— Штормит, командир! Не в нашу пользу. Может сбить фрицам график.
— Фрицы народ аккуратный, сам поточнее считай! Зато красота-то какая, Коля!
Красиво было действительно, как во сне. В чистом голубом небе безраздельно хозяйничало солнце, а на море перехлестывались огромные пенистые валы... [310]
И все шло навстречу, само давалось в руки.
— Вышли в район цели, — доложил штурман.
Я с удивлением взглянул на часы. Два с половиной часа — как одна минута! И море уже спокойно, как на заказ.
И снова голос Коли:
— Слева корабли!
Глазам не поверишь: вдоль берега спокойно ползут два осевших по самую ватерлинию транспорта. Без охранения — ни катерка, ни баржонки! Не чудеса?
— Атака! — сигнал ведомым.
Мы с Павловым идем на сближение с головным транспортом, ко второму устремляется Алексеев. Все трое снизились, скользим над водой к обреченным на сто процентов целям.
И вдруг...
Чудеса предательски оборачиваются против нас. Невиданное, неслыханное дело! Безоружные грузовые посудины, по сути, не корабли, а суда — военные моряки разграничивают эти понятия совершенно определенно — окутываются густыми ожерельями дымных колец с искрами в середине... Палят! Из десятков, чуть не из сотен орудий! Снаряды рвутся на воде, рикошетируют, огненные трассы перекрещиваются перед носом машины...
А в воздухе не рвется ни один! Чертовщина какая-то... Вот уж действительно — как во сне!
Маневрировать поздно, с каждой секундой в прицеле растет борт транспорта...
— Так держать! — команда штурмана.
— Поврежден киль!.. Пробоины в крыльях!.. — друг другу вдогонку доклады стрелков.
Чудится — лечу уже вовсе без оперения, как ощипанный петух. Вряд ли придется плясать сегодня... Вряд ли придется и вообще. Жаль, не успел прочесть...
— Сброс! — выдыхает Прилуцкий так, будто сбросил торпеду с собственной спины. [311]
— Танки бьют! Танки!..
Что это? Где? С ума, что ли, сошел Панов?
— Танки на палубах! — азартно кричит и Жуковец. — Во, гады!..
Вот, оказывается, в чем дело... Даю полные обороты, прижимаюсь вплотную к воде: слышал что-то о мертвом пространстве у танков. Проношусь мимо транспорта, обогнав торпеду, чуть не задев крылом корму. Панов бешено лупит из крупнокалиберного, с брони танков брызжут искры...
Всё!
— Как торпеда?
Но сам уже вижу: над транспортом взвивается огромное облако...
Машина слушается рулей, оба мотора работают ровно. Значит, все-таки будем плясать? Значит, помог талисман?
— Как ведомые?
— Павлов идет нормально, а Алексеев...
Машина Алексеева отстает.
— Панов, запроси: дотянет?
— Дотянет, — говорит, — командир!
До аэродрома долетели все, хоть Алексееву и пришлось трудно. На стоянке нас встретил комэск. Поздравил с успехом, но вид у него был невеселый.
— Вторая эскадрилья потеряла два экипажа. «Мессеры» навалились...
Погибли летчики старшие лейтенанты Дмитрий Тункин и Василий Васьков, штурманы лейтенант Сергей Петров и младший лейтенант Борис Доловов, стрелки Александр Коптилин, Фатая Камалеев, Борис Михайлов, Иван Романенко.
Мы отделались повреждениями матчасти. Парашют Жуковца был пробит в двух местах: танки стреляли не только из орудий, но и из пулеметов...
Да, плясать в этот день не пришлось. Хоть письмо [312] и обрадовало больше, чем даже то, первое. «Жду... Хоть на денек...» Девичья робкая откровенность. Жду — все пишут теперь. А на денек...
Но что ответить? Идет война. Самая середина ее, стремнина. Гибнут один за другим друзья... Что обещать, чем утешить?
Сквозь колоннаду
Работа с аэродрома подскока увеличивала радиус действия наших машин на триста километров и боевую нагрузку на триста-пятьсот килограммов — за счет уменьшения запаса горючего. Конечно, расположение тяжелых самолетов в пятнадцати километрах от линии фронта, мягко говоря, дело не очень обычное, но...
К июлю аэродром на Тонком мысу Геленджикской бухты стал нашим постоянным местом базирования. Войну мы теперь ощущали не только над целью, но и ежечасно, ежеминутно. Отдаленная канонада, обстрелы...
Основной нашей задачей оставалось минирование дальних водных коммуникаций противника.
После очередного ночного вылета подполковник Канарев подвел итог:
— Можно сказать, что малая высота нам покорилась. Большинство наших опытных экипажей овладело тактикой этого вида боевой деятельности. Но мы не должны забывать о молодых...
Ночной полет на малых высотах заключает в себе ряд трудностей. Ночь скрывает расстояние, усложняет ориентировку. Незначительная ошибка в определении высоты при низких полетах над малоизученной местностью может привести к катастрофе. И если другие виды работы позволяют постепенно вооружать молодежь опытом путем включения ее в боевые группы, то здесь это невозможно. Ночной полет совершается каждым экипажем самостоятельно, сколько бы их ни вылетало на цель. [313]
А полк пополняется. Наша 63-я авиабригада переименована в 1-ю минно-торпедную авиационную дивизию. Ясно, что за этим последуют изменения и в организационной структуре. Советская авиация набирает силу, она уже завоевала господство в воздухе...
Заканчивая совещание, командир полка и замполит дали ряд конкретных указаний по втягиванию молодых экипажей во все виды боевой деятельности.
— Работа наша многообразна, — сказал Аркадий Ефимович Забежанский. — Опытным летчикам и штурманам необходимо продумать последовательность обучения молодых. От близкого к далекому, от простого — к сложному!
* * *
18 июля. День на прифронтовом аэродроме заполнен обычными хлопотами. Несколько раз поле обстреливалось вражеской артиллерией, в небе вспыхивали ожесточенные воздушные бои. На задания уходили истребители, штурмовики, бомбардировщики.
Дело шло к вечеру. Пять самолетов-торпедоносцев во главе с нашим экипажем уже несколько часов находились в готовности к вылету. Приказание поступило, когда до смены оставалось менее получаса. Нанести удар по двум транспортам, обнаруженным на пути к Севастополю. Вылететь тройкой. Ведущий я, ведомые — капитан Аристов и старший лейтенант Бубликов.
Уходим в воздух в шесть часов вечера. Впереди два с половиной часа полета. В район цели выйдем в глубоких сумерках. Если и найдем корабли, то атаковать их будет трудно. Опыта торпедной атаки в темноте, кажется, не имеет никто в полку. Да и возможно ли это? Кроме всего, транспорты идут под усиленным охранением: миноносец, шесть тральщиков, три сторожевых корабля и два самолета До-24.
Задачка! А экипажи Аристова и Бубликова опыта торпедных атак вообще не имеют. Надежда на точность [314] расчетов. Прилагаем со штурманом все усилия, чтобы скрестить свой курс с курсом вражеского конвоя.
Ведомые держатся в строю уверенно, в воздухе не новички. С Владимиром Аристовым мы служили в одной эскадрилье на Тихоокеанском флоте. Уравновешенный, аккуратный летчик. Но боевого опыта не имеет. Зато штурманом у него Михаил Кизилов, бывалый воздушный боец. Награжден орденом Красного Знамени, летал с замечательным летчиком Иваном Василенко, которого недавно вместе с другими нашими опытнейшими асами отправили на замену на Тихоокеанский флот.
Но вместе они выполняют только второй боевой вылет. А это значит многое — взаимопонимание. Особенно в стремительной торпедной атаке, где дело решают секунды.
За экипаж Бубликова мы беспокоились меньше: он уже порядочное время летал в одном составе, выполнил ряд различных заданий.
Миновав траверз Херсонесского маяка, советуюсь со штурманом, как выходить в атаку. Решаем атаковать транспорты с ходу, всей тройкой, с одного направления.
Да, но сначала надо их обнаружить.
— Выходим в район цели, командир!
Внизу уже сгустились сумерки. Особенно трудно просматривать море в восточном направлении.
— Всему экипажу наблюдать за морем!
Расчетное время вышло. Кораблей нет. Считанные минуты, и на море опустится ночь. До предела напрягаем зрение... Конвой удалось разглядеть в темной стороне горизонта.
— Цель справа по курсу! Передать ведомым: атакуем с ходу!
Конечно, это не лучший вариант. Идеально было бы зайти с темной части небосклона. Тем более — при таком сильном охранении. Но для этого потребовалось бы [315] десять-пятнадцать минут. А их не было, темная южная ночь не ждала.
— Атака!
За мной круто разворачивается Бубликов. Аристов медлит, идет прежним курсом. Ясно, что с кораблей нас прекрасно видят. Но огня нет. Силуэты растут, видятся четче. Навожу машину на впереди идущий транспорт. Высота — тридцать. В темноте выдерживать ее крайне трудно...
Вдруг вижу: прямо мне в лоб правит огромный «Дорнье». Отвернуть? Собьешь прицел, на второй заход времени нет. Уйти вниз? Врежешься в воду. Стиснув штурвал, мчусь навстречу. Летающая лодка проходит выше метрах в двадцати. Беглый доклад Панова:
— Сзади нас бомбы... Рвутся в воде...
Ясно. Вражеские летчики пытались поставить перед нами стену из водяных столбов, но ошиблись в расчете. Бомбы тяжелые, столкновение с таким всплеском — верная катастрофа...
Но и перед озаряемым отблесками разрывов транспортом вздымаются высоченные белые колонны. Немцы ограждают цель. Одновременно ставят заградогонь: цветные шары «эрликонов», строчки пулеметных очередей...
Прорываемся сквозь колоннаду, нацеливаемся на транспорт, словно намереваясь его таранить. Четыреста метров, пора!.. Ну, штурман...
Наперерез нам на полном ходу выскакивает сторожевой катер. Бьет из всех пулеметов...
Но вот и знакомый рывок. Рискуя задеть крылом воду, вывожу самолет из атаки.
— Торпеда приводнилась нормально! — в один голос докладывают стрелки.
Противозенитный маневр. На крутом развороте успеваю увидеть: вспышка пламени, огненные брызги...
— Молодец, штурман! [316]
— Молодец, командир!
— Стрелки, как у ведомых?