Несколько периодов из фронтовой действительности с участием Рокоссовского:
Зима 1942–1943. Командующий Донским фронтом Рокоссовский принимает по приказу Ставки Сталинградский фронт у Ерёменко. Проводит операцию «кольцо» – окружение 300 – тыс. армии гитлеровского фельдмаршала Паулюса, который, сдаваясь, сдаёт свой пистолет только Рокоссовскому. На приёме военачальников Сталинградской битвы, Сталин всем жмёт руки, а Рокоссовского обнимает: «Спасибо, Константин Константинович». В 1963 году, в 20-летие Сталинградской битвы, в Сталинграде славят Хрущёва и Ерёменко – Рокоссовский туда не поехал в знак протеста.
Лето 1943 г. Исход Курской битвы решён в нашу пользу благодаря плану Рокоссовского, на котором он настоял перед Сталиным – вопреки Жукову и Василевскому.
1944 г. В операции по освобождению Белоруссии («Багратион») Сталин принимает план Рокоссовского (опять против Жукова и Василевского). Впервые в мировой военной истории на фронте в 900 км немцам наносятся два главных удара и – разгром противника, несмотря на их превосходство в численности и технике. Жуков в своих воспоминаниях отбирает приоритет этого решения у Рокоссовского.
1945 г. В Висло-Одерской операции в Германии, Жуков, как зам. Верховного Главнокомандующего, берёт на себя командование фронтом Рокоссовского. Сталин своим письменным приказом снимает Жукова с должности своего зама и назначает его командующим 1-м Белорусским фронтом, которому, вместе со 2-м Белорусским фронтом, куда переводит Рокоссовского, и 1-м Украинским фронтом Конева, поручает взять Берлин. Что они и выполняют. Представьте обиду Константина Константиновича, поляка, которому не доверили освобождать Варшаву, где тогда пряталась от немцев живущая там его сестра, да и взятие Берлина приписывают фронтам Жукова и Конева, а Рокоссовский будто бы ни при чём.
Сталин поручает 24 июня 1945 Жукову принимать Парад Победы, а Рокоссовский командовал парадом. Два самых лучших, два самых ярких и талантливых полководца. Один – жёсткий, подчас грубый, но заставляющий подчиняться его воле силой своего буйного нрава, не стесняясь и непристойных слов. Я сам был свидетелем подобной сцены во время его “оленьей охоты” в Германии под Лейпцигом. Другой – выдержанный, интеллигентный, почти всегда спокойный, уравновешенный, но в своих продуманных решениях твёрд и несгибаем.
Вот известный факт из их долгих служебных взаимоотношений. Было время, когда на заре их службы в Красной Армии Жуков был подчинённым Рокоссовского. Потом, уже в Отечественную войну, их роли поменялись по известным причинам. И Жуков в телефонном разговоре с Рокоссовским, чувствуя своё более высокое положение, применил кроме грубой формы разговора вообще и нецензурщину. Константин Константинович спокойно, но твёрдо сказал своему начальнику: «Если когда-нибудь Вы позволите себе такое со мной обращение, я просто не буду с Вами разговаривать». И Жуков с ним больше не допускал подобного.
В личном фонде маршала Климента Ефремовича Ворошилова, хранящемся в Российском государственном архиве социально-политической истории, имеется рукопись маршала К.К. Рокоссовского. В ней оказался текст, который не вошёл в известные мемуары “Солдатский долг”. Причина его изъятия – Рокоссовский резко критиковал Ставку, Жукова и Василевского, её представителей за беспардонное и порой, по его мнению, даже вредное для дела вмешательство в действия командующих фронтами в ходе Сталинградской битвы. Может, именно поэтому Жуков утверждает, что идею двух главных ударов операции «Багратион» предложил вовсе не Рокоссовский, а он, Жуков. Один этот неправдивый эпизод ставит под сомнение и некоторые другие его воспоминания.
Да если ещё присовокупить сюда заявление Константина Константиновича, который на предложение Хрущёва «написать о Сталине что-нибудь, да почерней» отказал ему в этом, заявив:
– Никита Сергеевич, товарищ Сталин для меня святой.
А вот «товарищ Жюков» во многих эпизодах своих «Размышлений» не один раз пытается свою вину свалить на Сталина, и за Хрущева выступил на известном пленуме по «антипартийной группировке».
Так что по их полководческому таланту я бы не отдал неоспоримого приоритета Георгию Константиновичу Жукову, которого на фронте очень многие боялись, старались не попадаться на глаза.
По человечности же, душевности, заботе о подчинённых на первое место поставил бы Маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского, которого беззаветно любили и о котором штрафники, да и, наверное, все солдаты и офицеры говорили «отец родной».
17. Использовались ли штрафные соединения в войне с Японией?Я располагаю только данными о том, что в период боевых действий в войне против японских милитаристов, в августе 1945 года были сформированы два штрафбата: 3-й ОШБ Забайкальского фронта и 40-й ОШБ Дальневосточного фронта. Существовали они, естественно, только до конца войны с Японией, причём 3-й всего 14 дней, а 40-й -25 дней.
Война эта, все знают, была скоротечной, и не сравнить же эти батальоны с теми штрафбатами, которые не одну «смену» штрафников пропустили через себя в боях с германским Вермахтом. Поскольку мне известно по собственному опыту, что штрафбату от начала формирования до ввода непосредственно в боевые действия было необходимо определённое время, то имелось ли в них нужное количество «активных штыков», как тогда было принято говорить, если боевые действия Дальневосточного и Забайкальского фронтов ещё не могли успеть выявить достаточного количества офицеров, ненадлежащим образом выполнявшим свои обязанности в боевых условиях. Успели ли они вообще повоевать, у меня таких документальных данных нет.
18. Сейчас модно говорить о тяжёлом морально-психологическом состоянии воинов у вернувшихся из горячих точек. Появились даже выражения вроде «афганский синдром» или «чеченский синдром». Как вы чувствовали себя? Было ли у вас в 1945 и 1946 годах после окончания войны чувство своей ненужности в этой жизни?Никаких «синдромов» вроде «вьетнамского» у американцев, а потом и «афганского» или «чеченского» у наших воинов у нас тогда не было. Был, я бы сказал, «ПОБЕДНЫЙ
СИНДРОМ»! Да, мы ПОБЕДИЛИ, мы освободили пол-Европы, наш сапог в Берлин ступил, сколько народов спасли от фашизма! И никаких тяжёлых морально-психологических состояний, вызванных чувствами ненужности себя в мирной обстановке, у абсолютного большинства бывших фронтовиков не проявлялось. Тем, что победно закончили тяжелейшую войну, советские люди гордились, этим жили. С этим «синдромом» отстраивали всё, что было порушено, взорвано, загублено во время войны – восстанавливали.
Конечно, были проблемы у многих. Увечья, тяжёлая инвалидность, утрата семей, жилища, полуголодный паёк – всё это было следствием войны, не нами начатой, но нами наконец законченной. Была у многих неустроенность, но не было отчаяния, не грызла совесть за якобы неправедно уничтоженного противника. Ведь в сознании каждого прочно закрепилось то, что всё это было совершено при защите своего Отечества и всего человечества от фашистского притязания на мировое господство… Не сравнить же Великую Отечественную ни с афганской, ни с чеченскими войнами ни по их масштабам, ни по значению. Очень к месту здесь стихи уважаемого Александра Харчикова, из которых я взял только небольшую часть, с его разрешения вставив слово «штрафники» вместо «бойцы»:
Генерал-старикан седовласый:
Говорил он “полкану”: “Салага,
Хоть и был ты комбатом в Афгане,
Не видал ты того, бедолага,
Что отцы на войне повидали.
Ты не видел горящую ниву
Той земли, что была нам своею,
Ты не шел через всю Украину,
Ты не знаешь, как бабы жалеют.
Ты не видел, сынок, как вставали
Вслед за мной штрафники из окопов
И орлами в атаку взлетали,
Полземли пешкодралом протопав.
Ты не видел, как мы наступали
Сквозь прорывы поротно, повзводно,
Как голодных детей согревали
И кормили из кухонь походных.
Как живыми мы в плен не сдавались,
Л израненных нас выносили,
С поля боя ползком выбираясь,
На руках медсестрички России…”
Пусть не обидятся на меня и на Александра Анатольевича ни «афганцы», ни «чеченцы» – их героизм неоспорим, но разные это войны. И «синдромы» несопоставимы.
Огромную многомиллионную армию после войны нужно было сократить, и была проведена демобилизация таких масштабов, которая вернула в народное хозяйство страны те самые излишние в армии мирного времени миллионы для восстановления страны. Я оказался в числе оставленных в армии, но и тут речь шла о сохранении кадров даже с использованием офицеров на более низких должностях, чем они достигли за время войны.
Два года после победы мне довелось ещё послужить в Советских Оккупационных войсках в Германии, а затем многих из нас переводили в войска на Родину. Вот здесь мне пришлось на себе испытать ту кадровую чехарду, которая тогда была в наших Вооружённых Силах. Мне, боевому офицеру в звании «майор» с боевыми орденами, после долгих проволочек «подыскали» должность категории «старшего лейтенанта» по учёту офицеров запаса в Косогорский райвоенкомат Тульской области. Да ещё жить пришлось рядом с огромным металлургическим заводом, постоянно извергающим из своих многочисленных труб облака чёрного дыма, от которого наши лёгкие не были в восторге. Был тогда в ходу у офицеров такой анекдот:
Вызывают в кадровый орган уже немолодого генерала-комдива и спрашивают, как он смотрит на назначение его на должность командира полка.
– Положительно! – отвечает генерал.
– А если батальон?
– Положительно!
Повели, обрадованные неожиданным итогом – кадровики генерала к высокому начальству.