— Выменял. За травку.
В конце разговора Женя пообещал найти что-нибудь «полегче». В Прикордонном, как узнал Иван Григорьевич, вооружались уже с того времени, как в Донбассе начались шахтерские забастовки. Вооружались на всякий случай. Так что редко в какой квартире не было «ствола».
Лаборатория имела свой транспорт — новенькую «газель». Шофером был Вася. Еще недавно, осенью, с ним Иван Григорьевич исколесил почти все Приднепровье — сопровождал американцев из фирмы «Экотерра». С этой фирмой Вася порывал дважды: первый раз седьмого ноября, когда присоединился к митингу. Тогда мистер Джери простил ему, сказав коллегам: «От старых привычек избавляются не сразу». Но молниеносно выгнал, когда на вопрос «Почему к своим американским друзьям украинцы относятся сдержанно?» Вася ответил: «Радуйтесь, мистер Джери, что сдержанно. Были б мы несдержанными, от вас и подметок не осталось бы».
Вася как в воду глядел. Уже нет в живых ни мистера Джери, ни его коллег-топографов. По слухам, они умерли дважды: сначала подорвались на немецкой мине, а потом на чеченской — и тут же пошли под лед. По просьбе пана Гончарыка на экотерровский вездеход сел его племянник, приехавший из Львова. Он пропал вместе с американцами.
Васю отыскал Иван Григорьевич. Без работы хлопец бедствовал. От голодной жизни семью спасала жена Люся. Она работала посудомойкой в столовой патронного завода. Зарплату рабочим выдавали, как и везде, — своей продукцией. Конечно, кое-что перепадало и Люсе. Патроны Вася обменивал на продукты.
Вася и Женя работали в паре: скоро голубую «газель» знали все больницы города. А в лаборатории все пристальней изучали материал. Но результат был нулевой. Чутье Ивану Григорьевичу подсказывало, что агрессивная молекула уже внедряется в продукты питания. Но здесь чутья было мало. Здесь нужны были доказательства. Выручить мог институт молекулярной биологии. А он располагался в Москве. Там, в секторе молекулярной генетики, работали специалисты, которые занимались — должны были заниматься — яйцеклеткой.
— А может, наши поиски напрасны? — однажды высказал свое coмнение Лев Георгиевич. — Надо радоваться, что ничего не находим.
За окнами силу набирала весна. После жестокой зимы в Приднепровье установилась теплая погода. В безоблачном небе сияло солнце, и потухшие мартены не затеняли его черной маслянистой копотью. Можно было широко распахивать глаза, не опасаясь коксовой пыли. Во всяком плохом, оказывается, есть и что-то хорошее.
Первый раз, услышав сомнение в целесообразности начатой pa6оты, Иван Григорьевич промолчал: каждый имеет право на сомнение, тем более исследователь. Так засомневаться могла рядовая лаборантка, не представляющая надвигающейся трагедии, но засомневался товарищ, ближайший коллега, осознающий, что случится с целым народом, на который обрушится это страшное оружие. Когда это оружие себя обнаружит, будет, наверное, уже поздно.
И тогда Эдвард окажется абсолютно прав: на Украину украинцев станут завозить из Канады — богатейшие в мире черноземы перейдут к ним. Но навсегда исчезнут аборигены, которых сейчас называют самостийными. Они разделят участь печенегов, половцев, не говоря уже о сарматах.
Спустя несколько дней о своих сомнениях Лев Георгиевич напомнил вторично:
— Вы допускаете, Иван Григорьевич, что мы сами себе вбили в голову идею фикс, дескать, нас обязательно хотят уничтожить? Вы ссылаетесь на Директиву конгресса США, согласно которой Пентагон своими новыми видами оружия будет сокращать население бывшего Советского Союза примерно на половину.
— У вас, Лев Георгиевич, крепкая память, — сказал бывший разведчик. — В Директиве названа цифра «130». Сто тридцать миллионов бывших советских людей будет, как там записано, сокращено. По замыслу конгресса, сокращение произойдет цивилизованно, то есть не мгновенно, как планировалось при нанесении ядерных ударов, а в течение тридцати — сорока лет.
— Вы со всей Директивой знакомы?
— Да.
— Знакомились в Москве?
— В Вашингтоне.
Темные навыкате глаза Льва Георгиевича округлились, в них — недоумение.
— Кто же вы, Иван Григорьевич? Шпион?
— Зачем так грубо? Меня посылали в командировку, чтоб я разобрался в сути этого нового биологического оружия.
— Понимаю, вы так же, как и я — только я в России, а вы в Америке — проштудировали книгу профессора Джона Смита «Влияние агрессивной среды на генетический код человека».
Эта ссылка на авторитет развеселила Ивана Григорьевича.
— И вам все в ней понятно?
— Не все.
— Что именно?
— Я бы с автором поспорил.
— Тогда поспорьте со мной.
— У меня, Иван Григорьевич, нет уверенности, что это биологическое оружие развернуто где-то рядом. И еще. О том, что оно будет применено в первую очередь против населения городов ВПК, нужны очень веские доказательства.
Иван Григорьевич страстно воскликнул:
— Так мы же ищем!
— А найдем ли?
— Найдем. К нашему огорчению…
Работа в лаборатории была внезапно прервана. Ночью кто-то забрался в микроскопную и уничтожил электронный микроскоп. Установка нового стоила огромных денег, которыми фирма сейчас не paсполагала.
Гадали: это диверсия или заурядное воровство? Может, кому-то потребовались ценные стекла? Обычно все мало-мальски ценное обменивается на спирт. В этом городе уже в давние времена что-то подобное случалось: электронную трубку новейшего радиолокатора стоимостью в сотни миллионов рублей рабочий вынес через проходную и обменял на бутылку водки. Пропажу нашли, а рабочего расстреляли.
Глава 43
Утром — сквозь железные решетки в лабораторию ломилось веселое мартовское солнце — первым погром обнаружил профессор Гурин. Он пришел раньше других, чтоб закончить анализы, которые не смог сделать вечером. Вася и Женя приехали поздно, к семи часам не ycпeли, а в семь завод обесточивают, вместе с ним обесточивают и лабораторию.
В бесформенной груде металла дробились солнечные лучи. Под столом валялся большой сантехнический ключ, которым, как выяснилось, крушили микроскоп.
Лев Георгиевич стоял в оцепенении, только ладонь правой руки, запущенная под рубашку, вяло массажировала грудь: саднящая боль отдавала в левую лопатку. Профессору было дурно, как после перепоя. «Кто это сделал? Зачем?» За многие годы в науке он наблюдал впервые, когда вот так, по-варварски, уничтожали ценнейшую аппаратуру. Случись подобное лет десять назад, когда завод назывался еще «Почтовым ящиком № 8» и каждый работник за секретность получал весомые рубли, — случись подобное тогда, многим была бы верная тюрьма, в том числе и ему, технологу, которому в Союзе не было равных: пусть кто-то что-то вывел из строя, но ты, материально ответственное лицо, отвечай по всей строгости закона. Когда на соседнем заводе рабочий вынес за проходную электронную трубку, все начальники понесли наказание, вся охрана завода оказалась за колючей проволокой.
Случись такое лет десять назад, тут бы уже работала государственная комиссия, и, вероятнее всего, усердствовали бы кэгэбисты полковника Ажипы, а уж они-то свое дело знали…
Лев Георгиевич не заметил, как в микроскопную вошел Иван Григорьевич. Он тоже оцепенел, но лишь на мгновение. Он заметил, что лицо коллеги серое, как выгоревшая на солнце газетная бумага. Но навык разведчика — при любых обстоятельствах держаться естественно — сказался и на этот раз.
— Эврика! — внешне спокойно произнес Иван Григорьевич. — О чем это свидетельствует?
— Какая к черту эврика? — вскричал Лев Георгиевич, выходя из оцепенения. — Чего нам стоило добыть эту вещь! И вот какая-то сука…
Лев Георгиевич, человек высочайшей культуры, выругался сочным кабацким матом. Появившаяся на пороге Надежда Петровна тут же отпрянула за дверь: этот профессор никогда не матерился.
Иван Григорьевич конкретизировал «эврику»:
— Нам, видимо, намекают, что мы на верном пути. Мы ищем иголку в стогу сена. Вы сомневаетесь: есть она или нет? Данный факт должен поколебать ваши сомнения.
После элементарной подсказки к профессору Гурину вернулась способность реально оценивать события:
— Ах, да! Кто-то, значит, желает, чтобы мы прекратили работы. Но ведь только несколько человек посвящены в наши поиски? Не так ли? Значит, кто-то за нами наблюдает. Хотя… достаточно внятно сказать, над чем мы колдуем, то даже средней руки биолог-аналитик сделает правильный вывод.
— Пожалуй, да.
Лев Георгиевич тут же, по привычке, снова засомневался:
— Это отчасти. А может, кому-то потребовались просто линзы? Например, чтобы прикуривать.
— Но не забывайте, солнце бывает не всегда, — уточнил Иван Григорьевич. — А курят, как известно, и в пасмурную погоду…
К разговору подключился подошедший Анатолий Зосимович. Опытным глазом он легко заметил, что, верно, битого стекла нет. Получается, что линзы сперли.
— Только вряд ли позарились на стекло, — заключил он. — Кому— то помешал микроскоп. По всей вероятности, на подходе товар, на который у нас не поднимется рука выдать сертификат качества.
— Но при чем тут микроскоп? — возразил Лев Георгиевич. — У Надежды Петровны своя методика. Даже английское мясо, которое на Украину поступило как голландское, Надежда Петровна определила чуть ли не на глаз, что оно заражено «бешенством коровы».
Возникло несколько версий. Разрабатывать нужно было одну, наиболее вероятную: с какой целью уничтожен микроскоп? И еще была одна деталь, которая сразу бросилась в глаза: окна и двери не выломаны. К замкам кто-то подобрал ключи: замков было четыре, и каждый, не зная секрета, не откроешь.
— Орудовал свой, — сказал Анатолий Зосимович уже после того, как были тщательно осмотрены замочные скважины. Владельцы ключей предъявили свои комплекты. Каким же воспользовался злоумышленник?
— Я не привык работать без доверия к коллегам, — со скорбью в голосе говорил Лев Георгиевич. — Но, получается, что мы должны подозревать друг друга. А значит, и налаживать взаимоотношения будем очень долго. И причину разбоя не узнаем…