Вторая радиограмма была из Москвы. Там ненавязчиво попросили ускорить подготовку к приёму самолёта. Здесь я отвечать ничего не стал, и так скоро все звезды сойдутся. А вот с освобожденными пленными разбираться пришлось, не откладывая, и не только с ними.
Как оказалось, мои особисты выявили среди этих пленных двух предателей и, что мне жутко не понравилось, не дожидаясь моего возвращения, их расстреляли перед строем освобожденных из плена красноармейцев.
Пришлось всерьёз поговорить с особистами и объяснить, что это крайний раз, когда подобное сойдёт и с рук. Выявить предателей — это, действительно, их работа. Хорошо, что они с ней справились. А вот выносить какие-либо приговоры не в их власти, и подобного я больше не потерплю. Вроде бы прониклись и осознали, что я с ними совсем даже не шучу. Будущее покажет, так ли это, но хочется надеяться на лучшее. Всё-таки немало читал я в прошлой жизни о произволе, творимом отдельными личностями, почувствовавшими себя пупами земли. Не хочется, чтобы подобное было у меня в подразделении, и не будет. По крайней, мере пока я им командую.
С освобожденными пленными тоже не все ладно. Среди них нашлись сразу два полковника и один капитан, которые, по словам Борисова (он как раз и занимался ими), мутят воду, разоряясь, что это они здесь должны всеми командовать.
В общем, эти командиры, избежав плена, решили, что им теперь вернут власть над их подчиненными, и не только.
Им откровенно не повезло ещё и потому, что доклад Борисова по ним случился сразу после разборок с особистами. Понятно, что я после этой беседы был не в самом добром расположении духа и вёл себя не самым гостеприимным образом.
Правда, тут и один из полковников помог обойтись без лишних политесов.
Когда мы с Борисовым подошли к расположению освобожденных пленных (их Борисов разместил в стороне от нашего лагеря), навстречу нам шагнул коренастый мужик со строгим лицом, одетый в командирскую форму со споротыми знаками отличия, и слегка высокомерно спросил:
— Ты, майор, командуешь этим подразделением? Почему у вас звёздочки выкрашены в зелёный цвет? Доложись о количестве личного состава и техники…
Мужик тараторил, как из пулемёта. А я глядел на него и хренел от его запредельной наглости. Ни спасибо тебе за освобождение, ни хорошего отношения к освободившим тебя людям я от него не услышал и не увидел. Хамьё, по-другому не скажешь.
Я и так-то был на взводе, а после добавки от этого неадеквата и вовсе слегка озверел, но виду не показал. Просто повернулся к Борисову и спросил:
— Это что за клоун?
Мужик тут же взорвался:
— Майор, ты охренел…
Я не дал ему договорить, протянул руку и потребовал:
— Документы предъяви.
Тот запнулся и начал вещать, что, дескать, при освобождении документов отыскать не получилось, соответственно…
Я снова не дослушал, и повернувшись к Борисову, произнес:
— Удивляюсь я тебе, Борисов, и твоей доверчивости. Вот, если я скажу, что меня теперь надо генералом называть, ты тоже поверишь?
Тот хмыкнул и ответил, даже слегка с издевкой:
— Тебе, командир, поверю.
— Тьфу на тебя, ещё один клоун тут выискался.
Повернулся к мужику и продолжил говорить:
— В общем так, Ляля, разбираться с тобой — кто ты, как попал в плен и в прочих вещах буду не я. Для этого есть специально обученные люди. Моя задача передать тебя и подобных тебе в их руки, что я и постараюсь сделать в ближайшее время. Отправлю-ка я тебя к нашим, там будешь командовать, ну, или каяться, тут как повезёт. Пока же советую тебе и твоим товарищам по несчастью сидеть тихо и не мешать работать моим людям. Надеюсь, я ясно выразился?
Тот хмуро кивнул, и не говоря больше ни слова, повернулся, чтобы уйти, а я добавил:
— Будь проще, полковник, или кто ты там есть, может тогда люди с пониманием к тебе относиться начнут.
Когда возвращались, Борисов спросил:
— Не слишком ли жёстко ты с ним, командир?
— Нет, такие люди, как он, только такой язык и понимают. По-другому их привести в чувства не получится, а у меня сейчас ни времени, ни желания нет устраивать душещипательные беседы. Да и не нужны мне здесь эти командиры. Они не могут воевать так, как это делаем мы. От них в дальнейшем ничего, кроме проблем, ждать не приходится.
— А как-же освобожденные красноармейцы? Ими кто командовать будет?
— Остапенко и будет, пусть формирует роту, обучает людей и воюет, как следует, а не как ему хочется.
— Так там без малого шесть от человек, на полнокровный батальон людей наберётся.
— Значит, пусть батальон формирует, это теперь его проблемы. Передашь ему всю трофейную и не числящуюся на балансе батальона технику с вооружением, пусть развлекается.
— Командир, можно оставить захваченную у немцев реммастерскую? — Тут же взмолился Борисов. На что я только отмахнулся и произнес:
— Оставляй, что хочешь, только и Остапенко не обижай.
Тот прямо расцвел при этих словах, и уже улыбаясь, ответил:
— Не обижу, все сделаю в лучшем виде.
Я, вспомнив в очередной раз про Остапенко, тоже невольно улыбнулся, подумав, что его ждёт не слабый сюрприз при формировании подразделения. Кстати сказать, людей ему даём будто специально подгадывали, каких освобождать. Среди бывших пленных подавляющее большинство именно танкисты, притом из танкового полка, где командиром был полковник, разговор с которым только что не сложился. Вернее сложился, но не в его пользу.
Остапенко после памятного моего с ним разговора действительно поговорил со своими людьми, и я даже не удивился, когда добровольцами стали все его находящиеся на ногах подчинённые. Набралось таких, правда, не особо много, около сорока человек. Остальным медики пока запретили вести активный образ жизни, но и этого количества было достаточно для костяка будущего подразделения. Правда, то, что это будет не ротой, а целым батальоном, не обсуждалось. Но Остапенко справится, есть у меня в этом какая-никакая уверенность. Во всяком случае, просто так людей он точно не станет гробить.
По возвращении в лагерь дела закрутились со страшной силой. Тут и разговор с Остапенко, который неожиданно испугался ответственности за такое количество подчинённых, и торговля с ним же, когда он потребовал себе саперов, узнав, что ему предстоит сделать. Потом уйму времени потребовала подготовка к выдвижению и постановка задач старшим колонн, которых в этот раз из леса в разные стороны уйдёт сразу три, не считая будущего батальона Остапенко.
В общем, до самой ночи я крутился, подобно юле, стараясь все предусмотреть, со всеми поговорить и ничего не забыть.
Уже с началом движения я подумал:
— Наконец-то мы начнём заниматься действительно значимыми делами и пофиг, кого там принесёт на мою голову из Москвы. Один хрен, буду выполнять поставленные перед собой задачи и будь, что будет. Зря я что ли столько готовился?
Глава 6
Старший лейтенант Горожанкин, вернувшись в расположение взвода, приказал собраться всем командирам отделений. Он решил, что его людям следует знать, чем придётся заниматься в ближайшее время, поэтому и нужно совещание, чтобы обсудить, как будут выбираться из той жопы, в которую их сунул командир батальона. Всё-таки задачи, поставленные перед подразделением, простыми не назовёшь, и действительно, есть над чем подумать.
Пока подчинённые собирались, он, размышляя про себя, задавался вопросом:
— Почему судьба-злодейка именно его забросила в этот непонятный батальон с совсем уж странным командиром? Раньше ведь было все понятно, простая, пусть и тяжелая подготовка, конкретные и ясные задачи, над вариантами выполнения которых не надо думать, и даже вредно. Конкретное понимание службы. Здесь же все перевернуто с ног на голову. Перед тобой ставится задача и никого не интересует, каким образом ты её будешь решать. Главное, чтобы конечный результат был положительным. Странный подход к делу, в армии не принято так поступать. Опять же, подготовка тоже странная, и вызывающая множество вопросов. Зачем, скажем, осназу соревноваться с разведчиками, выполняя нехарактерную для подразделения работу? Нет, понятно, что эти соревнования пошли на пользу, и люди за короткий срок научились многому из того, о чем и не подозревали. Непонятно другое. Зачем это было нужно, если у каждого подразделения совершенно разные задачи и принцип действий? А ведь это только вершина айсберга в этой подготовке. На хрена осназовцам, да и вообще всем военнослужащим батальона умение управлять не только автомобилями, а теми же танками с бронетранспортерами и мотоциклами, когда подразделение заточено на диверсионную деятельность?
Одни вопросы без ответов.
Горожанкин настолько задумался, что не сразу заметил, что все командиры отделений уже собрались и с интересом за ним наблюдают.
Первым заговорил с ним его друг, с которым он прошёл всю Финскую, лейтенант Шевелев. Его во взводе иначе, чем змеем, не называли из-за плавных, выверенных движений, чем-то напоминающих скольжение рептилий.
Вот тоже странность, не положено иметь во взводе сразу двух командиров среднего звена. Но стоило только обозначить командиру батальона, что желательно в заместителях иметь целого лейтенанта, как вопрос с переводом решился будто по мановению волшебной палочки, быстро и без проблем. Лейтенант, между тем, спросил:
— Что случилось, командир? Что-то из ряда вон, что ты так задумался?
— Случилось, сейчас расскажу, и вы задумаетесь. Перед нами поставлена задача по-тихому расчистить путь и вывести из крепости остатки гарнизона, а перед этим разжиться техникой, необходимой в достаточном количестве для вывоза всех раненых.
— Ни фига себе, задачки, — даже присвистнул Шевелев и добавил:
— Интересно, нагло и неожиданно, а значит, может получиться. Мы тут, командир, покрутились по округе, пока тебя не было, и вокруг крепости осмотрелись. Я это к тому, что есть кое-какие идеи, как и задание выполнить, и малость немцам нагадить, при этом упростив себе задачу.