Издали обстреляв засаду, показав противнику, что он обнаружен (каким способом, история умалчивает), мы, изображая бегство, свернули на дорогу, ведущую в своеобразное дефиле между двумя болотами, считающимися непроходимыми.
Естественно, немцы отреагировали на это предсказуемо. Пустили вслед за нами разведку на мотоциклах и бронетранспортерах, выстроились в колонну и двинулись следом в надежде изобразить молот с наковальней.
У них со связью было все путем, да и маршевых частей в этих краях хватает. Поэтому организовать по пути нашего следования заслон, выступающий в роли наковальни, они, как я и предполагал, смогли оперативно. Преследующий нас полк, соответственно, выступающий в роли кувалды, сбившись в плотную колонну, не торопясь, двигался нам в след. Организовать засаду при таких вводных сам бог велел, тем более что чуть не треть преследователей попадали в зону действия минной ловушки.
Конечно же речь об уничтожении полка идти не может, но вот нанести потери этому подразделению, притом безнаказанно, получилось знатно.
Все сложилось, как в сказке. Тут и своевременное занятие позиций всеми подразделениями, имеющимися в наличии на участке дороги длинной почти в километр, и эффективность минной ловушки, которая накрыла ещё метров семьсот этой дороги, и, наверное, главное, работа восьми минометов, если так можно выразиться, на выбор.
Этими миномётами я и командовал во время этого выступления, корректируя их огонь при помощи своей способности. Вот где все получалось на загляденье, и с максимальной эффективностью. На миг даже появилась мысль, что в минометчиках мне самое место. Настолько классно все получалось.
В общем, немцам резко стало не до преследования, и они совсем даже не организовано отступили. Драпали очень даже бодро, и мы неожиданно для себя обзавелись очень даже неплохими трофеями.
Правда, особо сбором этих самых трофеев не увлекались. Так, похватали, что на виду, и ушли вдоль одного из болот к первой подготовленной ещё до начала войны дороге. Через болото считающееся непроходимым, где благополучно затерялись, почти успев сделать это до наступления светлого времени суток.
Отдыхая на одной из своих баз (скорее, лагерей с небольшим складом горючки), уже во второй половине дня мы неожиданно получили приказ из Москвы, в достоверности которого сомневаться не приходилось. Только прошлой ночью Михеев увёз свежие шифры.
Изучив этот приказ, я честно сказать, даже не знал, как на него реагировать, как и не понимал, что происходит.
Мне приказали действовать точно так, как я к этому готовился ранее, и постараться при этом оттянуть на себя как можно большее количество сил противника.
Странный, надо сказать, приказ, особенно, в свете недавних разговоров с Михеевым о подготовке прорыва кольца блокады для вывода мехкорпусов. Если я здесь сейчас начну работать как планировал, и немцы возьмутся за меня всерьёз, ни о какой неожиданности прорыва здесь и речи идти не будет. Ведь я по-любому засвечу свои тайные тропы, соответственно, их немцы так или иначе возьмут под контроль.
Понятно, что я, даже забив на то, чтобы не засветить работу нашей радиостанции в месте дислокации, запросил подтверждения приказа, притом применил старые шифры. Просто мелькнула у меня мысль, что Михеев мог и не долететь, а против меня играют уже немцы в случае, если он угодил им в плен.
Бред, конечно, но мало ли что может быть.
Подтверждение пришло довольно быстро, как будто именно такой реакции от меня и ждали. Притом, сформулировано оно было таким образом, что сомнений в подлинности приказа не осталось.
Похоже, мои дальнейшие действия, действительно, для кого-то могут быть значимыми, если к подтверждению даже привлекли брата. А тот, в свою очередь, засветил наши с ним договоренности об условных фразах.
Немного подумав над происходящим, я для себя определил, что по большому счету, для меня подобный приказ только в плюс. Ну не верилось мне в возможность спасения мехкорпусов, и все тут. Немцы костьми лягут, но не допустят подобного. А попасть в самый эпицентр разборок больших дядек, как это могло случиться, мне совершенно не хотелось.
Конечно, настораживает желание командования стянуть на себя как можно больше немецких войск. Но к этому я как раз готов, поэтому мне, судя по всему, нужно радоваться этой смене приоритетов. Только радости почему-то я совсем даже не ощущаю. Хреново всё-таки, когда находишься в непонятках. А ещё хуже от понимания, что меня играют в тёмную.
Как-то вдруг пришла мне в голову мысль, что этот разговор с Михеевым не что иное, как какая-то непонятная проверка, и ни о каком прорыве в дальнейшем речи идти не будет.
Понятно, что наши что-то затевают, и походу значимое. А вот что, фиг его знает. Лучше, наверное, просто наплевать и забыть о произошедшем разговоре.
Да и подустал я уже от всех этих непоняток. Поэтому буду делать то, что должен, и будь, что будет.
Подумав подобным образом, я велел собраться командирам. Раз так, то тянуть нечего. Сегодня начнём, да и цель, подходящая для начала, есть.
Глава 8
Интерлюдия
— Рассказывай, Лаврентий, что там с твоим Захаровым?
— Как мы и предполагали, он не верит в то, что корпуса можно вывести и честно ответил, что это ему не по плечу. Правда, некоторые варианты решения он предложил, но очень уж нетривиальные и преждевременные.
— Вот как? И что же он такого мог предложить, что это даже в ситуации, когда все идёт кувырком, выглядит преждевременно?
— На самом деле, много чего. Но из основного — ввести единоначалие, чтобы политработники не имели права вмешиваться в командование подразделениями или назначать на командование частями не заслуженных командиров, а думающих и инициативных. Он наговорил на немалый срок, товарищ Сталин.
— Даже думать в этом направлении не смей, Лаврентий. Этот твой Захаров — один из немногих, кто действительно дело делает, а не очковтирательством занимается. Поэтому пусть говорит, тем более что это на пользу, а твои люди пусть слушают и берут на карандаш. Придёт время и многое, им сказанное, мы воплотим в жизнь. Есть что ещё по нему?
— Есть, товарищ Сталин. Он ещё взял в плен серьёзного зубра из абвера и разговорил его так, что этот волчара поет во все горло, писаясь при одном упоминании о Захарове. Мы, благодаря этому, уже накрыли почти два десятка глубоко законспирированных немецких агентов, занимающих в некоторых наших структурах серьезные должности. Сейчас работаем по созданным ими сетям, выкорчевывая эту окопавшуюся гниль из самых неожиданных мест.
Сталин хитро прищурился и ехидно спросил:
— Что, и у себя кого-то нашел?
— И у меня тоже, — со вздохом ответил Берия и добавил:
— Сейчас разбираемся, какой нанесен ущерб, и только от предварительных итогов расследования у меня мороз по коже, когда узнаю, что этот вражина творил.
— С этим ясно, что по подготовке операции под названием «Мясорубка»?
— Работаем, и здесь тоже без Захарова не обойтись. Правда, используем его втёмную, но должны справиться.
— Странно, почему втёмную? Он же, вроде, командир с выдумкой. Не лучше ли было бы поставить его в известность о деталях операции? Может быть, он и предложил бы чего-нибудь дельного?
— Специалисты из генштаба против, по их мнению, попади кто-нибудь, владеющий информацией из окружения Захарова в плен, и все может сорваться. Они ведь в тылу противника находятся.
— Специииалисты, — протянул Сталин и добавил:
— Просрали все эти специалисты, а теперь на воду дуют. Гляди, Лаврентий, как бы не обидеть тебе этим недоверием верного человека. Ведь, как мне докладывают, он у тебя сорвиголова, не ведающий чувства страха, а с такими, сам знаешь, лучше быть честным.
— Теперь уже поздно что-либо менять, товарищ Сталин, он уже начал работать.
— Ладно, как знаешь, это твои дела и твоя ответственность. Ты мне лучше другое скажи, почему вы Захарова Занозой прозвали?
— Да это ещё до войны прилипло. Он же все время искал приключения на мягкую точку, и я сам не понимаю, как в итоге, не попал под арест. Он во время формирования своего подразделения столько поначудил, что спасло его только везение, а вернее, сверхэффективные результаты работы. Слишком часто его фамилия была на слуху, вот и прозвали его Занозой.
— Да уж, интересное прозвище, и подходящее. Ведь с начала войны он для немцев и вправду Занозой стал. По эффективности своей деятельности и количеству нанесенных противнику потерь любой из наших мехкорпусов переплюнул. Действительно, Заноза, береги его, Лаврентий, на таких людях все и держится.
При этих словах Берия смутился, и Сталин это заметил, поэтому и спросил коротко:
— Что?
— Не получится мне его уберечь, в окончательной стадии операции его подразделению отведена важнейшая роль. Им предстоит стянуть на себя максимально возможное количество войск противника и постараться увести их в места, откуда им будет не выбраться.
Сталин на это экспрессивно высказался на грузинском, и немного успокоясь, с досадой произнес:
— Плохо, Лаврентий, что мы из-за чьих-то недоработок жертвуем лучшими людьми, нехорошая тенденция. Возникает вопрос, а с кем мы в итоге останемся? Ладно, иди работай, по операции мне докладывать ежедневно…
Конец интерлюдии.
— Сука, узнаю, кто там в этой Москве такой умный завёлся, глаз на жопу натяну и моргать заставлю, — думал я, переползая от одного дерева к другому, стараясь при этом не выпускать из виду свой сектор стрельбы.
Когда получил из Москвы приказ действовать, как планировал, вздохнул с облегчением, и все началось просто замечательно. За оставшееся до наступления темноты время подготовили подразделения к бою, а как стемнело, начали действовать.
Первой целью у нас был полевой лагерь, который немцы организовали на живописном лугу у берега подковообразного озера. Замечательное они выбрали место для отдыха и сами себя загнали в огневой мешок, которы