Лежа после обследования на кровати, я обдумывал сегодняшний день. Завтра выписывают, сестренка ушла домой. После ее ухода я позвонил родителям, успокоил их, почему не звонил, почему номер недоступен. Сказал только одно — «черная дыра». Вопросы сразу отпали. Сказал, что сессия закончилась и что я, погостив пару дней у сестры, приеду домой. Мама к моему приезду обещала сделать отбивные. Сглатывая слюну и подавив желание рвануть домой немедленно — полтора месяца без нормальной еды! — прикрыл глаза.
Начиная подремывать, я вдруг увидел себя со стороны. Вот я лежу на кровати, в палату заглядывает Галочка, говорит:
— Больной, время ужина. Столовая на втором этаже направо, — и, улыбнувшись, уходит.
Вот я сажусь на кровати и, свесив ноги, пытаюсь нащупать тапки, и тут раздается стук за окном. Повернув голову, я вижу голубя. Балансируя на небольшом сугробе, он требовательно стучит в окно. Тут отворяется дверь, и в палату входит Петр Семеныч. Увидев голубя, он улыбается и говорит:
— А, Михайло Викторович прилетел! Вот я тебе припас, — и, открыв окно, впускает голубя на подоконник.
И тут я открыл глаза и сел, вернувшись в реальность. Опустив ноги на пол, огляделся, в палате, кроме меня, никого не было.
«Уф! Просто глюки!»
Бесшумно открылась дверь, и в палату вошла Галочка:
— Больной, время ужина. Столовая на втором этаже направо, — и, развернувшись, удалилась.
Проводив ее выпученными глазами, я стал усиленно чесать затылок:
— Что за?.. — но договорить не успел, в окно застучали.
Посмотрев в окно, я уже знал, что там увижу. Голубь глядел на меня бусинками глаз и стучал в раму. Тут в палату вошел Петр Семеныч и, улыбнувшись, радостно произнес:
— А, Михайло Викторович прилетел! Вот я тебе припас, — и, открыв окно, впустил голубя в комнату.
Перебравшись на подоконник, голубь, вопросительно наклонив голову, посмотрел на соседа.
— Сейчас. На вот… Тут печенье, крошки хлеба, все как ты любишь. — Он достал из тумбочки небольшую тарелку со сколом на боку и стакан с водой. Поставил перед голубем, умиленно наблюдая, как голубь склевывает корм. Обернувшись ко мне и увидев мои ошалевшие глаза, поспешил объяснить:
— Да это Михайло Викторович, талисман нашей палаты. Кто-то из прошлых жильцов этой палаты приманил его, прикормил, теперь каждый день прилетает поклевать, и вот… — объяснял он, как будто мне был интересен этот голубь.
«Ну нифигасе! Это что, я будущее вижу?!»
Не слушая соседа, я лихорадочно обдумывал ситуацию.
«Так, так, так! Надо проверить, что это было». — Прикрыв глаза, я мысленно скользнул в себя и стал глядеть, что я из будущего делаю. Посмотрел сколько смог — черт, не больше пяти минут. Дальше не получалось. Встав с кровати, подошел к радиоприемнику и включил его. Послышался молодой бодрый голос диктора:
«…забавный случай произошел в США, в пригороде Чикаго. Грабители, покидающие место преступления — один из домов в деревеньке Арлингтон-Хайтс, — решили убить немых свидетелей: аквариумных рыбок, внимательно за ними наблюдавших. Они налили в аквариум с тремя рыбками острый соус, горчицу и кетчуп, а также засыпали специй. Грабителей, пойманных по горячим следам, обвиняют в ограблении и жестоком обращении с животными…»
«Класс! Прям точь-в-точь, как я увидел и услышал в будущем!»
Обдумывая и анализируя все, что только что произошло, вместе с Петром Семенычем сходил в столовую, где нас удивительно хорошо и вкусно покормили. Когда вернулись в палату, сосед, накинув на плечо полотенце, вышел, оставив меня одного.
Хмыкнув, я задумался. Первый вопрос: что мне было нужно? Ну это понятное дело — деньги, потом… деньги и тоже деньги. Денег надо много. Ленке квартиру купить, а то она на съемных мается. Брать у простых граждан, это… это вообще конченым козлом надо быть! У кого можно и не жалко? Так, первые — это всякие чиновники коррупционеры, бандиты, ну и банки-грабители. Начнем, пожалуй, с коррупционеров и бандитов как с легкой добычи. Банки мне пока не по зубам. Я лег на кровать, расслабился и стал перебирать, что мне надо сделать в первую очередь.
После полутора месяцев войны я стал ощущать себя по-другому. Я оказался прав, когда говорил Рамилю, что стал другим и мой характер не изменится, когда я вернусь обратно в свое тело и свой мир.
«Блин! Вот он — привет с войны!» — подумал я без особой злости.
Также не было привычной уверенности, когда рядом нет оружия, да и на окружающее я стал смотреть как-то не так, совершенно не так. Когда заходил сосед, я напрягался. Внимательно просеивал взглядом его пижаму на наличие оружия и намечал точки ударов из того положения, в котором находился. Это немного напрягало, но надеюсь, что со временем подобные рефлексии пройдут.
Ладно, утро вечера мудренее, тем более уже было двенадцать часов ночи. Взяв банные принадлежности, я пошел в душ. В больнице оказалась первоклассная душевая кабина с гидромассажем. Намылив голову, я встал под струйки воды, которые действительно неплохо массируют тело. Так, стоя и балдея, обдумывал свою проблему. Или массаж помог, или холодная вода, внезапно хлынувшая на меня, но у меня возникла неплохая идея… Выскочив из душа, я стал энергично растираться, обдумывая ее. Вернувшись в палату, обнаружил, что соседа все еще нет. Ну мне же лучше, некому будет храпеть над ухом, пока засыпаю.
— Ну и горазд же ты спать. Уже девять утра, — произнес сосед, улыбнувшись. Сидя на своей кровати, он читал газету.
Потянувшись, я ответил:
— У человека с чистой совестью и сон хороший. — На что сосед только хохотнул.
Открылась дверь. Не оглядываясь, я поздоровался:
— Здравствуй, Галочка.
— Ой, а как вы догадались, что это я?
— Учуял запах ваших духов, Галочка. — Не объяснять же ей, что я знаю, что со мной произойдет, на пять-десять минут вперед.
— Михаил Геннадьевич, вас выписывают, так что пройдемте за мной, — строго сказала Галочка.
Быстро одевшись и потирая глаза, я спросил:
— Умыться-то можно?
— Конечно. Я жду вас у стойки дежурной медсестры. — Сказав это, Галочка вышла в коридор.
Приехав на съемную квартиру сестры — она в это время была на работе — и закинув сумку в шкаф, я лег на кровать и задумался. Идея, которая пришла мне в душе — это разговаривать с собой, находящимся в будущем, невербально (говорить пробовал, не получается). Для меня его речь (то есть речь меня из будущего) была невнятной, а с помощью ручки и бумаги общаться можно, потому как я вижу все, что видит он, его глазами. Когда я ехал на маршрутке к сестре, то постоянно смотрел в будущее и знал, кто и на какой остановке выйдет или войдет.
Так, что бы мне хотелось узнать? Достав из сумки ручку с тетрадкой, я задумался. ЧТО? Немного подумав, я, для проверки, решил узнать лекарство от СПИДа. Заглядывая в будущее, я быстро переписывал то, что мне пишет… Блин, а как мне его называть? Может, Миха? Нет, Миха — это я. Может, Михась? Ладно, пусть будет Михась. Так вот, записав за Михасем полтетрадки каких-то формул, графиков и уравнений, в которых совсем не разбираюсь, я опять задумался. Может, еще про рак узнать? Точно, еще про рак перепишу.
Переписав за Михасем еще полтетрадки, я остановился и задумался, не обращая внимания на то, что Михась продолжает строчить и дальше. Если что — потом перепишу. А что если спросить у Михася про «черную дыру»? Почему пропадают вещи вокруг меня и можно ли от этого избавиться? Взяв чистую тетрадь, я стал быстро за ним записывать. И пока записывал, мои глаза открывались все шире и шире. Никогда, повторяю, никогда я от «черной дыры» не избавлюсь. Это же, это… А как я раньше проклинал ЭТО.
Никак я не могу от волнения выразить свою радость от обладания подобным умением! Как бы объяснить, что это такое? Вот представьте себе межпространственную щель, в которую можно запихнуть все что угодно, даже круизный лайнер, только без людей. Живую материю он не принимает. Или танк, или еду. Причем засунешь, например, горячий пирог, через двадцать лет достанешь, он будет такой же горячий и вкусный, и это не учитывая веса предмета. То есть можно что угодно, с каким угодно весом, для меня все равно! Проще говоря, на мне закреплен только вход-выход. Веса на мне нет. Продолжая записывать, я довольно мурлыкал любимую песенку «Бременских музыкантов» про то, как хорошо жить на свете. Закончив писать, попытался осмыслить написанное.
М-да… Пользоваться межпространственной щелью мне еще учиться и учиться. И если положить в щель я смогу без особого труда, то вот вытащить! Найдя у сестры коробок спичек, разложил их перед собой. Взяв тетрадку в руки, несколько раз перечитал, как втягивать вещи.
Сперва у меня ничего не выходило, но вдруг спичка, которую я напряженно сверлил взглядом, исчезла. Получилось? У меня получилось!
Я радостно засмеялся: два часа мучений, литр пота и — вуаля! Все спички исчезли. Причем после каждой спички мне было все легче и легче. Отложив тетрадку с формулами лекарств, я написал на титульном листе, что там и для чего. Потом убрал тетрадку в сумку. Вдруг Михась встал и начал одеваться. Быстро вскочив, я последовал его примеру. Выйдя на улицу, мы дошли до ближайшей остановки и сели в автобус. Доехав до нужной остановки, вышли и, пройдя пару кварталов, зашли в хозяйственный магазин. Михась, достав из внутреннего кармана куртки блокнот, написал несколько строк. Прочтя, что там написано, я подошел к продавщице и попросил принести внутренние входные замки. Из десятка коробок с замками выбрал себе один ничем не примечательный замок. Оплатив покупку (блин, дорого! Денег почти не осталось), вышел из магазина. Зашел в какой-то подъезд, достал из кармана коробку с замком и вытащил связку ключей. Отсоединив один ключ, я убрал коробку с замком «за пазуху» (так я решил назвать щель. А что, удобно! Убрал «за пазуху», достал «из-за пазухи»).
Выйдя из подъезда, прошел вслед за Михасем шесть кварталов. Немного замерз. Не май месяц, зима все-таки. Потом зашел в ничем не примечательную, самую обычную пятиэтажку. Поднявшись на четвертый этаж, достал ключ. Подойдя к самой обычной, обтянутой черным изрезанным дерматином двери, вставил ключ и без проблем повернул его. С громко бухающим сердцем толкнул дверь. Скрипнув, она отворилась.