Именно с этой территории были проведены сотни пусков ракет «А-5» и «А-4». Они были несовершенны, поэтому четко не стабилизировались и падали с большими отклонениями от целей. Но так как ракетные проекты Брауна были засекречены, то на охрану полигона и поиски упавших изделий бросались силы из ведомства Гиммлера. В связи с этим активно велась вербовочная работа и насаждалась агентура, работавшая в первую очередь против местных партизан.
А так как часто в ходе испытаний ракеты залетали на территорию Польши, англичане через польское правительство в Лондоне поставили задачу добыть данные о тактико-технических характеристиках ракет. Ракеты исчезали обычно в северо-восточном направлении и, по расчетам специалистов из числа партизан, должны были падать в районе Сидльце, восточнее Варшавы, в излучине Буга.
Варшавский центр послал в этот район группу разведчиков. С помощью местных жителей они собрали необходимые сведения. Руководство этими поисковыми группами было поручено партизанскому командиру Ежи Хмелевскому — специалисту по вопросам авиации. Крестьяне сообщили ему, что в деревне Рейовиц, недалеко от Люблина, загадочный взрыв среди бела дня разрушил массивное здание. После этого взрыва в деревню примчались два грузовика с немецкими солдатами, которые разогнали всех любопытных, сфотографировали и обмерили воронку и тщательно собрали все металлические осколки.
Вот почему в районе Люблина так много функционировало жандармских постов и карательных отрядов…
Как-то в разговоре с Зоричем и Гурским Жданов поделился одним секретом:
— Что-то в последнее время нам не везёт — неудачи стали часто преследовать отряд. Немцы буквально организовали охоту на нас. Создается впечатление, что о предстоящих наших операциях они знают заранее. Порой каратели идут след в след — почти наступают на пятки… Ноченьки да ноженьки, слава богу, только и спасают партизан.
— Не проник ли к вам шпион? — обеспокоенно спросил майор у начальника штаба, исполнявшего должность командира отряда, помня слова, сказанные начальником отдела в Киеве перед заброской в Польшу. Он тогда предупреждал о вероятности проникновения в отряд лазутчика.
Жданов задумался. Видно было, что этот вопрос его серьёзно волновал — ведь гибли его люди, всё чаще и чаще натыкаясь на засады и попадая в эпицентры облав.
Посмотрев внимательно на собеседников — Александра и Анатолия, он вместо ответа предложил:
— Вы опытные оперативники — разведчики и контрразведчики в одном лице. Вам, как говорится, и карты в руки! Помогите нам найти этих мерзавцев — оборотней. Иначе мы можем потерять ещё больше людей. Теперь вы в нашей семье… Мы вам, как можем, поможем. Как говорится, без разведки наш отряд слеп…
— А без контрразведки беззащитен, — не дал договорить Жданову Зорич, вставив эту фразу.
— Согласен!
Вскоре руководство отрядом имени Железняка принял на себя опытный руководитель партизанского движения С. З. Барановский. А начальник штаба А. С. Жданов остался его первым заместителем.
Зорич и Гурский четко представляли, что может случиться, какие печальные последствия могут наступить, если быстро не разобраться с возникшей серьёзной ситуацией, опасно нависшей над отрядом. Терпеть дальше работу предателя или предателей нельзя было и преступно по своей сути. Они понимали, что безразличие в данной ситуации — опора слабости, а нетерпение — гибель силы. Для небольшого партизанского отряда деятельность «кротов» смерти подобна, тем более в тесном вражеском окружении.
Вначале тень растерянности легла на усталое лицо Зорича — впервые он так близко ощутил работу вражеского лазутчика. Поэтому чекист не мог отбиться, как от назойливого слепня на пляже, от охватившего ощущения полного недовольства собой: и спешить и медлить нельзя было.
И вдруг он почувствовал смутное озарение, будто ухватил все время ускользавшую догадку. Он быстро достал из полевой сумки блокнот и набросал карандашом довольно простую проверочную комбинацию. Она отражала реалии нахождения партизан в данном районе. Зорич победно улыбнулся и позвал Гурского.
— Анатолий, я, кажется, вышел на уровень решения головоломки, — улыбался Александр.
— Какой?
— Основной… По вычислению оборотней — абверовских или гестаповских «кротов». Одним словом — вражеских лазутчиков.
— Готов услышать перл разработки.
— Ну, так слушай…
Чекист исходил из того, что в условиях строгого режима службы в партизанском отряде не может быть шпиона-одиночки. Ведь каждый его шаг контролируют бойцы и командиры. У вражеского лазутчика должен быть связной из числа местных жителей — отряд же дислоцировался рядом с деревней Волей Верещинской. Именно местные крестьяне только и могут свободно передвигаться, покидать партизанскую зону, посещать другие села и даже город Люблин, где находились карательные службы немцев: гестапо, шпионская школа и штабы нескольких воинских и специальных частей СС.
— Согласен, Александр… Всё сложное — гениально просто, но до этой простоты, как говорится, надо дойти холодным умом, а потом и конкретным действием.
— Я думаю, капкан на шпиона или шпионов скоро должен сработать. Наживка пахучая и закреплена крепко, — пружина нашего капкана тугая. Не вырваться.
Слово Святогорову:
«Решили мы провести элементарную оперативную комбинацию. Предложили Жданову по тревоге поднять отряд — сделать имитацию передислокации его штаба и подразделений в другой район. Приказали через отдельных командиров на марше никому из партизан не отлучаться. Специально выделенные дозорные группы, замаскировавшись в кустарниках, внимательно наблюдали за селом. Им вменялось в обязанность — всех, кто будет выходить или выезжать из Воли Верещинской, задерживать и немедленно доставлять в штаб. При этом обращать особое внимание на поведение задержанных и их возможные подозрительные действия.
В тот же день мы задержали несколько человек из числа местных граждан. Среди них была супружеская чета панов Филонских. Посадили мы этих поляков в партизанскую землянку. Так вот жена Аделия долго молчала в землянке, а потом начала корить мужа, что попались, мол, по-дурацки, смешно. Что их перехитрили русские. Обыскали супругов и нашли записку от одного из местных партизан — Тадеуша Сметинского, адресованную в Люблин некой пани Зосе».
Кстати, эта дама, как потом выяснилось, была хозяйкой шикарной люблинской пивной, в которой часто бывали знатные люди города, бизнесмены, немецкие офицеры, в том числе и сотрудники немецких спецслужб. В этой же пивной находилась и… явочная квартира местного гестапо. А Зося работала на местное подразделение государственной полиции, являясь одновременно и агентом, и содержательницей явочной квартиры, и хозяйкой «почтового ящика». Но всё это выяснилось со временем.
Вот текст обнаруженной записки:
«Моя милая Зося!
Скоро месяц, как мы с тобой не виделись, да и удастся ли мне в ближайшее время побывать в Люблине, ещё не знаю. Сейчас я очень занят.
К нам издалека прибыли, как я писал раньше, два знатных гостя, привезли много всяких подарков. Наверное, загуляем так, что эхо пойдет по всей округе. Может, и к тебе наведаемся.
Будь готова встретить, как положено.
Т.С».
Зорич приказал радисту Славе Бондарю срочно передать по рации Жданову приказ — немедленно арестовать Тадеуша Сметинского, а отряду срочно возвращаться на базу. Через некоторое время пришел неожиданный ответ, который ещё круче закрутил обстоятельства по поиску предателей:
«Отряд напоролся на засаду карателей. Мы приняли вынужденный бой. Сметинский сначала отстал, а потом пытался бежать к карателям. Он был убит партизаном Вицеком Шамко».
По прибытии партизан на базу многие обстоятельства этого убийства стали прорисовываться четче. Одна за другой выдвигались версии и тут же отпадали как нереальные. Эти важные вопросы для безопасности отряда глубоко обсуждались с Барановским и Ждановым, которые полностью были согласны с действиями Зорича.
«Почему шпиона убил именно Шамко? — задавал себе вопрос Зорич, но ответа никак не находил. — Судя по обстоятельствам, как мне докладывали, он это сделал как бы в естественной ситуации — уничтожил предателя, намеревавшегося переметнуться к немцам.
Информация от других источников говорила, что Шамко буквально охотился за ним. А может, просто хотел избавиться от ненужного свидетеля? Тогда, какого свидетеля? Чем они были связаны друг с другом? Почему это не сделали другие партизаны, наверняка находившиеся рядом с жертвой? Шамко, Шамко, кто он? Как и когда появился в отряде? При каких обстоятельствах и с кем? Всё это надо выяснить — да поскорее!»
Рассуждения ходили и ходили по кругу предположений на основе всё поступающих свежих данных. Майор понимал, что мысли походят на перелетных птиц, если их не наловить сейчас, по горячим следам, то есть вероятность, что их никогда не поймаешь — далеко и безвозвратно улетят. А потому он собирал и собирал по крупицам все попадающие подозрительные данные на Шамко и отправлял их плавить в горячий тигель мыслей внешне холодной головы. Там они выливались в нужную логическую форму.
Наблюдения и аналитическая работа дали положительный результат. По дополнительно полученным материалам становилось ясно, что выстрел Шамко в Сметинского не случаен и явно не мотивирован патриотическим чувством…
Вскоре второй агент был разоблачен. Его попросили рассказать всю правду об убийстве. Сначала он утверждал, что застрелил Сметинского как предателя, пожелавшего сбежать «с поля тяжкого боя» к противнику. Он даже пытался хорохориться, мол, расправился с предателем, но когда Зорич стал уличать убедительными доказательствами его преступных деяний и замаячила угроза расстрела, то агент гестапо сразу же растаял и поплыл, как студень на теплой кухне. Надеясь выторговать и выпросить себе право на жизнь, разоблаченный немецкий лазутчик с собачьей преданностью ловил каждый взгляд, каждый жест допрашивающего его майора.