Впереди Керченский пролив. Исходный рубеж. Штурман принимает решение осуществлять сброс визуально, с помощью оптического прицела: дымка и облака еще не успели закрыть пролив, хотя ветер усиливается с каждой минутой.
Над Керчью мечутся прожектора, во всю мощь бьют зенитки. Это работают Сучков и Козырин...
Мгновенно выполняю команды штурмана, строго выдерживаю курс и скорость.
Переключатель в боевом положении. Машина идет по прямой...
— Мину сбросил! — голос Володи несколько звонче обычного.
В небе у нас спокойно. Зато справа, над Керчью — лес прожекторов, сотни мгновенно вспыхивающих и гаснущих звезд...
Невольно вспоминаю последнее сообщение начальника разведки: в районе Керченского пролива противник имеет до пятидесяти прожекторных установок...
* * *
Самолет подполковника Сучкова вернулся на аэродром сильно поврежденным. В плоскостях зияли две огромные дыры от прямых попаданий снарядов, техники насчитали еще около сорока пулевых и осколочных пробоин. Над целью на него напал Ме-110. Успел дважды зайти в атаку: первый раз с передней полусферы, второй — с задней. При заходе на третий напоролся на меткую очередь стрелка-радиста старшины Александра Журавлева, загорелся и упал в районе завода Войкова...
Этим эпизодом закончилась боевая стажировка нашего гостя. Ему было приказано вернуться на Дальний Восток, к своему месту службы. За три успешных боевых [230] вылета комбриг был награжден орденом Красного Знамени.
В штабе мы узнали, что капитан Василенко при возвращении потерял сознание. Неуправляемый самолет стал терять высоту, а затем беспорядочно падать. Штурман старший лейтенант Михаил Кизилов взял управление на себя и вывел машину в горизонтальный полет в двухстах метрах от воды. Василенко очнулся через четверть часа, снова взялся за штурвал, довел машину до аэродрома и благополучно посадил ее.
Сказалась усталость. Ветеран полка, отважный, умелый летчик не выходил из боев с сорок первого, совершил уже более ста вылетов...
* * *
Минные заграждения, выставленные нашим полком, резко понизили возможность перевозок через Керченский пролив. Противник вынужден был ежедневно тралить проходы для своих кораблей. По тральщикам наносили удары наши бомбардировщики и штурмовики.
Сложная минная обстановка заставила фашистов еще больше усилить противовоздушную оборону этого района. Очередной вылет на минирование встретил ожесточенное сопротивление врага. В качестве миноносцев летели экипажи Осипова, Бесова, Минчугова, Козырина, Саликова, Андреева. Обеспечивал их действия майор Черниенко.
По возвращении штурман экипажа Андреева, капитан Степан Гудзь, рассказал:
— Как только снизились и направились в пролив, нас встретил лес прожекторов и массированный огонь зениток. Лететь к месту постановки мин пришлось беспрестанно маневрируя. Андреев резко бросал машину из стороны в сторону, уклоняясь от трасс «эрликонов» и лучей прожекторов. Никогда, еще так не встречали... Всю душу вытрясло, пока сбросил мину... [231]
В их самолете техники обнаружили более тридцати пробоин. С повреждениями вернулись и остальные машины. Все считали, что им повезло.
Накануне очередного вылета в эскадрилье состоялось партийное собрание.
— Экипажам приходится испытывать огромное напряжение, — сказал комэск. — Но как бы ни складывалась обстановка, летный состав успешно решает поставленные боевые задачи. Мы уже основательно заминировали Керченский пролив и, несмотря ни на какие трудности, должны продолжать это дело...
Выступающие поделились опытом подготовки к вылету, разобрали несколько примеров успешных тактических действий, вскрыли причины отдельных неудач. Особое место было уделено моральной и физической подготовке личного состава.
К очередному вылету экипажи до мелочей продумали свои действия на каждом этапе, а технический состав сделал все от него зависящее, чтобы матчасть работала безотказно.
* * *
Незамеченными прорваться в пролив не удалось и на этот раз. Но, несмотря на сложнейшую обстановку, все экипажи сбросили мины в заданных местах.
Тщательно проанализировав опыт последних вылетов, командование полка сделало вывод о необходимости выделения большего количества бомбардировщиков для отвлекающих ударов.
Минирование Керченского пролива с воздуха значительно облегчило действия наших наземных войск. На минах, выставленных полком, подорвалось несколько десантных кораблей. Противник был морально подавлен. По данным разведки, имели место случаи отказа гитлеровских моряков от рейсов из Крыма на Таманский полуостров. [232]
Торпедоносцы
Весной 1943 года враг широко использовал плавсредства для перевозки войск и техники из Румынии в Крым и на Таманский полуостров.
Боевые действия 5-го гвардейского авиаполка, с начала года нацеленные на поддержку войск 47-й, а затем 18-й армии, в марте были перенесены на коммуникации Черного моря. Вновь к месту было вспомнить название — «минно-торпедный», но уже во второй его части.
В прошлом торпедоносцы действовали, как правило, способом «свободной охоты». Это не всегда давало эффект, так как конвои противника старались совершать рейсы в ночное время, а отдельные корабли ходили ломаными курсами, то и дело меняли маршруты, что затрудняло их поиск. Вновь сформированный на Черноморском флоте 30-й разведывательный авиаполк быстро набирал темпы боевой работы, и мы все чаще вылетали на удары по его данным. Однако «свободной охоты» это отнюдь не исключало.
Если опросить морских летчиков — участников войны, какой вид боевых действий они считали самым сложным и опасным, то ответ будет один — торпедная атака.
Мне много раз приходилось участвовать в бомбоударах по войскам и технике противника в местах сосредоточения и на переходах, бомбить переправы, аэродромы, железнодорожные узлы, корабли в портах, ставить мины на фарватерах, вести воздушную разведку...
Но каждый торпедный удар памятен на всю жизнь.
Торпедоносец уходит от своих берегов на сотни и сотни километров, в продолжение многочасовой «охоты» под его крылом только вода. Но вот — цель! Летчик снижается до двадцати — тридцати метров и направляет свою машину в самый центр вражеского конвоя, на окруженный боевыми кораблями огромный транспорт. Навстречу — буря огня, водяные столбы, пулеметные трассы, [233] разрывы... Секунды нечеловеческого напряжения, сближение с вооруженной до зубов целью на самолете, не имеющем броневой защиты, почти лишенном возможности маневрировать на предельно малой высоте...
Обнаружить цель — только часть дела. Для успеха атаки необходимы точные данные: курс корабля, скорость движения, расстояние до него, поправки на метеорологические условия... И это еще не все. Под огнем противника надо лечь на боевой курс, сбросить торпеду под определенным углом к поверхности воды, учесть ее инерцию при малейшем изменении курса самолета...
И все — за секунды. Успех решает внезапность удара! Высочайшая точность, моментальность расчетов...
Многое требовалось от экипажа торпедоносца: выдержка, мужество, мгновенная оценка обстановки, сообразительность, глазомер, искусный пилотаж... И самое главное — слаженность. Слаженность, доведенная до автоматизма! Когда весь экипаж — как один организм.
* * *
10 марта в паре с экипажем командира звена Алексея Трошина вылетали на «свободную охоту» к дальним коммуникациям противника. Многочасовой поиск не принес результата. Кораблей противника встретить не удалось, пришлось возвращаться домой с торпедами.
На другой день, действуя отдельным экипажем, производили поиск плавсредств у берегов Крыма.
Осмотрев западные коммуникации и не обнаружив целей, решили пройти вдоль южного берега. Плавсредств и там не оказалось. Ни в коем случае не желая и на этот раз возвращаться ни с чем, решили заглянуть в Ялту.
Снижаюсь до тридцати метров и вдоль берега, от Ливадии, направляю самолет к порту. С суши бьют «эрликоны». Трассы проходят то впереди, то сзади машины. Маневрирую. Открывается акватория порта. Прямо по курсу — баржа у причала. [234]
— Приготовиться к торпедной атаке! — командую штурману.
Небольшой доворот...
— Сброс!
Чувствую легкий рывок машины — торпеда оторвалась. Резко отворачиваю вправо от стены огня, поднявшейся со стороны города и порта.
— Пошла! — докладывают стрелки.
Обогнув порт, оборачиваюсь. На месте, где стояла баржа, — огромный клуб дыма...
— Как результат? — уточняю у стрелков и штурмана.
— Точно врезали! — отвечают все в один голос.
— Не велика добыча, — охлаждаю их неумеренный восторг.
Впрочем, и сам доволен. Добыча добычей, однако атака-то удалась...
Докладывать о результате полета пришлось в присутствии начальника штаба ВВС Черноморского флота генерал-майора авиации Павла Павловича Квадэ, который как раз прилетел на аэродром. Генерал подробно расспросил об атаке, порекомендовал изучить глубины моря на подходах к портам: не дойдя до причала, торпеда может зарыться в грунт. Разговор велся непринужденно, Павел Павлович любил откровенность, умел сразу расположить к себе собеседника шуткой.
Через день вместе с Беликовым вновь вылетели на «свободную охоту». Несмотря на дождь и низкую облачность, на малых высотах, временами почти задевая крылом волну, достигли района поиска. Сначала осмотрели предполагаемые маршруты вражеских конвоев на переходе из Констанцы в Севастополь. Затем — западное и южное побережье Крыма. Заглянули в порты Евпатория, Ялта, Феодосия, но подходящих целей для торпедного удара не обнаружили. Шесть часов напряженного [235] полета, тысяча семьсот километров в сложных метеорологических условиях...
Раздосадованные неудачей, возвратились на аэродром.
Но настоящая неудача постигла не нас.
14 марта два самолета — ведущий капитан Бесов, ведомый старший лейтенант Трошин — вылетели на поиск плавсредств противника в отдаленном районе моря. С Трошиным летел проверяющий — заместитель начальника штаба полка капитан Мартышкин. Маршрут не был пройден из-за сильной болтанки и наступления темноты. Частые обходы грозовых зарядов усложняли расчеты. На обратном пути штурман капитан Кравченко вывел пару в район Туапсе, где неожиданно появившиеся машины были приняты за самолеты противника и обстреляны нашими зенитками. Кравченко, в свою очередь, не