— Косухин, оружие на землю, — тут же отреагировал лейтенант.
Так шагая, мы дошли под взглядами нескольких десятков бойцов до дома, где находился телефон. В дверях я встретил капитана с эмблемами артиллериста, который, с удовольствием полюбовавшись на нас, пропустил в хату. На столе стоял телефон. Зашедший следом капитан быстро сложил и убрал карты и приказы со стола, после чего также молча вышел. Оттолкнув лейтенанта в угол и велев постоять там, я снял трубку и покрутил ручку.
Этот дивизион имел связь только со штабом полка, поэтому, связавшись с начальником штаба, попросил его связаться и доложить представителям контрразведки о моем выходе из окружения. В том, что обо мне нужные люди уже осведомлены, я не сомневался, поэтому, поглядывая на летеху, стоявшего ко мне спиной в углу и иногда бросавшего злобные взгляды, ждал звонка. Раздавшийся стук в дверь отвлек меня от размышлений, а лейтенанта от придумывания мести.
— Войдите!
В комнату прошел тот самый молчаливый капитан. Бросив насмешливый взгляд на лейтенанта, нахохлившегося в углу и похожего на мальчишку, которого отец поставил в угол за разбитое школьное окно, посмотрел на меня и спросил:
— Что все-таки произошло? А то сержант Жмых ничего толком объяснить не может, ходит да за живот держится.
— Да лейтенант немного обознался. Вот и не разобрались сразу, кто есть кто. — И доверительно улыбнувшись капитану, добавил: — Не люблю, когда меня бьют или пытаются убить, ответ бывает адекватным, бью или убиваю уже я. Я не представился. Капитан Михайлов, командир танкового батальона.
Кивнувший в ответ капитан ответил:
— Капитан Новик, командир зенитного дивизиона. Может, лейтенанта отпустим?
— Не, пусть пока стоит. Я его в угол на час поставил, еще сорок минут ждать. Кстати, у вас поужинать ничего нету? А то с утра не ел.
— Есть, как не быть. Самохвалов! — крикнул кого-то капитан и добавил: — Поесть два котелка принеси!
— Как там мои бойцы, не обижаете?
— Нормально все с ними, правда, сидят пока под охраной, приказал накормить. — И, усевшись за стол, с любопытством спросил: — Твои бойцы рассказали, что вы в плен генерала немецкого взяли. Расскажешь?
Летеха в углу насторожился и навострил уши. Мой рассказ занял почти полчаса. За это время мы поели каши с тушенкой, которую принес усатый старшина, и выпили по стакану горячего чаю. На предложение капитана остограмиться, сказал твердое нет, спиртные напитки, кроме пива, я не жаловал. В заключение рассказа меня прервал зуммер звонка, заставив нас всех вздрогнуть.
— Тьфу ты, чертяка, на самом интересном месте, — недовольно сказал капитан.
— Алло. Капитан Михайлов у аппарата! — произнес я, подняв трубку.
На том конце провода раздался командный бас, различимый даже через шорох помех:
— Командир танкового батальона девятнадцатой танковой?
— Да.
— Позывной Никаненкова!
— Хм, Хохол.
— Что вы сказали ему при расставании?
— Что сказал? Сказал «Ну с Богом».
— Хорошо. Ваш позывной?
— Сверчок.
— Ваше точное месторасположение?
— Деревня Крюково. Расположение отдельного зенитного дивизиона.
— Ясно, мы будем у вас в течение суток. Ждите.
Аккуратно опустив трубку, я повернулся к капитану и сказал:
— За мной подъехать должны. На ночлег устроишь?
— Да вот лавка, устраивайся.
Поблагодарив его и повернувшись к летехе, я совершил самую большую глупость на сегодня:
— Лейтенант, вы можете идти. — И опустошил барабан «нагана», вернув его и патроны подошедшему владельцу.
Проводив взглядом лейтенанта, вышедшего из дома, я повернулся к капитану, спросившему меня:
— Так что там дальше-то? Вы приехали на аэродром и?..
Дорассказав полностью эпопею с немецким генералом, сказал, вставая:
— Пойдем, моих проведаем.
Выйдя на уже темнеющее крыльцо, услышал какой-то шорох справа и мощный удар в корпус. Раздавшийся после этого знакомый голос все прояснил:
— Вяжите его!
«Нет, как все-таки я лопухнулся с этим недомерком», — думал я, перекидывая через бедро второго нападающего. Меня просто завалили телами. После того как получил пару раз в челюсть, сознание у меня стало уплывать. Из последних сил освободив левую руку, кому-то с хрустом ее впечатал. На границе сознания слышал где-то вдалеке мат капитана, после ничего не помню.
Открыв глаза, я посмотрел на стропила, видневшиеся сквозь рассеивающуюся темноту. Очнулся я опять в каком-то сарайчике, похоже, ни немцы, ни наши разнообразием в содержании пленных не отличались. С трудом приподняв свое избитое тело, я оперся спиной о стену сарайчика. Шея плохо гнулась, но оглядеться я все-таки смог. Темные кочки с противоположной стороны и храп доказывали, что я тут не один. Аккуратно проверив свое тело путем ощупывания, понял, что, кроме синяков, ничего серьезного у меня нет. Я с благодарностью подумал о Шведе, предоставившем мне такое замечательное тело, и о бойцах, которые его избивали.
Устало прикрыв глаза, задумался; судя по начавшей рассеиваться мгле, начинается рассвет, и с момента моего звонка прошел уже не один час, но представители контрразведки так и не прибыли, и это начинало меня беспокоить. Еще раз прогнав наш разговор с неизвестным, я с теплотой в душе подумал о Сашке Никаненкове — вышел. А раз вышел он, то и остальные ребята тоже, и это была хорошая новость. Пока было время, задумался о том, что меня ждет, если контрразведчики опоздают.
Нет, надо было все-таки поговорить с летехой, успокоить его, прежде чем отпускать, да что уж теперь виниться, если уже сижу в арестантской. Прикрытые глаза сделали свое дело, и, прислушиваясь к хрусту земли под сапогами часового, я незаметно уснул.
Скрип открывающейся двери вывел меня из полузабытья, встряхнувшись, я с интересом посмотрел в сторону часового, открывшего дверь. Позади него маячили еще две фигуры.
— Шнайдер, на выход!
В углу зашуршала сеном одна из фигур, к моему удивлению, в комбинезоне танкиста. Сверкнув тремя кубарями в петлицах, видных через расстегнутый воротник, танкист встал на ноги. Посмотрев на конвой, он, щуря заплывшие фиолетовыми синяками глаза, сказал разбитыми губами:
— Что, опять? Когда же ваш лейтенант уймется?!
— Поговори мне еще! На выход!
Зло сверкнув глазами, командир направился к выходу, при этом, проходя мимо, с интересом пробежался по мне взглядом, на секунду задержавшись на петлицах. Признав во мне тоже танкиста, кивнул, приветствуя, и вышел из сарая. Проснувшиеся шесть арестованных проводили вышедшего командира взглядами, один из них встал и направился ко мне.
— Доброе утро, товарищ капитан, — поздоровался один из арестантов, присаживаясь рядом.
Я с интересом оглядел его: младший лейтенант-артиллерист, с таким же избитым лицом, как и у вышедшего старшего лейтенанта, правда, у танкиста синяки были свежие, а у артиллериста уже начали желтеть.
— Было бы оно доброе, я бы тут не сидел, — ответил я лейтенанту.
Вздохнув, он спросил:
— Товарищ капитан, это вы Шкета в плен взяли и «наганом» угрожали?
— Было такое, — ответил я и попытался приподняться. Несмотря на то что голова немного закружилась и тело пронзала стреляющая боль, я все-таки смог встать, хотя и с помощью артиллериста.
— А почему вы его взяли в плен?
— Надо было, — ответил я назойливому летехе. Дождавшись, пока сарай не перестанет кружиться, держась за стены, стал ходить туда-сюда.
Отбиваясь от летехи, старавшегося мне помочь, стал осторожно разрабатывать мышцы. За полчаса я закончил тренировочный комплекс, взяв его из памяти прошлого хозяина. В это время с помощью артиллериста познакомился с остальными арестантами, которые сами подходили ко мне и здоровались. Выше меня по званию никого не было. Были три пехотинца-лейтенанта, вышедших, как и я, вчера из окружения, только эти лейтенанты вышли вместе со своими бойцами, с теми, что остались. Еще был старший лейтенант-авиатор, оказавшийся технарем с того самого аэродрома, где я посадил в транспортник генерала, с ним был младший лейтенант, командир радиовзвода того же полка. После моих вопросов оказалось, что они сумели вырваться еще когда немцы только подходили к аэродрому, запрыгнув в полуторку, на которой уезжал политрук полка. А дальше так же, как и у нас: заход истребителя на машину — и выжившие вышли на это село, попав в гостеприимные объятия местного особиста, которого уже окрестили Шкетом.
Младший лейтенант-артиллерист вышел на окраину села только с двумя бойцами, оставшимися в живых после того, как в расположение их гаубичного дивизиона прорвались немцы. К моему удивлению, всех их обвиняли в дезертирстве, но еще больший шок я испытал, когда рассказали про танкиста. Старший лейтенант Шнайдер, оказавшийся из поволжских немцев, вышел из окружения на трех танках, оставшихся от его роты, и сразу же был арестован как немец.
Шкет шил Шнайдеру целый букет преступлений, от дезертирства с места боя до работы на немецкую разведку. И это при том, что Шнайдера наградили медалью «За отвагу» после уничтожения восемнадцати танков, которые прорвались в тыл его части, при этом, не потеряв ни одного своего. От таких новостей я только покачал головой, ну особист, ну тварь.
Вернувшись после разминки на свое место, я прилег на солому и, не обращая внимания на ноющее тело, прикрыл глаза, меня сильно тянуло в сон.
Скрип открывшейся створки вывел меня из дремоты. Двое бойцов с закатанными рукавами гимнастерок внесли бесчувственное тело танкиста. Грубо бросив его на солому, спокойно вышли под нашими злыми взглядами. Часовой в это время вынес пустое ведро и занес полное, со свежей колодезной водой. Я подошел к ведру и под скрип закрывающейся двери первым отпил из него. После того как попили остальные, я приказал осмотреть Шнайдера и вытереть мокрой тряпочкой его окровавленное лицо. Два командира из пехотинцев склонились над танкистом. Постояв немного, я, пошатываясь, вернулся на место.