И когда ребенок в рубашонке вбегает в кухню, со стороны равнины до них доносится страшный грохот взрыва.
— Что-то взорвалось, — говорит Сидони, подбегая к дверям.
Роже Беро подмигивает Пикмалю.
— Иди сюда, ничего не случилось. Просто какая-нибудь шальная граната, от которой кто-то избавился…
И он спокойно целует сына.
Празднество в замке в полном разгаре. Вечером из Бержерака и Перигё прикатили машины. «Сегодня здесь одни только участники движения Сопротивления», — сказал Распиньяк своим гостям. Этих участников оказалось очень много. Можно было подумать, что Виши вообще никогда не существовало. Среди гостей находился бывший депутат-социалист, были здесь и новоявленные общественные деятели, множество офицеров в мундирах и даже несколько молодых людей с нарукавными повязками Ф.Ф.И…
Большой зал был украшен портретом де Голля и трехцветным флагом с лотарингским крестом. В буфетах на столах в изобилии стояли закуски и вина.
Сирано, затянутый в мундир полковника, в течение всего вечера пользовался большим успехом у дам. Его жена Элен, молча сидевшая рядом со старшими Вильнуарами, ревнивым взором следила за незнакомой ей молодой особой, блиставшей веселостью и остроумием; эта дама явно ухаживала за ее мужем. Распиньяк, беседуя в кругу близких друзей, хвалил Сирано:
— Он настоящий герой, уверяю вас, и имеет все данные стать министром…
Американские офицеры раздавали свои автографы. Чарли, ставший теперь для всех майором Томсоном, скромно явился в штатском. Отец Сирано, господин Вильнуар, вел разговор с депутатом:
— Мои заводы будут теперь работать полным ходом на армию…
В малом зале шли танцы… Как раз в этот момент раздался взрыв.
В первую минуту у Распиньяка мелькнула тревожная мысль, что взрыв произошел в его владениях. Перепуганные дамы в декольтированных платьях, испуская жалобные крики, крепче прижались к своим кавалерам. Задремавшие было после бессонной ночи пожилые гости, очнувшись, вскочили с кресел. Сирано и Распиньяк бросились к балкону. Оба вглядывались в долину, стараясь в полумгле рассвета определить место взрыва. По ту сторону Дордони, над рухнувшей крышей, поднимался дым.
— Канальи! — восклицает маркиз. — Это у Борденава!
Сирано, как и подобает сильному мужчине, ободряюще улыбается дамам. Он делает знак музыкантам:
— Продолжайте, ничего серьезного!
Но Распиньяк обеспокоен.
— Долго еще будут длиться все эти истории?
— Приходится считаться с тем, сколько ненависти накопилось у народа за годы этой войны, — отвечает ему Сирано. — В городах, например, обстригают сейчас волосы женщинам, жившим с немцами. Несколько магазинов, принадлежавших известным коллаборационистам, подверглись той же участи, что и усадьба Борденава. Я лично за то, чтобы не мешать таким вещам…
— Но неужели все это вам по душе?
— Это даст нам удобный предлог для восстановления порядка.
— А пока что здесь могут совершаться всякие противозаконные дела, всякие безобразия!…
— Меня беспокоит не это, а то, что коммунисты вошли в состав правительства. Скоро они снова вылезут на белый свет со своей партией и профсоюзами… Вот это куда серьезнее.
— Тут я отказываюсь понимать нашего де Голля. Пригласить в свой кабинет коммунистов!
— Трудно этого избежать, дорогой мой. В данный момент, во всяком случае, их устранить нельзя.
— Значит, по-вашему, победа ускользает от нас?
— Будем надеяться, что американцы не дадут нас в обиду…
XXX
В Бреньяде жизнь шла своим чередом. Дюшаны поселились в доме соседа, убитого дарнановцами. У старика не было детей, и он завещал все свое имущество Мелани. В последние годы он стал совсем беспомощным, а в семье Дюшанов к нему относились как к родному; во время его болезни Мелани самоотверженно ухаживала за ним. Старик знал, что, пока живы ее родители, у нее нет ничего своего — ни дома, ни земли. А она молода, может еще снова выйти замуж… И вот он оставил ей в наследство все, что имел…
Конечно, его дом не дворец! Но для Бреньяды это прекрасный дом. В нем большая кухня с глинобитным полом; в глубине ее стоит кровать, принадлежавшая старику, на ней теперь спят супруги Дюшаны. Над камином Дюшан прибил фотографию, спасенную в день пожара его женой. Папаша Дюшан гордится тем, что сумел сберечь ее в годы войны и оккупации. Это портрет Мориса Тореза. По обе стороны кухни — две комнаты с выложенным плитками полом, сюда поставили всю мебель, которую удалось спасти от пожара. Около дома — сарай и хлев. У Дюшана уцелела еще пара волов; он сможет обрабатывать свою землю и небольшой участок, доставшийся Мелани в наследство.
Возвращение Дюшана домой было для деревни целым событием. Старый кюре, хотя он и отвык за последнее время от кафедры, произнес по этому поводу торжественную проповедь. Дюшантиль и Мелани окружили Дюшана заботой, ухаживали за ним, как за ребенком. В самом деле, чего он только не натерпелся, бедняга! В тюрьме немцы морили его голодом, избивали…
— Чего им от тебя было нужно?
— Выпытывали сведения о Роз Франс, подлецы! Хотели от меня узнать фамилии всех товарищей, бывавших в нашем доме. Я им толкую: «Никто у нас не бывал». — «А эта Роз Франс, что жила у вас?» — «Это беженка. Разве я не могу принять к себе в дом беженку?» Вот тут-то они и начали меня бить. Но я не сдался.
Кроме того, у Дюшана в запасе имелась еще история побега из тюрьмы. Об этом он мог рассказывать до бесконечности, добавляя все новые и новые подробности. Разве можно было все это забыть?…
Неделю назад Марсо переехал к Дюшанам. Он оставался единственным раненым в госпитале, и ему казалось, что его выздоровление идет очень медленно. Как-то в госпитале его навестила Мелани. Она привезла Марсо корзину груш от Дюшантиль и предложила ему: «Почему бы вам не переехать к нам? Конечно, нашему дому далеко до замка, но места вполне хватает. Отец был бы так рад».
Марсо поблагодарил ее, не дав определенного ответа, но через день, воспользовавшись приездом Серве, попросил отправить его в Бреньяду. Перемена обстановки пошла ему на пользу.
Прошел месяц со дня освобождения Дордони, и события продолжали развиваться с неимоверной быстротой. В Париже было образовано временное правительство, которое отменило законы, изданные в Виши, и объявило о своей верности республике. Генерал де Голль действовал весьма активно. В сопровождении большой свиты из высших военных чинов, бывших членов парламента и новых префектов, он посетил ряд крупных городов: Лион, Тулузу, Бордо, Орлеан…
Была освобождена уже почти вся Франция кроме Эльзаса, Лотарингии и отдельных, еще оккупированных немцами участков вдоль побережья. Гитлеровские войска удерживали в своих руках мыс Грав, города Руайан, Ла-Рошель, Рошфор, Сен-Назер, Лориан, Дюнкерк… И перед Ф.Ф.И., влившимися теперь в состав французской армии, стояла задача выбить их оттуда.
Союзники находились в Бельгии, они приближались к германской границе. На Восточном фронте советские войска освободили Эстонию, вступили в Бухарест и Софию. Они дошли до Югославии и поддержали местных партизан, которые находились под угрозой уничтожения. Несколько дней спустя 8-я английская армия высадилась в Албании. В начале сентября немцы, преследуемые по пятам вооруженными силами греческого движения Сопротивления, стали эвакуироваться из Греции. Английский маршал с необычайной поспешностью прибыл в Афины…
В Бреньяде наступило время сбора винограда. Выезжая из дому рано утром, крестьяне возвращаются вечером, везя на телегах кадки, наполненные черным виноградом. По местному обычаю во время сбора винограда они помогают друг другу. В назначенный день все соседи собираются на помощь сборщикам. В другие дни семья, получившая помощь, сама работает у соседей. Мужчины выезжают на виноградники первыми, доставляя туда кадки. За ними следуют женщины и дети с корзинами в руках и садовыми ножницами, воткнутыми в пробку. По традиции, виноград собирают парами. Возраст при этом не имеет значения, и выбор компаньона сопровождается множеством шутливых замечаний: «Ну, ну, мой малыш… Ты, кажется, находишь меня слишком старой?» — «Пойдем, крошка, пойдем со мной. Тебе будет спокойнее, чем с этой молодежью…»
Двое, а иногда и четверо мужчин безостановочно ходят от сборщиков винограда к кадке. Под тяжестью ноши у них сгибаются плечи. В гуще виноградника работают весело, издали перекликаясь друг с другом. Юноши спорят из-за права носить корзины девушек, а беспечные красавицы в это время с аппетитом объедают ягоды на виноградной кисти, еще влажной от росы. Какая-нибудь парочка прячется где-то позади, пока ей не начнут кричать: «Эй, вы, там, влюбленные! Не помочь ли вам?» Около полудня закусывают, сидя на дышлах телег, затем снова принимаются за работу. Нужно закончить сбор до наступления темноты. Возвращаются домой, когда все уже окутано пеленой густого тумана. Вечером в сарае, при свечах, мужчины давят виноград ногами или выжимают его под прессом. Женщины в это время заняты на кухне, поджаривая на вертеле птицу. Ужин кончается очень поздно. Старое вино пьют, уже не разбавляя его водой: ведь через несколько дней из большой бочки будет струиться новое вино прекрасного розовато-лилового цвета.
Так бывало прежде, до войны, а в этом году сбор винограда проходит менее оживленно. Муж Мелани был убит на фронте в 1939 году. Двое мужчин из деревни все еще находятся в германском плену. Трое молодых людей остались в армии вместе с городскими рабочими. Такое число отсутствующих очень заметно для Бреньяды, девушкам явно не хватает кавалеров.
Марсо не знал, как делается вино. Заинтересовавшись, он захотел взглянуть на сборщиков винограда. Их веселый разговор на местном наречии немного развлек его, но при виде множества здоровых работающих рук он снова расстроился и пошел дальше. Правая рука у него на перевязи, а на левой, забинтованной, свободны только три первых пальца. Марсо идет не спеша, избегая резких движений, так как его раны едва зарубцевались. Доктор Серве навещает его через день и, перебинтовав раны, неизменно говорит на прощанье: «Дело идет на поправку, старина, да, на поправку».