Что ещё удивило, так это обилие медсестёр, настоящих красавиц. Впечатление, как будто их сюда с какого-нибудь конкурса красоты отбирали, чего, по моему мнению, в принципе быть не могло.
Очень забавно было наблюдать за поведением Кухлянских, который с ошарашенным видом не сводил глаз именно с пары медсестричек, сопровождающих его носилки, установленные на каталку интересной конструкции.
В общем, что-то не чисто с этим госпиталем, и меня, откровенно говоря, это очень напрягало. В конце концов, подобные условия совсем не для человека моего ранга, и я уже очень хорошо для себя усвоил, что, кому много даётся, с того и спрос вдвойне.
Тем не менее, несмотря на необычность заведения, удивления я не высказывал и вёл себя будто ничего необычного не происходит. Да и что мне было делать? Кричать, чтобы везли в другой, обычный госпиталь? Это выглядело бы по меньшей мере глупо, тем более что обычный человек из-за ночного времени суток особых странностей не рассмотрел бы.
Правда, тут я немного лукавлю, потому что вряд ли в обычном заведении подобного толка врачи стали бы столь интенсивно заниматься поступившим к ним пациентом. Если только не требовалось бы немедленно операционное вмешательство.
Здесь же о покое можно было только мечтать. И пока меня полностью не осмотрел молодящийся пожилой врач с замашками аристократа в хрен пойми каком поколении, об отдыхе можно было и не мечтать. Правда, надолго этот осмотр не затянулся, но все равно навевал определенные мысли.
Рано утром меня замучили всякими анализами, процедурами и навязчивым вниманием. Мне все больше не нравилось происходящее и очень захотелось убраться отсюда в любой другой, пусть и самый захудалый госпиталь. Нет, я совсем не против лечения и разнообразных процедур, но держать меня в неведении о происходящем в стране (на просьбу принести газеты ответили, что не положено) — это уже перебор. А учитывая, что мне и поговорить-то не с кем, так и вовсе переходит все разумные границы.
Последней каплей моего терпения стал отказ врача во время осмотра позвонить по указанному номеру телефона и уведомить мою невесту о моем местопребывании.
На его очередное «не положено» я собрался с силами и начал вставать. Тогда он непререкаемым тоном произнес:
— Лежать, я не разрешал вставать, — и попытался, наклонившись, уложить меня обратно. Я несильно, но хлестко щелкнул его пальцами по гортани и прошипел, перебарывая разлившуюся в груди боль.
— Я тебя, сученыш, и в таком состоянии убью, вздумай ты мне помешать уйти из этой богадельни.
Врач отшатнулся и схватился за горло, судорожно пытаясь вздохнуть. Красавица-медсестра, присутствовавшая при этом спектакле, шустро выскочила за дверь и куда-то унеслась. Я же, пусть и с трудом, взгромоздился на ноги и шагнул к шкафчику, стоящему в углу. Там, я видел, висели несколько больничных халатов.
Нет, уходить из этого госпиталя в подобном состоянии я не буду даже пытаться, а вот позвонить Михееву решил твёрдо. Надеюсь, что на это сил у меня хватит.
В голову вдруг пришла мысль, что сидеть в этой тюрьме у меня нет ни малейшего желания. Поэтому решил предпринять определённые шаги, чтобы, как можно быстрее, покинуть это заведение. И ничего лучше, кроме, как позвонить начальству, я не придумал.
Я только и успел, что, морщась от боли, натянуть на себя один из халатов, провожая взглядом сгорбленную, судорожно втягивающую в себя воздух фигуру врача, покидающую палату, как на пороге появился целый капитан ГБ, который, глядя на меня чуть прищуренными глазами, спросил:
— Далеко собрался, майор? — На что я ответил вопросом на вопрос:
— Я арестован, товарищ капитан государственной безопасности?
— Нет, конечно, с чего ты это взял?
— Тогда возникает вопрос, почему мне запрещено даже газеты читать, не говоря о том, чтобы уведомить моих родных и близких о моем местонахождении?
— Может быть потому, что врач так решил? Может тебе нельзя волноваться, и тем более напрягаться?
— Получается, что факт волнения от невозможности увидеть близких в расчёт не принимается, и это мне на пользу, а радость от встречи во вред? Одному мне это кажется бредом?
— Лечащему врачу лучше знать, — ответил капитан, ничуть не смутившись, и добавил:
— Тебе, майор, лучше лечь на свое место и не нервировать медперсонал. Я ясно выражаюсь?
— Вполне, но ещё один вопрос я все же задам. Мне будет дозволено позвонить, даже не родне, а своему начальству?
— Если врач сочтет это возможным, то да. Если посчитает это вредным для твоего здоровья, то, конечно же, нет.
Почему-то меня последние слова этого капитана до невозможности выбесили, и я, понимая, что веду себя, как придурок, спросил уже другим тоном:
— Скажи капитан, в этой богадельне часто бывают несчастные случаи?
Тот посмотрел на меня с удивлением, а я даже подумал, что он сейчас начнёт меня строить за то, что я обратился к старшему по званию не по форме и даже слегка по-хамски. Но он сдержался и произнес:
— С чего им тут случаться? Нет, конечно.
— Теперь будут. И первым умрёт этот придурок, всё запрещающий. Я это твёрдо могу обещать. Оно вам здесь точно это надо?
— Ты что, майор, бессмертный? — С ещё большим удивлением протянул капитан и добавил: — Думай, что и кому говоришь. — После этого включил, что называется, командирский голос:
— Лёг на кровать и сделал так, чтобы я о тебе больше не слышал. Иначе быстро поменяешь место обитания.
Я не стал с ним спорить. Двинул потихоньку к кровати, негромко сказав себе под нос, но так, чтобы капитан услышал:
— Если здесь сдохнет какой-то придурок, думаю, что начальство точно об этом узнает, даже без звонка.
Странно, но капитан не отреагировал и покинул палату. Я же с трудом взгромоздившись на кровать, тут же перешел в бестелесное состояние и стал наблюдать за этим капитаном. Что же будет дальше?
Тот стремительно шагал, как я понял минутой позже, к своему кабинету, где сразу принялся куда-то звонить. Куда, выяснилось сразу, и я с немалым интересом подслушал этот разговор.
Позвонил он не кому-нибудь, а в секретариат Берии. Но разговаривал не с наркомом, а с каким-то майором, которого я не смог опознать по голосу. Имена, кроме, как представления капитана, во время беседы не звучали.
Назвать это беседой будет перебором, скорее, это был разнос капитана неизвестным майором.
Капитан начал этот разговор, даже как-то вальяжно обращаясь к этому неизвестному, чуть ли не-панибратски:
— Ты не в курсе, что за такого борзого майора к нам привезли на излечение?
— В курсе, а почему он борзый? Насколько знаю, очень даже вменяемый человек, герой, каких поискать.
— Да, я уже понял, что герой, — со смешком ответил капитан и добавил:
— Он тут обещал мне прибить лечащего врача, который запрещает ему звонить начальству.
Голос на другом конце провода стал очень серьёзным и резко ответил:
— Капитан, ты правда дурак и ничего не понимаешь? Совсем расслабился на теплом месте? Первое, в больницу, которую ты курируешь, простых людей не возят. И если ты этого до сих пор не понял, то делать тебе там нечего. Второе, насколько я знаю этого майора, он всегда держит свое слово и, если он сказал, что прибьет этого врача, он это сделает. Третье, и последнее, хотя перечислять по пунктам могу ещё долго, этот майор не подчиняется никому, кроме наркома. Тебе надо объяснять, что это значит? Ну и, чтобы совсем уж привести тебя в чувства, скажу, что крови на руках этого парня больше, чем ты можешь себе представить. Поэтому мой тебе совет, беги сейчас к нему галопом и делай все, что он тебе скажет. Быстро и без лишних разговоров. Поверь, ты со всеми своими связями рядом с ним не стоял. При желании он сожрёт тебя, как неоперившегося цыпленка.
Собственно, на этом разговор закончился. На капитана он, судя по всему, повлиял положительно, потому что он, вытирая платком обильно выступивший на лбу пот, галопом понесся к моей палате.
Ух, как этот капитан старался спустить на тормозах нашу, как он её назвал, размолвку! Артист в нем гибнет великий, и точно без меры талантливый.
Разговор он начал задушевным, даже убаюкивающим голосом, с извинений:
— Ты, майор, извини меня за мою резкость. Понимать должен, что вас тут много с претензиями, а я один. Вот и сорвался слегка. Я понимаю, что ты только с фронта и ещё не остыл. Но и ты пойми. Здесь есть свои порядки и правила, нарушать которые не принято. Я, конечно, обеспечу тебе разговор с начальством. Да и родных уведомим и обеспечим им к тебе доступ, но только тогда, когда позволят врачи. Тут уж, извини, я бессилен. Кстати, лечащего врача, раз уж между вами возникла неприязнь, заменим. Об это не переживай. Вот если новый врач разрешит пускать к тебе посетителей и позволит звонить начальству, так сразу все быстро и организуем. Ты, главное, не волнуйся и не накручивай себя. Тебе ведь в твоём положении волноваться нельзя.
На этом моменте я все-таки не выдержал и вклинился в его монолог:
— Капитан, да какое на фиг положение? Я же не беременный! Да и суетиться особо не нужно. Просто организуй мне перевод в простой госпиталь, и все вопросы будут закрыты. Зачем усложнять?
На капитана было больно смотреть. Очень уж ему хотелось закрыть вопрос со мной без потерь. Но он, похоже, не знал, как это сделать. Вот и страдал словесным поносом ещё довольно долго.
Сказать по-честному, мне в глубине души хотелось наказать этого приспособленца, но по здравому размышлению я решил не множить себе врагов и спустил все на тормозах.
Мне оперативно поменяли врача, после осмотра которого готовы были разрешить хоть в космос лететь. В течение часа организовали в палате телефонную точку и телефон, но с условием, что он у меня будет находиться только в определенные часы времени суток. Кроме того, обеспечили такой уход красавицами-медсестрами, что не будь у меня Насти, полез бы за сладким, не глядя на ранение.
В общем, если говорить кратко, жизнь в этом госпитале наладилась не только для меня, но и для начштаба тоже. Он, кстати, страдал от скуки не меньше меня, развлекаясь флиртом с медсестрами и чуть ли не воя на луну, оставаясь в одиночестве. Сказать, что все для него сильно изменилось, не могу. Но, по крайней мере, свежими газетами и литературой его обеспечили.