Он поставил в известность майора Списа, чтоб тот при встрече с товарищем по футбольной команде не сказал ничего лишнего: не всякому офицеру известно, что профессиональный разведчик спрашивает, не задавая вопросов.
И тогда, и особенно теперь Остап Паперный вел себя как обыкновенный человек, у которого горе.
— Остапко, давай встретимся завтра?
— Завтра не смогу.
— Тогда сегодня.
— Где?
— Где мы всегда с тобой гоняли мяч.
— Добре. В шесть вечера у главного входа.
В сумерки Миша на своем «москвиче» подрулил к главному входу стадиона «Металлург». Остап уже его ждал.
По стадиону гулял сырой зябкий ветер. Кругом — ни души. Раньше стадион охраняли, но как растащили дерево, то есть деревянный забор и деревянные сиденья, охранять стало нечего, сторожей сократили. С некоторых пор стадион принадлежит всем и никому.
Жизнь разметала членов одной футбольной команды по разным странам, но осталось общее — чувство романтической молодости. Дружили и не разделяли себя по национальной принадлежности. В футбольной команде были и украинцы, и русские, и евреи. Никто никому не пакостил. Была взаимная выручка, было взаимное сочувствие. А это в мире на выживание, оказывается, так много значит! И сейчас на родном с детства заводском стадионе они ощущали себя по-прежнему друзьями.
— Я понимаю, Остапко, тебе важно знать, кто эти мерзавцы, — говорил Миша, несколько волнуясь. — Так вот, это местные сопливые киллеры. Оба они только что из Чечни. Там охотились на российских офицеров.
— Фамилии назовешь? — торопил Остап.
— Назову. Свитлычный и Рязанцев.
— Они умрут не от инфаркта. Я им подберу что-нибудь ощутимей.
— Оставь эту заботу нашим ребятам, — сказал Миша. — Пусть потренируются. Впереди еще столько подонков! Сам понимаешь, бандитский капитализм. — И уже с упреком: — А почему ты не спрашиваешь, кто их подослал?
— Догадываюсь.
— И все же?
— Кто-то из ваших предпринимателей.
— А мы считаем, «Экотерра». Есть у нас такая.
— Знаю. Она возложила на могилу самый пышный венок. Но с этой фирмой лучше не конфликтовать. Там восседают серьезные парни.
— Не восседают, а рыщут, — уточнил Миша.
Остап не возражал:
— Согласен. Что-то ищут. И вроде уже нашли.
— Есть доказательства?
— Да. По этой причине Киев на этот год лишился кредитов.
— За что?
— За неискренность. Янки — парни деловые. У них во всем принципиальная четкость: если бабу раздевают, то догола, если кого разоружают, то до последнего патрона. А тут Киев постарался утаить ядерные боеголовки.
Вчерашние друзья по футбольной команде прошли по стадиону еще один круг. Занесенное снегом футбольное поле манило предаться воспоминаниям. Но жестокая проза жизни требовала заниматься суровым делом.
— Пытаюсь понять, — говорил Остап, пряча уши в каракулевый воротник черной кожаной куртки, — зачем было убивать стариков?
Миша высказал далеко не бесспорное предположение:
— Рувим Тулович мог что-то знать об истинных целях «Экотерры».
— От кого?
— От тех, кто бывал с американцами в экспедициях. Один из них месяц назад попал в больницу с воспалением легких.
— Ты имеешь в виду Коваля, сына Григория Андреевича?
— Ты с ним знаком?
— Мой отец был знаком с Григорием Андреевичем, терапевтом. О том, что Иван Григорьевич скрывается в своем родном городе, я узнал только сегодня. И то лишь потому, что он лечился у моего отца. Ты с Иваном Григорьевичем, конечно, знаком?
— Я его, можно сказать, выкрал из больницы.
— Ему угрожала опасность?
— Да.
— Где он сейчас? Впрочем, можешь не говорить. Но коль он под твоей опекой, дам справку о Ковалях. Интересная семья. Ты о ней что-либо знаешь?
— Почти ничего.
— Я тоже ничего не знал. Пять лет назад, когда я здесь появился уже как гражданин Израиля, отец попросил меня разузнать, верны ли слухи, что терапевт Коваль был выслан в Сибирь. Оказалось, никто его не высылал. Григорий Андреевич Коваль и его жена перебрались на жительство к своему старшему сыну, летчику стратегической авиации. Года четыре спустя их сын погиб. Его сбили американцы над нейтральными водами Северной Атлантики. В отместку русские долго себя не заставили ждать: сбили их Б-52 тоже над нейтральными водами, южнее Шпицбергена. Что же касается их младшего сына, Ивана Григорьевича, то я предположил, что он где-то на Украине. Когда за человеком охотятся, он ищет убежище, как правило, у себя на родине.
Над стадионом плыли черные, словно тронутые копотью, тучи. Они плыли так низко, что ветви оголенных тополей в них растворялись, как в тумане. Стадион, лишенный деревянных заграждений, продувался леденящими сквозняками.
— Может, посидим в моем «москвиче»? — предложил Миша, поеживаясь от холода.
— Не стоит, — ответил Остап.
Его отказ Миша понял по-своему:
— У меня нет подслушивающей аппаратуры.
Остап сдержанно усмехнулся:
— Гениальный корифей коммунистов любил повторять древних: все подвергай сомнению. Так что, Миша, во всем сомневаться — моя профессия. Да и твоя тоже. Это киевские пентюхи до сих пор не подсчитали, сколько ты стоишь.
— А ваши — прикидывали? Ваших в нашем городе тоже немало.
— Что делали наши, я, наблюдая за тобой, не уточнял. Но, судя по информации, которой располагаю, могу сказать: до сих пор ты меня не продал. Хотя мы и встречались и толковали на щепетильные темы. А мог бы продать. Тому же Ажипе-старшему. Он еще жив?
— Жив, — ответил коротко, а про себя подумал: «Он давным-давно знает, чем ты, Остапко, на Украине занимаешься».
— Пусть старик живет, — сказал Остап, будто разрешая. — В своей профессии он был мастер. О нем ФБР выпустило книгу. Разумеется, для служебного пользования. Натаскивают контрразведчиков по методу Ажипы. Видишь, Миша, какие люда украшали наш город. К этой когорте я отношу и сыновей терапевта Коваля. А Ивану Григорьевичу передай, не называй только источник информации: относительно его ЦРУ землю роет. Роет по настоянию Пентагона.
— А при чем тут ЦРУ, Пентагон?
— Он, Миша, полковник американской армии. Кто-то ему помог бежать в родные края.
— Это — мякина?
— Думай, как хочешь, — продолжал Остап, вовсе не намереваясь провести майора, как молодого воробья, на мякине. — Наши московские хухели добыли доказательства, что американский полковник Джон Смит, он же Иван Григорьевич Коваль, человек из большого здания на Лубянке. И если бы его не «засветил» дружески настроенный к Соединенным Штатам член политбюро, он и сейчас бы работал, но уже на русскую разведку.
Сделали еще один круг но стадиону.
— Спасибо тебе, Остапко.
— Услуга за услугу.
— Тебя домой не подбросить?
— Я пешочком… Соскучился по городу… Какая там земля ни обетованная, а родина моя — здесь.
Прощаясь, товарищи по футбольной команде крепко пожали друг руки. Не заметили, как наступила ночь. Не дома, а черные глыбы. Только кое-где в окнах огоньки от стеариновых свечей: заводской район опять обесточили.
— Хорошие люди жили в нашем городе, — повторил Остап, как бы давая понять, что хороших людей следует хорошо оберегать.
— И живут, — с некоторой долей обиды уточнил Миша.
— В мертвом городе, Миша, — наставительно сказал Остап, — люди не живут. Это, Миша, не жизнь.
С тем и расстались. Остап ушел пешком. Пятиэтажка, в которой еще каких-то несколько дней назад обитали его родители, была поблизости.
Встреча с Паперным оставила в душе майора Списа необъяснимую тревогу. Но в этой же душе возникло и что-то светлое. Этим светлым, несомненно, была информация об Иване Григорьевиче. «Вот тебе и судовой врач!»
По пути к тетке Миша вспомнил, о чем его просил Иван Григорьевич. Во-первых… Во-вторых… В-третьих… Зачем ему нужны микробиологи? Зачем ему нужна лаборатория? Зачем ему все это?
Видимо, полковнику с Лубянки лучше было знать…
Глава 23
После событий, связанных с убийством главврача Паперного и его жены, в городе опять установилось затишье. Хотя по-прежнему убивали каждый день. Но одно дело — по пьянке (сколько забегаловок, столько и драк), — и другое, убить уважаемого человека. Уважаемых становилось все меньше и меньше, как мамонтов перед оледенением. Человек проявлял себя в работе, а работы не было. Безработные искали халтурку. А халтурка добротным качеством не отличалась — отсутствовал душевный стимул. Была лишь жажда денег.
Самой высокооплачиваемой работой стали заказные убийства. Киллерство превратилось не только в денежную, но и в модную профессию, как шулерство — в казино, как путанство — в женских общежитиях.
Рэкетиры поднимались до киллеров, как поднимается базарный меняла до крупного банкира. Витя Кувалда, главный рэкетир города, уже принимал заказы на убийства, соблюдая при этом непременное условие: местный киллер своих земляков не трогает. Киллер из Прикордонного едет, скажем, в Ростов, выполняет заказ ростовского работодателя. Киллер из Ростова выполняет заказ в Прикордонном прикордонского работодателя.
Рынок родил конкуренцию, конкуренция — киллеров. Здоровая конкуренция рождает здоровых киллеров. У здоровых киллеров одно отличие: хлопцы не мучаются совестью, спят спокойно и перед и после работы, если, конечно, их вскоре не убирают, чтоб тайна осталась тайной.
Город Прикордонный явил миру новую профессию — ликвидаторов-киллеров, не менее денежную и не менее почетную. На следующий день после встречи на стадионе Остап Рувимович получил снимок одного из вероятных киллеров.
— Зачем тебе снимок? Мои ребята справятся, — заверил Миша.
— У вас и так хватает обязанностей.
Товарищ по футбольной команде не хотел, чтоб Миша со своими ребятами марал руки о каких-то сопляков, разбалованных Чечней.
Первым учуял для себя опасность мэр: израильтянин задержался неслучайно, может наделать много шума, а это для местной власти было бы событием нежелательным. Мэр не сомневался, что израильтянин с его связями и возможностями найдет убийц. Он боялся, что тот начнет копать и докопается до работодателей, и все они связаны с мэром, а там, гляди, ниточка каким-нибудь своим узелком зацепит и мэра.