Кавказцы заплатили щедро, но Женя деньги выкрал и накупил наркотиков.
— Война у меня с Женькой, — признался Анатолий Зосимович. — Или я его убью, или он меня. Взорву его, сволочугу…
Наверное, так и случится. Наркоманов на учет уже не берут — нечем лечить да и врачей не хватает. Начальник городской милиции полковник Козюберда, недавно похоронивший жену, которую зарезал наркоман из-за пары золотых сережек, приказал своим подчиненым отстреливать наркоманов, не заводя на них уголовных дел.
Почти каждую ночь кто-либо из преданных хлопцев — обычно один без помощников и свидетелей — сажал в «уазик» пойманного наркомана, увозил за город в заброшенную каменоломню, и там душил его по-бандитски — удавкой. Труп сбрасывал в шурф, предоставив работу крысиным зубам. Место глухое, безлюдное. Шурф, заросший терновником, отпугивал зияющей пропастью.
В милицию поступали заявления о пропавших наркоманах. Милиция отвечала бодро: «Не волнуйтесь, граждане. Хлопец, быть может, уехал на заработки. Если через год не вернется, подадим на розыск. А может, из него его же дружки котлет наделали и торгуют в каком-нибудь “Казацком бистро”. Так что сами поспрашивайте. У милиции и без них забот хватает».
Анатолий Зосимович втайне надеялся, что и Женя загадочно исчезнет, и тогда в семье, за исключением матери, вздохнут свободно.
— Женя с вами живет?
— А куда ему? Кому он такой нужен? Хотел податься в Югославию в наемники, — не взяли. У него уже руки трясутся. Какой из него снайпер?
— Он Игоря не обижает?
— Нет Игоря, — угрюмо произнес Анатолий Зосимович.
— Опять в интернате?
— Если бы… Тут вербовщик околачивался. Записал его в юношескую футбольную команду. Увез команду то ли в Италию, то ли в Испанию. Никто не ведает куда. Поговаривают, что мальчишек пустили под нож. Продают по частям отдельные органы. Мы же теперь для Европы — материал.
— А Надежда Петровна об этом знает?
— Что вы! Я молчу. Она и без Игоря за сердце хватается.
— А кто он, этот вербовщик?
— Какой-то чуваш. Фамилия русская — Степанов. У меня есть его фотокарточка. Его случайно сфотографировал наш сосед.
— Покажите.
Забудский достал с полки толстую книгу — «Технология спецметаллов», нашел в ней фотокарточку.
— У вас она одна?
— Есть негатив.
— Тогда я возьму ее с собой.
— Берите, если пригодится…
— Попытаюсь разыскать Игоря,
— Вряд ли у вас что получится. Уже некоторые родители обращались в ООН, к российскому президенту, к американскому.
— Ну и что?
— Молчат, сволочи.
Анатолий Зосимович вернул книгу на полку, справился о цели визита:
— У вас ко мне дело?
— К Надежде Петровне, — сказал Михаил. — Иван Григорьевич создает фирму — лабораторию по проверке качества продуктов питания. Ему нужны сотрудники, в частности опытные лаборанты. Более того, специалисты по микробиологии.
— Тогда берите и меня, — взбодрился Анатолий Зосимович. — Я все равно сижу дома, прозябаю. Я же наладчик… Ребята, умираю без дела.
Михаил просительно взглянул на Ивана Григорьевича:
— А что? За инженера Забудского я поручусь.
Владелец фирмы смутился:
— А как же ваше… «пропью»?
Инженер взмолился:
— Иван Григорьевич! Если дело стоящее… да с вами…
— Хорошо. Считайте, что вы с Надеждой Петровной наши сотрудники.
Глава 37
Наставник, готовивший Ивана Коваля к нелегальной работе в Соединенных Штатах, любил повторять: «Цель, умноженная на силу воли и остроту ума, снимает усталость».
В свои шестьдесят два года он еще не ощущал усталости, но по возвращении в Прикордонный, в свой родной город, ощутил. И какую усталость! Невыносимую, как острую саднящую боль, он ее почувствовал после той ночи, когда его, занятого мыслями о спасении человека, раздевали грабители на холодном осеннем ветру. Размышляя о случившемся, он с гневом думал о том, что к своим землякам спешил из-за окаена, чтоб не дать им погибнуть, а они…
А что они? Грабителей интересовал не он, седой пенсионер, ударившийся в благородство, их интересовала куртка «аляска», меховые ботинки — вещи, которые меняются на водку. Грабители могли его легко зарезать, но не зарезали. Пожалели старика? Вряд ли. Потом до него дошло: не зарезали не из благородных побуждений, а всего-навсего, чтоб не кровенить одежду, иначе пришлось бы «аляску» отдавать за бесценок.
В то утро, вернувшись на квартиру, он лег на диван и вслух себя спросил:
— Неужели я больше никому не нужен? Не нужны ни сила воли, ни острота моего ума? Все это ни к чему, если нет достойной цели.
Цель-то была, но была и смертельная усталость; не отказаться ли от затеи с поиском лаборатории? Но тут же внутренний голос напомнил: «Разве ты прожил жизнь, полную опасностей, напрасно? А если нет, то не допустишь, чтоб адское оружие истребило еще не родившееся поколение. Потерю заметят не сразу, но кто будет жить, ужаснется, что женщины вдруг перестали рожать, а если какая и родит, то ни один врач не поручится, что ее ребенок здоров».
Иван Григорьевич допускал, что он вне своего главного дела, учитывая возраст, уже, и верно, никому не нужен. Это — сейчас. А раньше, в годы смертельного риска? И он боялся даже себе признаться, что и там, за океаном, его земляки-прикордонцы в нем не нуждались. Его данными, которые он добывал, рискуя жизнью не только своей, но и своих товарищей, пользовались только руководители государства. Но эти руководители, как и рядовые обыватели, в его данных тоже не нуждались: они готовили державу к позорной капитуляции. В личине Джона Смита Иван Коваль был, по признанию авторитетных профессионалов, неплохим разведчиком. Таких, как он, за океаном было всего лишь несколько человек, и потому те, кто готовил страну к капитуляции, за них авансом получали немалое вознаграждение. Получали в надежде, что за большие деньги они обязательно выдадут своих разведчиков, и тем, кто числился гражданином Соединенных Штатов, заранее был уготован электрический стул. Хотя Соединенные Штаты как демократическое государство применяло к противникам своей демократии и газовую камеру, и усыпление с помощью глубокого наркоза, и виселицу, и пулю в затылок.
Но этот разведчик, о чем уже говорили многие, чудом остался жив. Чудо таилось в самом разведчике. Талантливый разведчик, как и талантливый полководец, обладает даром предвидения. А это и есть та самая сила воли, вызывающая к жизни необычайную остроту ума. Острый ум видит все препятствия, которые тебе встретятся на пути к цели. Тогда эти качества помогли ему избежать, казалось бы, неминуемую гибель. Было обидно, что цель оказалась ложной, а дело — зряшным.
Разведчик верил, что его донесения обязательно будут учтены при принятии важных государственных решений. Не учли… У руководителей государства были другие цели — помочь противнику выиграть холодную войну. Это разведчик понял, когда вернулся на свою поруганную Родину. Такое можно было предвидеть, зная ход мысли членов политбюро, их нутро. А до нутра допускались только самые-самые, те, кто готовил капитуляцию…
И еще разведчик понял, что ангелы не парят в поднебесье, а живут на грешной земле. Обладая силой воли и остротой ума, они не представляют себе жизни без цели. Новая цель позвала Ивана Григорьевича Коваля к новой жизни. Да, грабители чуть было не заставили его разочароваться в cмысле борьбы, которую начал он в своем родном Прикордонном. Когда после ночного происшествия он лежал на диване, предавшись грустным размышлениям, к нему подсела Анастасия Карповна. Как обиженного ребенка, она взяла его за руку:
— Не думай о них. Их меньшинство.
Она угадала его мысли.
— Я думаю о тебе, о Мише, о Забудских.
— Думай о своих сыновьях.
— Думаю, — ответил тихо, будто его могли подслушать. — Но они, мои сыновья, в относительной безопасности. Ни русские, ни китайцы, ни арабы — никто не готовится уничтожать американцев, а значит, и моих сынов. — И повторил, уточняя: — Не готовятся уничтожать ни в открытом бою, ни коварным способом… А нам приходится думать, как не дать себя уничтожить.
Анастасия Карповна прижалась к нему:
— Ваня… Ванечка… Хотя бы один из миллиона болел душой за всех, как ты, в мире не было бы подлости.
Он чувствовал гулкое биение женского сердца, своей грудью ощущал ее горячую грудь. Обычно у женщин в таком возрасте грудь вялая, и женщина как бы нехотя отзывается на ласку. Но к нему прижималась особая женщина.
Он взглянул в ее черные глаза и увидел в них звезды, те самые, когда ей было семнадцать. Тогда была теплая, тихая, как бы затаившаяся ночь. Они стояли на мостике над речкой Кордонной, и звезды, как далекие самолеты, плыли в майском небе и радостным блеском отражались в ее глазах.
Не свяжи себя с разведкой, наверное, он был бы мужем этой прекрасной женщины. Она мечтала стать учительницей — стала. Он мечтал стать врачом, и в госпитале погранвойск, где проходил практику, слышал о себе лестные отзывы: «Из лейтенанта Коваля получится толковый врач». Не получился. Не для этой роли он готовился. Но коллеги нашли, что у молодого врача дар от бога — спасать людей.
Да, не дай согласия служить в агентурной разведке, он вернулся бы в свой родной город, взял в жены бы Настю, и она подарила бы ему детей, и все у них получалось бы любя. Много ли надо человеку для счастья? Семья, работа по призванию и надежное спокойствие в мире.
Ради надежного спокойствия он согласился служить в разведке. Сбежал от Настиной любви. Профессия по призванию стала прикрытием профессии нелегала. Она, эта профессия, как потом он убеждался не раз, тоже была по призванию, тоже от бога. Вот где всегда требовалась божья помощь! Бога всемогущего. Бога творца. Бога аналитика.
И там была семья. Сначала для прикрытия. Женитьба на дочери влиятельного сенатора — это редчайшая удача разведчика. Но чем ближе он узнавал свою жену — красавицу Мэри, — тем больше убеждался, что и американские женщины умеют сильно и верно любить.