И уж, во всяком случае, я твердо убедился, что поступил правильно: личная проверка - важнейший метод работы штабного командира.