шпионов, а в некоторых случаях так и вовсе полноценных разведгрупп. Притом у этих деятелей только радиостанций нашли более двух десятков. При поступлении именно этой информации гости оживились настолько, что пришлось выделять им оду из мощных радиостанций и шифровальщиков для нескончаемых переговоров с Москвой.
Понятно, что меня не посвящали в тему этих переговоров. Но догадаться, о чем говорили, было не трудно. Ведь сейчас как бы мир и дружба с Германией, а тут такая фигня всплыла.
Кстати сказать, сюда к нам из Москвы экстренно перекинули целую толпу всяких следователей и дознавателей. В итоге с этими иностранными агентами работали уже эти люди, которые и определяли, кто, откуда и зачем. Дело в том, что одна из разгромленных нами банд имела посредством радиостанции связь чуть ли не с англичанами. Но это не точно.
Просто, один из бойцов, делавших перевязку этому иностранцу после боя, знает английский язык и успел переброситься с пленником парой фраз. Эта информация дошла до меня чисто случайно.
На самом деле, было не суть, чьих шпионов поймали. Важно, что это стало жирным плюсом, как мне, так и по большей части, Цанаве. Он буквально воспрял, когда прошла первая информация о подобном улове.
Наверное, из-за этого же наблюдатели, не дожидаясь окончания нашей работы, начали потихоньку покидать лагерь. В этот раз уже по отдельности, не дожидаясь друг друга.
Многие перед тем, как покинуть лагерь, подходили ко мне и поздравляли с успешной работой. Другие и вовсе восхищались прекрасным взаимодействием.
Уже перед отъездом подошёл ко мне и майор ГБ Иванов, мой, как бы непосредственный, начальник. Он впервые по-доброму улыбнулся и произнес:
— Молодец, капитан, ты и вправду толковый командир. Искренне рад твоему успеху.
Мне от подобной похвалы как бы ни холодно-ни жарко, но все равно приятно. Что греха таить? Именно после слов Майора меня отпустило и появилась уверенность, что в этот раз хрен меня нагнут ниже плинтуса! Побарахтаюсь ещё. Да у меня и вариантов других нет, кроме как держаться до момента нападения Германии, а дальше война все расставит на свои места.
Больше всего удивил Цанава. Он зашёл в штабную землянку, где ни на мгновение не останавливалась работа, и негромко произнес, указывая рукой на сопровождающего его сотрудника с ящиком в руках:
— Спасибо за работу, товарищи. По окончании операции отметьте успех как следует.
После этого, кивнув мне на выход, совсем тихо добавил:
— Пойдём, поговорим.
На улице, отойдя в сторону от снующих туда-сюда связистов, он спросил:
— Что за кошка пробежала между тобой и твоим дядей? Он ведь приехал сюда с однозначной целью тебя топить. И помощников подобрал не для реальной оценки работы подразделения, а для того, чтобы было кому поддержать его веское негативное мнение.
— Не могу я ответить на этот вопрос. Просто не знаю, что происходит. Я ведь воспитывался у него в семье и всегда был для него подобием пустого места. Но до смерти мамы (его жены и моей тёти) я для него как бы не существовал. Почему он сейчас так взъелся, я даже не знаю.
Я ответил максимально откровенно потому, что видел взаимную неприязнь дядьки и Цанавы. Говорил только с целью обрести союзника в этом непонятном противостоянии. Всё-таки возможности дядьки с моими и рядом не стояли. Похоже, что мне это удалось, потому что Цанава хлопнул меня рукой по плечу и произнес:
— Не переживай, капитан. В обиду мы тебя не дадим. Тем более, после такой работы.
С этим он и покинул лагерь, а за ним как-то быстро исчезли и все остальные гости.
Мы же продолжили работу, и затянулась она чуть ли не на месяц. Понятно, что таких результатов, как вначале, не было. Но и сделано немало. Вообще за время проведения этой операции мы нехило так прибарахлились во всех смыслах этого слова.
Чтобы понять масштабы происходящего, важно отметить, что в нашем распоряжении на территории Белоруссии сейчас числится под семьдесят разнообразных схронов и укрытий, найденных у бандитов. Из них пять штук и вовсе были бетонные бункеры, капитально укрытые в лесах. Они остались от польских военных. Все наши красноармейцы, без исключения, обзавелись трофейными пистолетами и револьверами. Количество стрелкового оружия, заныканного на чёрный день, действительно радует. И будущих партизан здесь ждёт много знатных подарков. По приблизительным подсчетам (а точно никто не заморачивался этими самыми подсчетами) в схронах и укрытиях сейчас хранится под полсотни только станковых пулемётов разных систем. В общем, в плане запасов на будущее все замечательно. Если у меня получится поработать ещё и по окружным складам в начале войны, так здесь и вовсе можно будет замутить немало интересного, отчего немцы не раз и не два взвоют. Но это будущие дела.
Сейчас же, закончив гонять по лесам бандитов, я обратил свое пристальное внимание на другое направление деятельности, из-за которого пришлось даже пересматривать графики боевой подготовки.
Говоря другими словами, подразделения сейчас занимались не только учебой, а ещё и тяжёлой изматывающей работой. Притом работали не только красноармейцы, но и абсолютно все военнослужащие, числящиеся в батальоне. Правда, работа была у всех разная, но это и не важно. Главное, что трудились все на износ.
Так, штаб, возглавляемый теперь уже старшим лейтенантом Кухлянских, которого мне удалось во время переформирования роты в батальон продвинуть на назначение начальником штаба, занимался разработкой некоторых интересных планов для действий батальона в определенной местности и в определённых условиях.
Штаб работал над вариантами нападения частей батальона на колонны противника, находящиеся на марше. Продумывали не просто удар-отскок, а разные варианты, чтобы одно и тоже подразделение делало этих ударов как можно больше за меньший промежуток времени, оставаясь при этом недосягаемым для превосходящих сил противника.
В общем, личный состав батальона, пользуясь моментом, пока некоторые болота основательно промерзли, исходя из разработанных штабом планов засад, готовили подразделения, которые в перспективе будут устраивать эти самые засады, пути отходов или возможности для смены позиций. Для этого в нужных местах прорубались извилистые просеки, чтобы по ним могла проехать техника. Где-то в болотах в случае, если их нельзя было просто переплыть на технике из-за вязкой жижи болота, устраивались своеобразные гати. В общем, основательно готовились к будущим боям, создавая себе возможность манёвра в тех местах, где этой возможности, в принципе, не должно быть.
Понятно, что всё это мы делали на пути вероятного наступления немцев в сторону Минска, в районах с болотистой труднопроходимой местностью.
Прозвучит странно, но обо мне и о моем подразделении как будто все забыли. Складывалось ощущение, что проведенная нами операция не произвела никакого впечатления, и все решили оставить, как есть, ничего не меняя. Ещё более странно, что мне это было на руку. Я смог практически всю зиму и часть весны работать спокойно и воплотить в жизнь кучу задумок, которые пригодятся в будущем.
Правда был и отрицательный момент этого забвения. Я так и не смог до самой весны вырваться в Москву, и наш с Настей роман развивался в письмах и редких разговорах по телефону, когда мне удавалось попасть в тот или иной город.
Все изменилось в начале апреля, и начались эти изменения с неприятностей. На меня основательно наехали по линии политотдела за то, что я дословно «мешаю политработникам выполнять возложенные на них обязанности, тем самым понижая политическую грамотность личного состава.»
В общем муть как она есть, но значимая. Было дело, я уменьшил время, отведенное на политинформации, и предложил коммунистам с комсомольцами вместо говорильни на многочисленных собраниях делом и личным примером показывать красноармейцам как надо относиться к своим обязанностям.
Нашлась какая-то падла, которая куда-то там настучала, пожаловавшись на творимый мной произвол. В итоге, к нам даже проверку прислали. Благо, хоть проверяющий попался относительно адекватный человек и не стал раздувать из мухи слона. Но, тем не менее, выговор я в итоге схлопотал.
По большому счету, мне от этого не холодно и не жарко, но это только на первый взгляд. Время сейчас такое, что подобные вещи могут реально поломать человеку не только карьеру, но и саму жизнь.
С прибытием к нам Цанавы посыпались хорошие новости, но не только.
Первое из хорошего— это пролившийся на подразделение очередной дождь наград, и в этом плане начальство не скупилось. Мне в очередной раз перепал орден Красного знамени. А главное то, что награждать меня им будут снова в Москве. Второе— это очередное повышение в звании. Похоже, что войну я встречу майором.
А вот третье меня как порадовало, так и огорчило до зубовного скрежета. Как Цанава и хотел, на базе моего батальона действительно решили создавать бригаду осназа. Только это планируют начать ближе к концу июля. Самое главное, что на командование этой части планируют поставить кого-то другого. Мне, по словам Цанавы, светит должность начальника штаба этой самой бригады.
Несмотря на понимание, что этого переформирования не случится из-за войны, меня все равно до предела возмутила подобная несправедливость. Ведь, как не крути, а разумно было бы оставить на командовании человека, понимающего специфику работы. Он, что называется, в теме. Здесь же к бабке ходить не надо, чтобы понять, что кто-то пожелал воспользоваться благоприятной ситуацией и продвинуть нужного человека.
Собственно, Цанава похоже просек, о чем я подумал, узнав о принятых решениях. Он, разведя руки в стороны, произнес:
— Не все от меня зависит. Там, — он многозначительно поднял указательный палец вверх, — посчитали, что ты ещё слишком молод и неопытен для такой должности.
— Так решили, значит тому и быть. Меня другое интересует. Когда назначат этого командира бригады и когда он приступит к своим обязанностям?