Подумал-подумал и решил: ну его нафиг, не буду торопить события, пусть все идёт своим чередом.
Правильно сделал, что не стал дёргаться. Уже вечером, около девяти, за мной пришёл снова незнакомый лейтенант ГБ и в этот раз повёз меня в управление.
Шагая по знакомому зданию, я начал неслабо нервничать, потому что лейтенант действительно вёл меня не куда-нибудь, а к кабинету Берии. Даже на миг мандраж какой-то поймал от волнения. С трудом удалось успокоиться. Даже не подозревал, что я такой впечатлительный.
В приёмной пришлось подождать минут двадцать, и за это время я сумел взять себя в руки, успокоиться и собраться с мыслями. Да и что теперь уже нервничать, не покусает же он меня, разве что расстрелять может. От этой мысли я непроизвольно улыбнулся и поймал настроение непонятной бесшабашности, как это бывает, когда все пофиг.
Задумался так, что даже не заметил появления в приёмной новых людей и даже вздрогнул, когда услышал чей-то голос.
— Правду, капитан, говорят, что вы храбрый командир и не испытываете никакого почитания перед вышестоящим начальством. Мало кто может себе позволить улыбаться так беззаботно в этом месте. Только люди с действительно чистой совестью и без грехов за душой.
Естественно, услышав этот голос, я мгновенно повернулся, вытянулся по стойке смирно и неожиданно даже для себя ответил не задумываясь:
— Здравия желаю, товарищ комиссар государственной…
— Не тянись, капитан, не на параде, — повторил нарком в точности слова начальника управления Белостокского УНКВД. — И потише, оглушил совсем.
— Слушаюсь, — только и оставалось мне ответить. Но про себя я подумал: «ага, как же, не тянись, тут поневоле вытянешься».
Нарком на это только поморщился и произнес:
— Ладно, пойдём в кабинет, поговорим.
Понимаю, что прозвучит странно, но Берия не показался мне каким-то монстром в человечьем обличьи. Он разговаривал вполне спокойно и даже доброжелательно. Понятно, что в его присутствии расслабиться не получилось бы при всем желании, но и особого дискомфорта в общении с ним я не испытывал. Он очень дотошно расспросил о структуре моего подразделения, задавая вопросы по делу и интересуясь, почему именно так все, а не иначе. Поинтересовался заказом необычной экипировки и техники. Дотошно прошёлся по вооружению, вникая в каждую деталь. Вообще у меня сложилось впечатление, что он и так знал все в мельчайших подробностях и сейчас просто хотел понять для себя, насколько оправдан именно такой подход к делу.
Закончив выяснять все про мое подразделение, он переключился на детали только прошедшей операции, наделавшей, по его словам, немало шума.
Здесь он главным образом пытался понять, за счёт чего действия подразделения получились столь эффективными и почему я отказался от предложенной помощи и привлечения других подразделений.
В общем, пытал он меня долго и качественно.
В итоге после полуторачасового разговора он перешел к главному для меня. Как я понял, именно из-за этого меня и дернули так поспешно в Москву.
Тон разговора при этом разительно изменился, и он говорил уже в форме приказа.
Если кратко, мое подразделение теперь станет батальоном особого назначения, состоящим в оперативном подчинении напрямую начальнику особого отдела ГУГБ НКВД, и оно будет пока в составе войск НКВД. Говоря проще, числиться будем в одном отделе, а подчиняться — командиру другого. При этом задачи будем выполнять там и те, что у нас это очень хорошо получаются: продолжим чистку вновь присоединенных территорий, но теперь уже под руководством определенных товарищей.
На эту тему, кстати, Берия тоже прошёлся.
— Прекращай, капитан, партизанщину. В целом, все твои действия я одобряю, но в дальнейшем работай как положено, а не как тебе хочется. Нужна будет тебе рота саперов в помощь, оформляй заявку с обоснованием, и если её сочтут целесообразной, то одобрят, и так во всем.
Это он тонко так намекнул, что знает о моих делах если не все, то многое, и меня только порадовало, что я с этими саперами не успел развернуться во всю ширь.
Ещё подумалось, что начальник особого отдела не зря дал своим подчиненным команду помочь мне со снаряжением подразделения. Для себя старался. Но это ладно, не самый плохой вариант. Правда, как выяснилось вскоре, тут я ошибся напрочь.
На прощание Берия как бы в шутку произнес:
— И не вздумай, капитан, за изменениями, связанными с реорганизацией роты в батальон, снова превращать подразделение в не пойми что. Сформируешь две роты мотострелков по такому же принципу, как и раньше, и на этом все. А то ты уже успел прославиться как человек, которому доверяют роту, а он из неё, не меняя названия, делает вполне полноценный батальон. Другие на это смотрят и хотят делать так же. Прекращай партизанщину, — повторился он.
Затем он велел мне завтра представиться новому начальству, и с этим мы распрощались.
Покинув кабинет наркома, я на всякий случай заглянул к брату, рассудив, что будет некрасиво с моей стороны, если он на месте, а я не зашёл. Он на рабочем месте отсутствовал, и я с чистой совестью направился в гостиницу. Понятно, хотелось пойти в совсем другом направлении. Но я понимал, что родные Насти вряд ли обрадуются ночному гостю, так что пришлось пока не думать в ту сторону.
Уже лёжа в кровати под богатырский храп соседа по номеру, которого, вернувшись, я умудрился не разбудить, я стал размышлять о прошедшей встрече и пытаться понять, в плюс она мне или, наоборот, в минус? То, что рота теперь будет батальоном, — однозначный плюс. То, что я ухожу из-под крыла брата, и воля закончилась, — это, с одной стороны, минус, а с другой, наверное, всё-таки плюс. Мутный у меня брат, как ни крути, и лучше, наверное, мне держаться от родни подальше. Тот факт, что мое подразделение остаётся на территории Беларуси, — однозначный плюс, и мне не придётся менять наметившиеся планы, разве только чуть поправить их, исходя из новых реалий. А вот то, что теперь любой свой чих придётся согласовывать с вышестоящим начальством, — это по-любому минус, и здесь придётся неслабо изворачиваться, чтобы выполнить намеченный объем работ своими силами. Разве что по мелочи получится вымутить немного сторонней помощи, но по большей части придется справляться самостоятельно.
Сдя по всему, пока я скорее в плюсе, что будет дальше, только будущее покажет. С этим я и уснул.
Утром, естественно, отправился в управление и в первую очередь заглянул к брату. Всё-таки с моей стороны было бы свинством этого не сделать.
В этот раз он был на месте и неслабо удивился моему появлению, да так, что невольно произнес:
— О, а ты как здесь оказался?
— Вызвали, — с улыбкой ответил я, с интересом наблюдая за его поведением.
— Понятно. Наслышан про твои подвиги. Молодец. Только имей в виду, теперь от тебя будут ждать чего-то подобного и когда устанут, могут начаться проблемы. Ты бы, брат, поаккуратнее себя вёл. Подвиги — это, конечно, хорошо, но и меру тоже знать надо.
Он говорил, а я размышлял и никак не мог понять, что происходит. Сейчас у меня было чёткое ощущение, что он говорит искренне и действительно за меня переживает. Странно это и непонятно, а все непонятное напрягает.
Брат смог уделить мне полчаса до начала какого-то совещания. За это время я только и успел, что поведать в общих чертах о разговоре с Берией и грядущих изменениях. Брат в свою очередь отделался коротко: сказал, что все у них нормально и без изменений. Потом, извинившись, добавил, что сегодня больше увидеться не получится. Очень уж насыщенный у него график на этот день.
Я вышел его кабинета и, пока шел к своему новому начальству, не мог избавиться от какого-то дискомфорта и чувствовал себя неуютно от того, что думал на брата всякую фигню, а сейчас увидел, что он действительно обо мне искренне беспокоится. Прямо даже как-то стыдно стало за свои прошлые мысли.
В кабинете начальника особого отдела меня ждал сюрприз. Оказывается, я пришёл не совсем вовремя. Старый начальник отдела который, как бы считал себя обязанным мне за помощь в деле интендантов, передавал дела свеженазначенному начальнику.
Понятно, что этим людям сейчас было совсем не до меня, и на миг у меня мелькнула мысль, что это надолго. Но нет. Позвали меня в кабинет сразу же, как им обо мне доложили.
Более того, старый начальник самолично представил меня, охарактеризовав как толкового командира. Вроде и мелочь, а все равно приятно.
Новый начальник отдела показался мне моложавым, суровым и очень конкретным человеком. Он коротко сказал, что знает обо мне. Уведомил, что мне с моим подразделением пока следует поступить в распоряжение товарища Цанавы, и на этом все. «Деловой до невозможности», — подумал я, набрался наглости и попросил разрешения задержаться в Москве на двое суток для решения личных проблем. Тот кивнул и очень сухо ответил:
— Хорошо.
После чего, собственно, мне разрешили удалиться.
Хотел на прощание уточнить у бывшего начальника по поводу помощи в обеспечении дополнительных двух рот, которые мне велели сформировать, и вовремя одумался. Наверняка человеку сейчас не до этого, да и не факт, что такая возможность у него осталась.
А вообще по итогам этой короткой встречи у меня сложилось неоднозначное мнение о новом начальнике. Похоже, я ему как кобыле пятая нога и нафиг не сдался.
А Цанава — молодец, мухой сориентировался и решил вопрос, как заполучить моё подразделение в свое распоряжение. Наверняка он и Берии все преподнес так, чтобы решение приняли с учётом его выгоды.
В принципе мне пофиг на все эти игры, у меня теперь другая задача. Подготовить подразделение к войне и за оставшееся время не ухудшить свое положение из-за какой-нибудь глупости.
Как ни хотелось мне побыстрее исчезнуть из управления, а пришлось задержаться. Вот когда я ощутил разницу между относительной волей и зависимостью от бюрократической машины НКВД. Если раньше любые нужные бумаги оформлялись практически без моего непосредственного участия, то сейчас все было не так, и мне пришлось потратить больше часа на бумажную волокиту. А ведь это было только начало, благо, что теперь мне хоть начальник штаба положен, а значит, будет на кого взвалить бумажную работу. Правда, непонятно, кого назначат этим самым начштаба, самому теперь отбирать людей вряд ли получится, но это будущие дела, и решать их я буду позже.