Только людских резервов у Германии уже не было. Работали заводы, выпуская танки, пушки, самолёты, вооружение и боеприпасы. А людей, владеющих этой техникой, оставалось всё меньше. Да и времени на подготовку новобранцев требовалось много – его у немцев тоже не было. Дошло до того, что в зенитных расчётах из немцев были только наводчики и командиры расчётов, а остальные члены расчёта – подносчики снарядов, заряжающие – комплектовались из военнопленных.
Кроме того, даже обученные новобранцы не имели боевого опыта. В целом – армия Германии еще сильна, но боевая мощь каждого отдельно взятого батальона или полка сильно уступала таковым образца 1940–1941 годов.
Конечно, министерство пропаганды Геббельса работало на полную катушку. Немцам внушали, что русские будут им мстить, убивать стариков и детей, насиловать женщин; что русские озлоблены и жестоки, они придут уничтожить немецкий народ, а пленных сделают рабами.
Напуганные мирные жители, прихватив с собою скудный скарб, уходили в глубь страны, подальше от приближающихся страшных русских солдат. Кто имел родственников за границей – в нейтральной Швейцарии, к примеру, или просто возможность выехать, перебирались туда.
На Западном фронте немцы нанесли союзникам несколько чувствительных ударов, и теперь англосаксы больше действовали в воздухе, засыпая бомбами военные части, укреплённые и мирные города. Они бомбили не только военные заводы в городской черте, но и жилые кварталы, подчас почти стирая города с лица Земли, как Лейпциг или Дрезден.
Немцы писали на стенах домов краской: «Лучше смерть, чем позор!» или «Умрём, но не сдадимся!», «Смерть или Сибирь». Население с января 1945 года стало на себе испытывать все тяготы войны: бомбардировки, голод, ранения, смерть и всеобщую неразбериху. Война бумерангом вернулась туда, откуда пришла на землю соседей, и немцы сполна вкусили все её «прелести».
На первых порах опасения немцев стали подтверждаться. Советские солдаты и в самом деле горели жаждой мести за убитых родственников, за разрушенную мирную жизнь.
Небольшие города американцы и союзники, как правило, не бомбили: слишком мелкая цель, и разрушений было мало. Когда батальон входил в занятый немецкий городок и командир подразделения распределял солдат на постой, то через полчаса-час вспыхивал один дом, другой, а через пару часов полыхал весь город. Поджигали дома солдаты, предварительно набив «сидор» ценными вещами. Речь шла не о золоте или действительно ювелирных изделиях – немцы их забирали с собой. Солдаты брали женские платья, мужские пиджаки, обувь – всё, что имело в СССР ценность и было в дефиците. Солдаты видели, как богато, по их мнению, жили немцы. Во многих домах были телефоны, во всех – санузлы, добротная мебель, ковры и картины на стенах. То, что было нормой среднего бюргера, было невиданной роскошью для жителя СССР.
Что велосипеды – предмет зависти для советских людей, когда в Германии легковые автомобили были у многих, а мотоциклы почти у всех? Даже наручные часы, предмет первой необходимости для немцев, для русских были роскошью, чем-то недостижимым. Потому с немцев, живых или мёртвых, часы снимали. Ну а где любая армия, входящая в отбитый у врага город, там всегда грабежи, мародёрство, изнасилования. Иногда насилие над женщинами принимало массовый характер. И не настолько были распущены солдаты. Просто во все века изнасиловать женщину врага считалось в первую очередь унижением противника, оскорблением его воинской чести.
Политотделы дивизий и армий спохватились. Были проведены беседы с военнослужащими, в которых разъяснялось, что советские войска пришли в Германию не для того, чтобы под корень вывести немецкий народ, а уничтожить фашизм как зло. Вовсю развернулись органы СМЕРШа. Насильников и мародёров отлавливали и отдавали под трибунал. А после нескольких случаев расстрелов на глазах у рот и батальонов число бесчинств значительно уменьшилось, хотя полностью ликвидировать их не удалось. Руки у СМЕРШа доходили только до расследования вопиющих фактов.
Например, двое бойцов, ворвавшись в немецкий дом, изнасиловали мать и дочь-подростка, а потом, расстреляв их обеих и старика-отца за компанию, забрали ценные вещи, а дом подожгли, чтобы скрыть следы преступления. Солдат нашли, трибуналом приговорили к расстрелу и привели приговор в исполнение перед строем роты.
Сил СМЕРШа не хватало. По ночам в занятых Советской армией городах немцы стреляли в советских военнослужащих, бросали гранаты в окна домов, где квартировали солдаты. Действовали как фанатики-одиночки, так и группы разбитых немецких частей, попавших в окружение, и немецкие диверсанты из числа мирных жителей, обученных и объединённых подпольной организацией «Вервольф» – оборотни. Вот и занимались оперативники СМЕРШа поиском диверсантов-одиночек и советских солдат, совершивших преступления.
Немного выручало то, что Сергей всё-таки забрал к себе, в СМЕРШ рядового Самойлова. Парень был сообразительный, наблюдательный, и иногда видел то, мимо чего другие проходили. И стрелял навскидку не хуже снайпера – качество на фронте просто не заменимое на десяток других достоинств. Числился он не в СМЕРШе, а за воинской частью, потому как спецподготовки не имел, как и офицерского звания. Вот и мотались с ним по городкам и деревням на мотоцикле с коляской. За рулём Сергей, в коляске – Самойлов, поскольку водить не умел. И едва они успевали вернуться с одного задания, как звонил телефон, и они мчались на новое.
Так и сегодня. По телефону сообщили, что в городишке Витц кто-то выстрелил из фаустпатрона по грузовику с обмундированием.
Они выехали на место. Трясущийся от контузии, уцелевший водитель, заикаясь, рассказал, что ехал по улице, как вдруг раздался хлопок, и следом – взрыв. Откуда стреляли, он не заметил.
Для начала Сергей с Самойловым осмотрели сгоревший грузовик. Попадание было в левый борт, и это сужало поиски. Они проверили здания напротив грузовика, потом стали осматривать дома немного дальше против хода машины. Ведь грузовик какое-то время после взрыва шёл по инерции.
У окна одного из подвалов нашли пусковую трубу от фаустпатрона.
Зайдя с другой стороны дома, в подъезд, они спустились в подвал. Там было темновато, пыльно, и на пыли видны свежие следы. Что самое интересное – следы были маленькие, судя по отпечаткам – размер 37–38.
Странно. У солдата или фольксштурмовца обувь должна быть 40—42-го даже 43-го размера. Что за недомерок тут был? Не подросток ли?
Они пошли по квартирам. Стучали в двери, где открывали – осматривали. Там, где не отпирали, просто выбивали двери ногами и прикладами.
За одной такой дверью они обнаружили в ванной комнате спрятавшегося подростка лет четырнадцати – худого, со злобно посверкивавшими глазёнками.
Сергей сразу кинулся в прихожую – обувь осматривать. А ботиночки-то – вот они: и размер подходит, и рисунок подошв тот же, и сами подошвы пыльные. Похоже – вот он, стрелок из фаустпатрона. Только где его родители?
– Где… мутер? – едва подобрал немецкое слово Сергей.
– Найн.
Нет – это и без перевода понятно. Вышла куда-нибудь? А вернётся когда? Или забрать отсюда этого недоумка в СМЕРШ, и пусть трибунал разбирается?
– Самойлов, обыщи квартиру.
– Что искать?
– Оружие. А ты что хотел найти? Колбасу копчёную?
– Я бы не отказался.
Из-под кровати в дальней комнате вытащили ещё один фаустпатрон и карабин «маузер» без патронов. Оружие скорее всего парень нашёл на улице. При отступлении немецких войск подобного смертоносного железа хватало.
– Собирайся!
Парень не понял.
– Ауф штейн! Ком!
Понятнее Сергей выразиться не мог – не хватало словарного запаса. Однако на этот раз парень понял. Он подошёл в прихожей к вешалке, накинул курточку, натянул туфли. И вдруг выхватил из кармана маленький, гражданского образца пистолетик «маузер». Хлопнул выстрел, а через мгновение прозвучала автоматная очередь. Это Самойлов стрелял в парня.
Скошенный очередью в упор подросток упал. Он сам выбрал свою судьбу, видно, ведомство Геббельса слишком сильно вбило в его голову нацистские идеи. Не зря же на доме белой краской было выведено: «Победа или Сибирь!»
У Самойлова на рукаве появилось и стало расплываться кровавое пятно.
– Виктор, ты ранен?
– Зацепил, гадёныш!
Сергей завернул рукав гимнастёрки Самойлова. Пуля прошла через мышцы предплечья левой руки. Они перебинтовали руку индивидуальным пакетом.
Вообще-то Сергей допустил ошибку и теперь корил себя за беспечность. Обманулся он возрастом подростка, не ожидал от него такой прыти. А надо было проверить его одежду, самого обыскать. Ведь будь на месте подростка взрослый, он не допустил бы промашки. А если бы у него был пистолет военного образца – вроде «Вальтера Р-38» или «парабеллума», ранение могло быть не таким лёгким.
Забрав из квартиры оружие, они погрузили его в мотоцикл. За их действиями с испугом смотрели из окон жильцы дома. Как же, сейчас начнут говорить, что эти страшные русские убивают детей.
Сергей вернулся к дому.
– Кто говорит по-русски? – крикнул он во дворе.
Из подъезда вышел старик.
– Я, герр офицер.
– Объясни жителям, за что был расстрелян гражданин из семнадцатой квартиры. Он уничтожил грузовик на улице, стрелял в моего солдата. В квартире найдено оружие. Переведи всем. Пусть знают, что хранить оружие дома нельзя, по советским законам за это следует строгое наказание.
– Слушаюсь, герр офицер.
– Откуда ты знаешь русский?
– В пятнадцатом году я попал в русский плен и провёл там три года.
– Понятно. А где его родители?
– Отец на Восточном фронте погиб, мать погибла при бомбёжке.
– Похороните его.
Сергей ехал в отдел и размышлял. Ну зачем этот подросток за фаустпатрон взялся? Ему бы жить да жить. Ведь немцам уже понятно, что война проиграна и сопротивление только увеличит количество жертв и разрушений. Не все же они фанатики, как в войсках СС? Или как члены НСДАП?