— Он был руководителем?
— Рулил. Целым КБ. Тогда все вкалывали. Мой мордовал и себя и своих сотрудников. Что изобретали, не знаю. Но все они — лауреаты. У моего одна Ленинская и три Государственные. За что — у него спросите.
— Я не сильно любопытен, — отвечал Иван Григорьевич, чтоб хозяйка не уловила, что он чем-то интересуется. — Я пенсионер, а пенсионеру полагается поменьше спрашивать. Чтоб не укорачивать себе годы.
— Не скажите, — мягко возражала хозяйка. — Пенсионеры бывают разные. Иному втолковываешь, дескать, меньше рот раскрывай, жить будешь дольше. Все равно раскрывает. Я имею в виду моего мужа. Он когда-нибудь дораскрывается. К нам тут ходит один пожилой мужчина. Приезжий. Из арабов. Так он все моего расспрашивает о каком-то сплаве. И за каждую беседу ставит коньяк.
— Мог бы и долларами.
— Пытался. Но мой принципиальный. Говорит, за деньги не продаюсь. А вот перед бутылкой устоять не может. Араб этот вашего возраста.
Надежда Петровна сообщила, что на днях он заявится. С ним можно будет познакомиться. И посоветовала:
— Может, и вы ему в чем-то сгодитесь. За интеллект он платит щедро. А вы, как я замечаю, человек умный. Наш гость в отличие от кавказских челноков покупает не патроны, а толковые мысли. Особенно, если они касаются технологий.
— И каких именно? Тут уж извините меня за любопытство.
— Его интересует сталь, которую у нас варили в застойные годы.
— Тогда вашему арабу прямая дорога на завод.
— Нельзя. Он из той страны, которая не дружит с Америкой.
— Насколько мне известно, металлургический завод купили немцы.
— Но хозяева — американцы. Немцы — это подстава. Американцев у нас почему-то не любят. Они к нам в друзья набиваются. И получку выдают водкой. На патронном заводе. Мой там устроился наладчиком. Если б Кавказ не воевал, и на патронном бы свернули производство. Выручают кавказцы.
От американцев, от патронов, от водки, которая теперь вместо денег, Надежда Петровна перешла к возможности устройства квартиранта. Приличную работу он мог бы заполучить именно на патронном.
— Вы врач, — говорила она. — А там, я слышала, требуется человек вашей профессии.
Иван Григорьевич хоть и учился в медицинском, но лечащим врачом себя не считал. Он был микробиолог, а в микробиологах патронный завод не нуждался.
— Анатолий Зосимович обещал меня пристроить к банковским собакам.
Надежда Петровна грустно улыбнулась:
— Мой обещать умеет. У него у самого с банком ничего не вышло. Что же касается вас, рядового врача, то вы им тоже не подойдете. Банками заправляют крутые мальчики — новые украинцы. Для их собак простой лекарь не подойдет. Им подавай профессора.
— А профессора взяли бы? — с улыбкой спросил Иван Григорьевич.
— Без проблем, — жестко ответила Надежда Петровна. — Этим сопливым банкирам я в свое время по химии ставила двойки. А теперь я — нищая, они — миллионеры. Свой первоначальный капитал разбоем нажили. Вы видели на бульваре Незалежности рекламу коммерческого банка «ИПО»? Его расшифровывают как «Инвестор производственного объединения». А это всего-навсего сокращенно «Игнат Потужний». Был он, к нашему позору, моим учеником. С девятого класса его исключили за неуспеваемость. Пошел экспедитором на патронный. Попался на проходной с патронами. Дали три года. Через полгода вернулся. Купил аттестат за среднюю школу. Затем каждый год покупал по диплому: институтский, кандидатский и докторский. В его визитной карточке, которую он вручает при знакомстве, значится: «Президент Совета Директоров Коммерческого банка ИПО профессор Потужний Игнат Охримович».
— С вами-то он хоть здоровается?
— А мы с ним на разных уровнях: он — на «мерседесе», я — пешком.
Иван Григорьевич знал Охрима Потужнего. Тот, будучи школьником, играл в духовом оркестре.
— Отец вашего «ИПО» был музыкантом?
— Почему «был»? — удивилась учительница. — Он и сейчас играет. На похоронах. Вы с ним знакомы?
— Немного. Помню, выходил на сцену маленький мальчик с белесой челочкой. А труба огромная. Над ним потешались, выкрикивали: «Судьба играет человеком»…
Надежда Петровна наконец-то улыбнулась, ее пожелтевшее от забот и горестей лицо подернулось зыбью мелких морщинок.
— А я тогда ходила то ли в первый, то ли во второй класс. Вот теперь я верю, что вы действительно учились в нашей школе.
Глава 6
Поддержка пришла с неожиданной стороны. В этот раз не ему помогали, а он случайно оказался в роли помощника. Прослушав итоговые новости и пожелание диктора «На добра нiч», Иван Григорович стал засыпать. Из динамика все еще доносилась залихватская музыка. Сразу же после украинского гимна запели знакомое, не однажды слышанное в Канаде:
Полюбила москаля,
А вiн зуби вискаля.
Скаль, скаль, сучий сину,
Поки знайду хворостину.
И вдруг в холодной тишине сентябрьской ночи, где-то близко, но не дальше, как за соседней пятиэтажкой, раздалась короткая автоматная очередь. Сон отлетел. По звукам выстрелов нетрудно было определить: стреляли из «калашникова». Когда-то в тире высшей школы КГБ его учили владеть стрелковым оружием, главным образом американским и немецким. С нашим только знакомили. Из «калашникова» он выполнял упражнение № 3 (грудная мишень). Запомнил звук выстрела, как музыкант запоминает мелодию.
Но за все годы работы в агентурной разведке применять оружие — ни свое, ни чужое — не доводилось. Хотя однажды надобность возникла. Это было двадцать лет назад. Он внедрил в военный колледж своего молодого коллегу, присланного из Центра. Тот из колледжа стал давать важную информацию. Но вскоре разведчик был арестован службой ФБР. Удалось вычислить предателя: им оказался журналист, марш-агент, работавший под крышей ТАСС. За выдачу разведчика он потребовал сто тысяч долларов и политическое убежище. Убежище ему было предоставлено. Как ФБР ни прятало перебежчика, его нашли: помогли иракские товарищи. Предатель был приговорен к смерти. Но сами иракцы приводить в исполнение приговор не стали: предателя ликвидирует тот, чьих товарищей он предал.
Перебежчик под видом сантехника жил в пригороде Вашингтона. И так как время торопило, то ближе всех к нему оказался тогда еще майор КГБ Коваль. Он готов был привести приговор в исполнение. Но это сделали другие. Тогда он узнал, что в Центре существовало целое подразделение, в обязанности которого входила ликвидация предателей.
Ребята из Москвы провели акцию чисто, почти не оставив следов. Примерно так в свое время был ликвидирован предатель Гусев. Будучи радистом-шифровальщиком, он выдал американской контрразведке своих товарищей, которые установили связь с учеными-атомщиками. Полиция нашла Гусева, он был отравлен бытовым газом. Экспертиза установила: самоубийство. Журналист-перебежчик тоже покончил жизнь «самоубийством» — выбросился из окна своей квартиры.
В то время Иван Григорьевич горел страстным желанием взглянуть предателю в глаза: какой взгляд у тех, кто предает?
Тогда взглянуть не удалось. Зато потом он увидел глаза человека, который его предал. Но это были глаза неживые и смотрели они с красочного стенда под названием «Члены политбюро». Глаза как глаза, крупные, несколько выпучены, по ним невозможно было определить, насколько этот человек коварен и конечно же умен. Это теперь почти каждому русскому известно: члены политбюро, как правило, брали не умом, а хитростью.
…Автоматная очередь не повторилась. Иван Григорьевич поднял голову, прислушался. Не иначе, как кто-то кого-то застрелил. И, видимо, вычистил карманы. Прошел час, а может, полтора. Отпугнутый сон подступал медленно. Так и не подступил. Щелкнул замок. В прихожей послышались голоса, среди них четко выделялся голос хозяина квартиры. Кто-то нуждался в помощи врача.
Накинув на плечи халат, Иван Григорьевич вышел в прихожую. Перед Анатолием Зосимовичем стоял высокий худощавый мужчина лет сорока в пятнистой военной куртке. Куртка была в крови. Анатолий Зосимович показал на незнакомца:
— Это Миша Спис, наш военпред. Я ему сказал, что вы врач.
Миша, обращаясь к Ивану Григорьевичу, заговорил быстро, взволнованно:
— Прошу вас, помогите. Срочно требуется операция. Одному товарищу. Он поймал две пули. И обе не вышли.
Анатолий Зосимович удивленно вскинул белесые брови:
— Ты что, Миша, как же не вышли? А откуда столько крови?
Иван Григорьевич сразу же попытался внести ясность:
— Если вы на меня рассчитываете, Михаил… Как вас по-батюшке?
— Васильевич.
— Если вы на меня рассчитываете, Михаил Васильевич, то толку будет мало. Я действительно врач, но не хирург.
— Нам нужен помощник. Как там у вас, у медиков? Ассистент.
— Ну, если так…
Когда-то недавний выпускник мединститута, специалист по молекулярной биологии, перед тем как отправиться в Штаты, практиковался в госпитале погранвойск, сделал несколько несложных операций. На всякий случай: а вдруг там пригодится? Там, к счастью, не пригодилось. Там работала голова, а не пальцы. У хирурга, как объяснял ему врач-наставник, вся мудрость не столько в голове, сколько в руках. Его пальцы давно не держали скальпель.
— Куда прикажете?
— К раненому, конечно, — отозвался Михаил. — Я — на «москвиче».
Иван Григорьевич сел рядом с водителем. Заднее сиденье было залито свежей кровью, и в салоне, несмотря на опущенные стекла, явственно чувствовался запах крови. Раненого, видимо, доставляли этой машиной.
Почему-то приехали не в больницу, а на завод. Охранник, уже старик, наверняка пенсионер, не спрашивая пропуска, распахнул огромные железные ворота. В глубине двора черными окнами смотрели заводские корпуса.
Подрулили к одноэтажному краснокирпичному зданию. Судя по вывеске, здесь помещался заводской здравпункт. Царило оживление. Рабочие почему-то были в черной униформе.
— Наш, — сказал Михаил, пропуская перед собой гостя.
Он не стал вдаваться в подробности, что это заводская охрана и что помощь оказывать придется человеку, которого нельзя помещать в городскую больницу. Там уже владения мэрии, а мэрия связана с инофирмами, а инофирмы, в свою очередь, держат под контролем весь город, а значит, и все больницы.