Командир роты офицерского штрафбата свидетельствует — страница 11 из 36

Наверное, ответ на вторую часть вопроса содержится в нём самом, но тем не менее, попробуем его несколько развернуть. Мне за мои 40 лет воинской службы пришлось послужить не только в штрафбате. До военного училища с самого начала войны полгода служил в 5-м армейском запасном стрелковом полку 2-й Краснознаменной Армии Дальневосточного Фронта. Далее судьба забросила меня (и тоже на полгода) в разведвзвод 198-го стрелкового полка 12-й стрелковой дивизии той же Армии Дальневосточного Фронта, где-то под Благовещенск на Амуре. Потом полгода в военном училище в Комсомольске-на-Амуре, а затем (и опять полгода!) на Дальнем Востоке, в районе озера Ханко (Уссурийский край), уже на границе с той частью Китая, которая была захвачена японцами и называлась тогда Маньчжурия. Эти подробности я сообщаю для того, чтобы мои респонденты представили разнообразие национальностей и в тех местах, и, соответственно, в Армии. Знаете ли вы, что коренное население там – северные народы (алеуты, вепсы, долганы, ительмены, камчадалы, кеты, коряки, нанайцы, ненцы, нивхи, орочи, саамы, телеуты, тувинцы, удэгейцы, ульчи, челканцы, чуванцы, чукчи, чулымцы, шорцы, эвенки, эскимосы, юкагиры, якуты) и ещё более 15-ти малочисленных народов?! Но основное население, как теперь говорят, – русскоязычное, переселенцы из России, Украины Белоруссии и даже Польши. Так что получается – и в Армии такой «интернационал», что не каждый может его вообразить. Но не было никаких межнациональных трений, никакого национализма ни в каком виде!

Какое-то время пришлось послужить взводным командиром и в Южно-Уральском военном округе, где готовили и ежемесячно отправляли маршевые стрелковые роты на фронт. Там, наоборот, основной контингент мобилизованных поступал из среднеазиатских республик. Эти вчерашние чабаны плохо владели русским языком или вовсе его не знали. Для нас, не знающих их языка, трудности были неимоверные. Хорошо, что командиром нашей роты был капитан Нургалиев (надеюсь, только однофамилец недавнего министра, так «продуктивно» проведшего аттестацию крупных полицейских чинов), да среди призванных оказался молодой казах, только что окончивший среднюю школу в ближайшей Сибири. Они подсказывали, как перевести на тюркский русскую команду, например, «Встать», «Окопаться!», «Огонь!» и другие. А этот симпатичный казашонок научил меня произносить некоторые фразы, убеждавшие моих солдат, что я хочу не только научить их понимать русский язык, но и сам стремлюсь к познанию их слов. А это располагало их ко мне, и обучение шло более результативно. И никакой злости или выражения недовольства.

На фронте в штрафбате национальный состав был тоже пёстрый, хотя большинство было русских, но заметная прослойка штрафников была из украинцев, меньше белорусов, были евреи, грузины, армяне, редко представители малочисленных народов Севера и Северного Кавказа. Не считаю проявлением национализма безобидные анекдоты или дружеские розыгрыши, когда позволяла боевая обстановка. Среди постоянного комсостава был у нас командир миномётного взвода еврей Миша (Моисей) Гольдштейн, боевой офицер, но вне боёв – весельчак, шутник, аккордеонист, плясун, и как только появлялся новый штрафник из его нации, Миша найдёт время и прощупать его настрой, и пошутить. Любимыми его анекдотами были про еврея-снайпера «с кривым ружьём», а особенно вот этот: «Командир: “Ну, орлы мои, в атаку, вперёд!” – Видит: двое остались в окопе. – “Почему остались?”, “Так мы не орлы, мы Львы: он Лев Шендерман, а я Лев АбрамОвич”». Так вот этот Миша Гольдштейн почти всегда добивался, чтобы его вынужденный собеседник признавал себя ОРЛОМ, независимо о того, какое действительно он носит имя. Естественно, за нормальные национальные взаимоотношения отвечал командир подразделения, а ему помогали гасить, если возникало что-то похожее, штатные офицеры-агитаторы батальона, закреплённые за ротами. Ни о каком «одобрении» не могло быть и речи априори.

Ну, а насчёт того, была бы Красная Армия крепкой, если бы она строилась не на основе советского патриотизма, а на основе национализма, то мне кажется, что этот вопрос и не требует никаких доказательств или пояснений. Наша Великая Победа 1945 года – неоспоримый факт.

Это уже теперь, в совсем недавнее время, было модно недобро позубоскалить над чукчами, посмеяться над мусульманами. Зато почти перестали травить анекдоты про евреев, взамен этого стали плодиться не только анекдоты про тупых, ленивых, пьяниц – русских, но у них, являющихся для России

странообразующей
нацией, столпом её,
отобрали национальность
. А заодно, так сказать, походя, лишили национальной принадлежности и татар, башкир, бурятов, чувашей, чукчей, якутов и более сотни других народов. И даже послушный Конституционный Суд признал неконституционным оспаривание ликвидации в паспорте графы с названием своей национальности и любые попытки их восстановления. Все в России теперь безликие «россияне», что фактически не объединило их, а обозлило, разъединило, возникли сепаратистские настроения, стремление отделиться от веками сложившегося единства.

Нет в стране разумной национальной политики, как нет и продуманного экономического, морального, культурного, молодёжного будущего и многого другого, разумного, взвешенного именно ради благосостояния народов страны и всего другого важнейшего, что могло бы удержать ее от безостановочного сползания до уровня самых отсталых стран Африки.

12. Многие ли командиры рот и штрафбатов погибли на войне?

Что касается погибших командиров штрафбатов и отдельных армейских штрафных рот, то, поскольку я глубоко занимался изучением истории только своего, 8-го ОШБ, то что случалось в других штрафных формированиях, постараюсь узнать в будущем, если у меня его будет достаточно. Возраст, однако!.. По данным о своём батальоне могу сообщить, что из 4-х комбатов на этой должности не погиб никто, а что было с ними после штрафбата – это уже совсем другой вопрос.

Из командиров рот нашего батальона самым первым, и даже раньше штрафников, погиб командир стрелковой роты капитан Чёрный Спиридон Григорьевич, в батальоне с первых дней формирования с 15.08.1942 года. Погиб 21.08.1942 года, пробыв на этой должности всего неделю.

В числе погибших (я не уверен, что это полные данные) у меня также числятся:

Командир роты из первого набора командного состава штрафбата капитан Блинов Григорий Иванович, погиб 10.10.1942 года.

Замкомроты старший лейтенант Титенко Иван Александрович, исполнявший обязанности командира роты, выбывшего по ранению, погиб на Курской дуге 15.07.1943 года, в батальоне с первых дней формирования.

Командир стрелковой роты капитан Богачёв Михаил Иванович… Погиб в Белоруссии под Жлобином 23.12.1943 г.

В том же бою под Жлобином 23.12.1943 года погиб и командир роты ПТР капитан Бойков Степан Иванович. В батальоне с 28.07.1943 года.

Один из моих самых близких друзей Янин Иван Егорович, старший лейтенант, заместитель командира роты. Погиб на Наревском плацдарме (Польша) 30.10.1944 г.

Список погибших взводных командиров мог бы быть, естественно, длиннее, ведь они тоже командовали: «Вперёд, в атаку, за мной!», а «за мной» можно командовать, лишь находясь впереди. Погибали и политработники, такие как старший лейтенант Желтов Александр Матвеевич, – агитатор, парторг батальона. Он погиб во время рейда в тыл врага в районе г. Рогачева 21.02.1944 г.

Могу привести примеры и того, как командиры рот нашего батальона получали, и неоднократные, почти смертельные ранения.

Например, встретивший под Берлином День Победы командир стрелковой роты майор Чесноков Степан Матвеевич. В батальоне с первого дня формирования, где старшим лейтенантом был назначен командиром взвода ПТР. За время пребывания в батальоне был трижды ранен, но каждый раз, даже после тяжелейших ранений, возвращался в батальон.

И завершу этот список собственной персоной. Как и майор Чесноков, я тоже встретил Победу под Берлином, и тоже майором, и тоже трижды ранен, правда, не за 3 года, а всего за полтора, и два раза почти с «летальным» исходом. Заготовленные «похоронки» после таких ранений «опровергал», так же упорно возвращаясь к штрафникам. А вероятность погибнуть для командира роты штрафбата была очень реальной.

13. Были ли партийно-политические занятия с переменным составом? Кто и как их проводил и была ли от них польза? Могли бы их заменить беседы со священниками, как это предлагается в нынешней Российской армии?

Смотри далее.

14. Были ли комсомольцы и коммунисты среди переменного состава штрафбатовцев? Имели ли они какие-то привилегии? Как строились взаимоотношения между партийцами постоянного и переменного составов? Между партийцами и беспартийными?

Поскольку вопросы касаются практически одной темы, ответ объединяю. Принадлежность к партии большевиков была огромным стимулом и реальной обязанностью офицера переднего края быть первым в бою, в атаке, в рукопашной. На фронте, особенно в частях переднего края, вступление в партию надо было заслужить, и писали мы тогда в заявлениях: «Хочу быть в первых рядах защитников Родины», хотя штрафбаты и так были не «вторыми». Отношения между партийными и беспартийными основывались на одной только привилегии: быть первым в бою, в атаке – и никаких других привилегий или льгот. Как и потом, уже после войны, находились такие, которые «пролезали» в коммунисты только ради карьеры. Но это уже не в войсках переднего края.

Офицеры-штрафники в большинстве своём в недавнем прошлом были или коммунистами, или комсомольцами, хотя здесь у них не было соответствующих партийных и комсомольских билетов, и здесь никого не выделяли по этим признакам. Конечно, мы, их командиры, опирались на некоторых из них и чаще всего на тех, кто в душе считал себя коммунистом или комсомольцем. Однако, чаще всего многие из них не утратили духовной связи с партией и комсомолом и даже иногда сами собирались, особенно перед атаками, на неофициальные партийные или комсомольские собрания.