С этими словами брат как-то обмяк и, казалось, задремал. Несколько секунд мы провели в тишине (за этим разговором я не сразу понял, что бомбежка превратилась), потом брат совсем уж тихо произнес:
— Похоже, все, брат, вышло моё время, береги себя и прощай.
Не успел я ему ответить, он на последних словах потерял сознание, да, если честно, я и не знал, что на это ответить. Так-то, несмотря на раскаяние перед смертью, он сюда убивать меня приехал, пусть и не своими руками. Да и сомневаюсь я, честно говоря, что дядька мог отдать сына на закланье, наверняка накладка какая-то случилась. То, что брат воспринял это именно так, — ничто иное, как несчастный для него случай.
По крайней мере, я так думаю, а там кто его знает, что у этого дядьки в голове.
Размышляя подобным образом, я решил посмотреть, что там на улице творится, а там, надо сказать, происходили интересные вещи. Первое, что бросилось мне в глаза, — это арестованные моими людьми НКВДшники, приехавшие с братом. Притом пара человек были нехило так помяты, похоже, неслабо их попинали, возможно, даже ногами. Это я так шутить пытаюсь нервно — в том числе и потому что руины моего блиндажа народ почему-то совсем не спешил разгребать, и, естественно, мне это не понравилось.
Немного подумав, как дать знать своим людям, что здесь есть живые, я достал пистолет, открыл рот пошире и выстрелил, целясь в промежуток между двумя бревнами в сторону угла блиндажа, где взорвалась авиабомба. Выстрел заставил народ замереть, и, казалось, бойцы даже дышать перестали, стараясь понять, где стреляли. Только после третьего моего выстрела подчинённые разобрались, откуда доносились звуки, и приступили к разбору завала. Притом действовали с таким энтузиазмом, что чуть не угробили меня окончательно, только чудом не уронили на меня прикрывший меня стол.
Откопали, чему я был безмерно рад.
Как только в поле зрения появился капитан Смирнов, командир роты охраны тыла, я сразу начал сыпать приказами. В первую очередь велел притормозить раскопки, увести бойцов в сторону, чтобы у нас с ним появилась возможность поговорить тет-а-тет, и начал его инструктировать.
— В общем, так, Смирнов, слушай и запоминай. В первую очередь ты сейчас поменяешь местами мой планшет с планшетом брата. Мой положи рядом с ним, а его в свою очередь забери и сохрани для меня в целости и сохранности. Это понятно?
Дождавшись от него кивка, я продолжил говорить.
— Идеально, конечно, будет, если ты сейчас поменяешь содержимое планшетов местами, но это не принципиально. Главное для меня, повторюсь, чтобы ты сохранил для меня конкретно эту командирскую сумку. Более того, если появятся желающие проверить содержимое планшета, не препятствуй, главное — сама сумка.
Смирнов только кивал, не пытаясь перебивать, и тут же при мне начал перекладывать бумаги из одного планшета в другой. Я между тем продолжил инструктаж.
— Следующее: если я потеряю сознание, передай врачу, который будет мной заниматься, что если он ампутирует мне раздавленные ноги, умрёт без вариантов. Я найду, как его уничтожить, и я сейчас не шучу. Чтобы там кто ни говорил, реши вопрос, чтобы обошлось без ампутации, очень тебя прошу. Даже если все будут говорить, что, если не отнять ноги, я умру, не верь и не соглашайся на ампутацию, это принципиальный вопрос. Ну и последнее: сохрани жизнь диверсантам, которые навели на нас самолёты, они должны дожить до момента, когда их допросят в Москве, при любом раскладе.
Выпалив все это на одном дыхании, я почувствовал, что уплываю или, говоря другими словами, вырубаюсь. Только и смог, что добавить:
— Очень тебя прошу капитан, не подведи меня…
Интерлюдия.
— Рассказывай, Лаврентий, почему в такой момент времени твоему Занозе попытались помешать? И вообще все по этой ситуации расскажи. Я, конечно, читал сводки, но это сухие строки, а мне нужны подробности.
— Пока, товарищ Сталин, подробностей нет. Известно, что перед запланированным наступлением на передовую к Захарову приехал его брат в сопровождении десятка сотрудников моего аппарата и охраны. Два человека из сопровождения брата оказались предателями, которые прибыли туда с целью уничтожения братьев. Один из этих двоих был радистом, который передал немцам координаты штаба Захарова, второй и вовсе наводил авиацию, пуская в сторону этого штаба ракеты, чтобы таким образом указать бомбардировщикам цель.Оба эти предателя были смертниками, и их взяли живыми, по сути, случайно. Немцы, похоже, в своём желании уничтожить Захарова бомбили не по конкретным целям, а по большой площади, и так получилось, что зацепили своих агентов. Не убили, но контужены они знатно, слишком близко к ним легли бомбы. Так получилось, что очень оперативно и профессионально сработала рота охраны тыла. Бойцы подразделения не только пленили диверсантов, но также обнаружили у них зашитые в воротники ампулы с ядом, благодаря чему мы теперь сможем допросить этих деятелей, они, кстати, сейчас находятся на пути в Москву. Я приказал доставить их самолётом, и есть все шансы получить интересующую нас информацию из первых рук.
На этом месте Берия попытался перевести дух, а Сталин велел:
— Результаты допроса передашь мне без промедлений. Что по наступлению?
— Перед началом операции Захаров, будто предчувствуя неприятности, провел совещание, на котором конкретно указал, кто должен командовать дивизией в случае его смерти или ранения, это его решение позволило довести задуманное до конца. Дивизией вместо него командовал полковник Гаврилов и справился с этим блестяще. Все наши специалисты, исходя из опыта противостояния с вермахтом, чуть не в один голос твердят, что это наступление не должно было увенчаться успехом. По их словам, у Захарова было недостаточно сил для прорыва блокады Ленинграда, тем не менее все получилось именно так, как было задумано изначально. Дивизия Захарова понесла огромные потери, но с поставленной задачей справилась. Сейчас уже есть информация, как это все было сделано, и эти сведения активно обсуждаются специалистами, которые с трудом верят в свершившийся факт.
В этом месте Сталин раздраженно произнес, перебивая собеседника:
— Лаврентий, прекрати заниматься словоблудием и рассказывай толком, что там и как было.
Берия кивнул, обозначив, что замечание достигло адресата, и продолжил говорить.
— Перед началом наступления Захаров отправил в тыл противника мелкими группами снайперскую роту с приказом любой ценой не позволить артиллерии противника помешать нашему наступлению. Именно это стало для противника смертельным сюрпризом и позволило достичь необходимого результата. На самом деле там, если разобраться, сложилось множество заранее подготовленных факторов, способствовавших успеху наступления. Но в основе именно работа снайперских пар, которые, по мнению специалистов, пошли на верную смерть и не позволили немецким артиллеристам существенно повлиять на ход событий. Интересно, что именно снайперы в сравнении с другими подразделениями дивизии понесли наименьшие потери, звучит невозможно, но это так и есть. Дело в том, что сразу после прорыва обороны в тыл к немцам на всех парах рванули два диверсионных батальона. Рванули они именно на выручку снайперам, но с дополнительной задачей расстроить тылы противника. Немцы в принципе не ждали от нас такой прыти, за что и поплатились. Подразделения, которые они направляли с целью купировать наш прорыв, уничтожались нашими диверсантами при помощи минных засад и артиллерийского огня, который они сами же и корректировали, как бы между делом. Очень эффективным оказалось это давление на оборонительные порядки противника со всех сторон одновременно. В итоге закончилось все банальным бегством немецких подразделений с линии соприкосновения, и мы смогли отбросить противника минимум на тридцать километров от железнодорожной ветки, связывающей Ленинград с остальной страной. Сейчас, по мнению специалистов, у немцев там просто нет достаточно сил, чтобы снова замкнуть кольцо блокады, ведь механизированные части, задействованные ими там, они перебросили для наступления на Москву. Очень удачно получилось, что немцы убрали оттуда свой стальной кулак, и Захаров очень вовремя решился на прорыв.
— Специалииисты, — протянул Сталин, выругался и добавил: — плохие они специалисты, Захаров твой — специалист, а эти только и способны, что щеки надувать, да умный вид на себя напускать. Что врачи говорят, когда он на ноги встанет?
Берия слегка замялся, прежде чем ответить, что не укрылась от глаз Сталина, и он приказал даже как-то резко:
— Говори как есть.
— Нет однозначного ответа. Захаров после того, как его достали из под завалов разрушенного блиндажа, приказал командиру роты охраны проследить за врачами, чтобы те не ампутировали ему раздавленные бревнами ноги. Тот, выполняя приказ, чуть не застрелил хирурга, настаивавшего именно на ампутации. В итоге раздробленные кости сложили и ноги сохранили, но никто не может сказать, чем это закончится. Пока врачи не рекомендуют его транспортировать, и он после операции ещё не приходил в себя.
Сталин вновь экспрессивно выругался и произнес:
— Нельзя транспортировать, значит, нужно к нему отправить лучших врачей и человека, способного оценить его состояние, который точно скажет, нужна эта ампутация или нет. Скажет, что нужна, значит её надо сделать, нам твой Захаров живой нужен. Мало у нас таких людей, беречь их надо.
Берия на это только кивнул, добавив:
— Сделаю все возможное…
Конец интерлюдии.
Эпилог
Очнулся резко, будто и не отключался, и на автомате сразу перешел в свое бестелесное состояние, даже сам не понял, как это произошло, слишком уж стремительно все случилось.
Только в этом состоянии я осознал случившееся и решил не торопиться возвращаться в тело, вместо этого начал осматриваться. Сначала, естественно, выяснил, что с моим телом, и это зрелище меня не очень порадовало.
Ноги и руку, раздавленные бревнами, мне сохранили, но если срочно ничего не предпринять, боюсь, ненадолго, по крайней мере выглядели конечности очень непрезентабельно. Да и в целом вид моего тела ничего, кроме жалости, к самому себе вызвать не мог, наверное, поэтому любоваться долго своей тушкой я не стал и начал осматриваться вокруг.