Вот уже дымком потянуло. Костёр где-то рядом.
Сергей определился, откуда ветер, и повёл группу против него. Правда, в лесу ветер крутит, в основном – верхами.
Между деревьями показался огонь костра, и несколько человек вокруг него. Стало слышно потрескивание веток в огне.
Группа приближалась к костру короткими перебежками, укрываясь за деревьями.
Одежда на неизвестных была гражданская, но рядом с костром стояла пирамида из нескольких винтовок.
Только вот что-то не понравилось в них Сергею. Он какое-то время пристально, до рези в глазах, всматривался в фигуры, сидящие у костра, и наконец понял, что именно. Люди сидели неподвижно. За прошедшее время, что он за ними наблюдал, никто из них не пошевелился и не встал.
– Никифоров, сползай к костру, посмотри. Мне думается – неживые они.
Младший лейтенант удивился приказу, но пополз. Уже рядом с костром он вдруг встал и махнул рукой.
Группа подошла к костру. Вокруг него сидели – нет, не трупы, а чучела. Натуральные чучела, набитые соломой и травой, а сверху – одежда для видимости. Издалека – живые люди у костра греются.
К группе Сергея уже выходили бойцы Рушайло. Они увидели, что Сергей с офицерами подошёл к костру без стрельбы, и решили больше не таиться.
У Сергея мелькнула мысль – подстава! Это ловушка! Кто-то посадил сюда чучела, зажёг костёр. А он, как простофиля, как последний дурак, купился на дым от костра и вытащил «пустышку»!
– Быстро уходим, – скомандовал он. – Оружие к бою, это ловушка!
Вероятно, неизвестный противник наблюдал за расставленной ловушкой.
Как только группа Колесникова успела вернуться в лес, впереди замелькали фигуры с оружием.
– Ложись!
Затрещали выстрелы – сначала спереди, потом сзади… Враг, явно многочисленный, окружил группу Сергея.
– Группа, занять круговую оборону!
В лесу вести бой сложно. Гранату не бросишь – может попасть в ствол дерева и отскочить, а может застрять в ветвях и рвануть рядом, поразив бросившего.
Огонь противником вёлся плотный, не дававший поднять головы.
Смершевцы отстреливались короткими очередями, экономя патроны. Два-три прицельных выстрела – труп или раненый. Уж стрелять-то офицеры СМЕРШа умели!
Противник стрелял, делал короткие перебежки и приближался. А Сергей от досады, что так глупо попался в ловушку врага и подставил группу под удар, кусал губы. Он, битый гусь, прошедший полковую разведку, «чистильщик» с опытом – и так бездарно, как новичок, попался в расставленные сети!
Когда противник сблизился с группой на полсотни шагов, Сергей скомандовал:
– Гранаты к бою – не бросать, а катить!
Оперативники поняли. Выдернув чеку, бросали «лимонку» низко над землёй. Немного пролетев, она падала, катилась по земле и взрывалась. Так было меньше шансов, что она попадёт в ветви деревьев и, спружинив, отскочит назад, или взорвётся над головой.
Раздалось сразу несколько взрывов. На стороне противника появились раненые и убитые. Наступательный порыв был сорван.
– Огонь изо всех стволов и сразу – вправо, на прорыв! – скомандовал Сергей.
Нельзя вести бой на отражение атак врага в окружении – перебьют поодиночке. Надо вырываться из «кольца», тогда часть группы уцелеет.
Оперативники открыли огонь из всех стволов, заставив противника залечь. И тогда Сергей поднялся.
– За мной!
Он бросился вперёд, на бегу стреляя из автомата по возникающим в поле зрения фигурам врага. Следом за ним, ведя огонь, бежали оперативники.
Расстреляв на бегу жидкую цепь окружавших их врагов, группа смершевцев прорвалась в лес. Сергей обернулся посмотреть, сколько человек осталось в группе, и в этот миг получил сильный удар в грудь. На бегу его швырнуло на землю, резкая боль пронзила грудную клетку, и сознание покинуло майора.
Сергей очнулся на короткое время, ощутив, что его держат за ворот и куда-то тащат. Вокруг была темнота. Он снова отключился.
Пришёл в себя уже днём. Открыв глаза, увидел низко над головой деревянный потолок. Ощутив рядом движение, открыл рот, чтобы спросить – где он и что с ним, но изо рта вырвался лишь негромкий хрип. Сергей снова впал в беспамятство.
Вновь он очнулся от острой боли в груди. Во рту ощущалась сухость, во всём теле чувствовалась слабость, было тяжело дышать.
Сергей открыл глаза и увидел рядом с собой молодую женщину – какой-то пахучей мазью она смазывала ему грудь. Потом наложила сверху чистую тряпицу.
– Очнулся? Как же долго ты между небом и землёй находился!
– Где я?
– У меня на хуторе. Меня Василиной зовут.
Губы у Сергея пересохли, язык не поворачивался, мучительно хотелось пить.
– Пить, – с трудом проговорил он.
– Ой! – вскинулась женщина. Подбежав к столу, она схватила небольшой кувшин и поднесла его к губам Сергея. Он сглотнул. Молоко! Как давно он не ощущал его вкуса! Сергей жадно припал к кувшину.
– Нет-нет, тебе силы нужны. Виданное ли дело – неделю не ел и не пил!
Сергей оторвался от кувшина.
– Неделю?
– А то! Ты что, не помнишь ничего?
– Нет.
– Я тебя в лесу вечером нашла, по темну уже на хутор к себе притащила. Нет у меня лошади и телеги нет, всё на себе. А ты тяжеловат, одно слово – мужик.
– Что со мной?
– Рана у тебя в груди. Кровь так и хлестала, думала – не выживешь ты, преставишься.
– Видать, не срок.
– Ага, Господь не прибрал к себе – не то что других.
Сергей вспомнил о группе. Что с ними? Уцелели?
Убиты? Если уцелели, почему его бросили? В мозгу роилось множество вопросов, только ответов на них не было. Он хотел ещё расспросить женщину – хоть что-то узнать, но накатилась слабость, закрылись глаза. Сознания он не терял, но плавал в каком-то тумане. Слышал, как двигалась по избе Василина, как хлопотала по хозяйству – он же лежал неподвижно.
Незаметно для себя Сергей уснул. А проснулся – светло за окном. И женщина снова рядом.
– Оклемался?
– Пить хочу.
– Сейчас, миленький, я тебе молочка дам.
Сергей напился молока.
– Как тебя звать?
– Василина.
Точно, называла она уже себя, да он запамятовал.
– Где ты меня нашла?
– С полверсты отсюда. Сначала стрельба была – ужас какая, взрывы, потом стихло всё. Я в село пошла, думала сало на соль обменять, да на тебя наткнулась. Там ещё много других убитых было. Я от страха убежать хотела, думала, что и ты мёртвый, а ты застонал. Жалко мне тебя стало, вот и притащила.
Наклонив голову, Сергей оглядел себя. Он был укрыт тонким одеялом, а на теле, под ним – ничего, голый совсем.
– Кто меня раздел?
– Да кто же, кроме меня? Я и раздела.
– Оружие моё где?
– Пистолет на ремне был, я его в холодную кладовку заховала.
– Принеси, пусть под подушкой лежит, мне спокойнее будет.
– Со мной, что ли, решил воевать?
– Вдруг бандиты придут?
– И какой с тебя вояка? Пистоль свой не удержишь! А насчёт бандитов – приходили тут разные, подхарчиться возьмут что – бульбы да сала; самогонку ищут, да нет её у меня. С чего гнать? С тем и уходят.
– Не обижают?
– Пока обходилось.
Сонливость опять овладела Сергеем, и он уснул. Спал долго, а проснулся – опять за окном светло. Василина хлопотала у печи, в избе вкусно пахло хлебом.
– Есть хочу, – вдруг ощутил острый голод Сергей.
– Здоров ты спать – сутками напролёт. Видно, из-за потери крови. Курточка и рубаха все в крови были. Отстирать не смогла, выкинула. Только штаны да исподнее и остались.
– И на том спасибо. Василина, а что ещё ты видела? Ну, там, где меня нашла?
– Мертвяки одни. Все воюют, друг дружку убивают – зачем? Рано или поздно война всё равно закончится. Вон мы в школе учили – сто лет война Франции и Англии продолжалась, но и та закончилась. Наверное, воевать устали. Охота подраться – подеритесь кулаками. И всё! Кто в деревнях да в местечках остался? Бабы, дети малые да старики. Кто хозяйство поднимать будет?
– Правильно говоришь. Только не мы войну эту начали. Ты за кого?
– Ни за кого, я – сама по себе. С мужем до войны на хуторе поселились. Хорошо жить начали: корова, птица во дворе – только работай, не ленись. А тут война проклятая грянула. Советы отступили, немцы пришли. До хутора они не добрались. Как-то муж в город пошёл, хотел полмешка пшеницы на керосин для лампы поменять, а его полицаи сцапали. С тех пор – ни слуху ни духу. Жив ли, нет – не ведаю. И кто я теперь – вдова или мужняя жена – непонятно.
– А Советы придут?
– Что мне коммунисты? С немцами я не якшалась, работать буду, своё хозяйство снова заведу. У меня, кроме коровы, ничего не осталось. Поляки приходили – всех кур постреляли, с собой унесли; украинские самостийники – кабанчика прирезали на пропитание. Даже советские партизаны были – и то всю муку унесли.
– Тяжело одной.
– А то! Каждый женщину норовит обидеть.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать два.
Сергей мысленно охнул. Почти сверстница его, а выглядит старше. Жизнь ли её так состарила или пережитое? Впрочем, в его прошлом – или будущем – мире, если женщину от косметики отмыть, ещё неизвестно, как она выглядеть будет. А на Василине ни туши, ни румян, ни губной помады – ничего. Может, и хотела бы выглядеть получше, попривлекательней, да где во время войны взять ту же губную помаду? Несбыточная мечта!
– Ты чего замолк?
– Устал, отдыхаю.
– Для хворого или раненого – вот как ты, сон – первое дело.
– Куда меня?
– В грудь, дырка спереди и сзади.
– Навылет, значит.
– Затягиваться раны стали, ещё недельку – может, и вставать начнёшь.
– Долго.
– Вот чудак-человек. Скажи спасибо, что жив остался.
– Кому спасибо?
– Да хоть Богу, хоть Святой Марии.
– Неверующий я.
Василина вышла во двор, а Сергей снова уснул. Проснулся он уже вечером, поел свежеиспечённого хлеба с молоком. Вкуснотища! В армии хлеб чёрный и зачастую чёрствый давали, а молока он не видел уже давно.