– Зачем мне в хозяйстве такая кобыла? – Напротив, от слов Ахмеда стало весело. – Любимая женщина – это та, которую хочется носить на руках.
Настроение требовало выхода. Я подстегнул коня и погнал вдоль улицы, словно пытаясь догнать улетевшее счастье.
Сзади гикнул Ахмед. Он обожал скачки, и что дело происходило посреди города, не играло особой роли.
Прохожие шарахались в стороны. Кажется, уже начинало смеркаться. Свежий ветер обдувал лицо, пытался проникнуть под плотный мундир.
Хорошо!
Наверно, я с легкостью проскочил бы через весь город, но в одном из дворов промелькнул знакомый возок.
Я натянул поводья так резко, что конь взвился на дыбы. Рядом взвился конь Ахмеда. Только, в отличие от меня, кочевнику сей маневр был привычнее.
– Нам сюда.
Теперь оставалось проверить, кто лучше, а кто хуже – незваный гость в моем лице или татарин за моей спиной?
Монс не была царицей, и стать законной женой монарха ей было не суждено. Но бедную Евдокию уже отправили в монастырь, и теперь любовница чувствовала себя едва ли не самой важной женщиной в стране.
Но только женщиной. Никакого влияния на дела Анна не имела. Да они ее, наверно, и не интересовали. Зато самомнения у фаворитки стало хоть отбавляй.
Уже у входа я был остановлен важным мажордомом, а может, привратником в ливрее.
– Сюда нельзя, – с акцентом, но как нечто твердо заученное объявил мажордом-привратник.
– Доложи: командор Кабанов. – Я подпустил на свое лицо выражение непробиваемого высокомерия.
Шум во дворе привлек внимание. В окне второго этажа появилось веселое лицо Петра, и зычный голос долетел даже сквозь дорогое стекло:
– Командор! Иди сюда!
Я небрежно отодвинул слугу плечом и прошел в дом.
Не люблю холуев. Мужчина может получиться из дворянина, из беспризорника, из вора – но никогда из слуги.
У Монс Петр был вместе с неизменным Алексашкой и каким-то явно военным мужчиной, хотя в данный момент обряженным в обычный «штатский» камзол. Следовательно, царь прибыл сюда отнюдь не для любовных утех. А отсутствие на незнакомце формы – очевидно, предосторожность против узнавания. По мундиру легко узнать страну. Сразу возникает вопрос: зачем? Но партикулярное платье превращает человека в частное лицо. Мало ли с кем порой общается государь?
Незнакомцем мужчина оставался не дольше минуты. Нас представили друг другу, и я узнал, что передо мной посланник Августа генерал Карлович.
Не скрою, впечатление он производил приятное. Или я после предыдущей встречи размяк настолько, что был готов любить весь мир? Кроме одного баронета. Уж к нему меня не заставит хорошо относиться никто и ничто.
Стол был накрыт на четверых, и сейчас слуги спешно ставили пятый прибор.
Анна прежде посмотрела на меня со скрытым недовольством. Сказалась немецкая бережливость и нежелание тратиться еще на одного гостя. Затем ее взгляды стали в чем-то даже интригующими. Она была любовницей государя, но любила ли своего повелителя? Уж я-то помню ее конец…
Может, я просто недопонял женщину и в данный момент приписал ей то, чего пока нет?
О делах почти не говорили. Дело не в том, что Петр опасался утечки информации. Хотя подкупить подарками и лестью любовницу царя был бы весьма неплохой ход для любого дипломата. Если бы не одно «но».
Не знаю, как будет со Скавронской, пока Петр относился к женщинам исключительно как к объектам вожделения. Неким безмозглым и бесчувственным куклам, предназначенным лишь для удовлетворения мужских потребностей.
– Это тот самый человек, который совершил рейд на Кафу и захватил Керчь, – отрекомендовал меня царь. – Между прочим, бывший флибустьер.
– Видели бы вы, как он дерется! – подхватил Алексашка. – Один десятерых стоит!
Но мне показалось, Меншиков немного завидует моим последним делам. Раньше этого не было. Теперь будущий Светлейший мало-помалу начинает ревновать ко всем, кто пользуется доверием Петра. Пока не настолько сильно, однако в грядущем вполне возможны осложнения с этой стороны.
Карлович посмотрел на меня с уважением. Он принялся расспрашивать, как мне все удалось. Пришлось объяснить – все дело в турецкой беспечности и неготовности отразить удар. В противном случае ничего бы у нас не вышло.
И конечно, подготовка. Драться самому – не велика заслуга. Надо научить драться других. Да так, чтобы, идя в бой, они были уверены в своей непобедимости.
– Одна беда, – с оттенком веселья сообщил Петр. – Повелений не дожидается. Что в голову придет, то и творит.
– Я просто предугадываю невысказанные желания Вашего Величества, – в тон ему отозвался я.
Потом разговоры перетекли на обычную болтовню, частенько именуемую «светской». Под вино можно говорить о чем угодно. В смысле, о любых пустяках.
После обеда, вернее ужина, перешли в другую комнату и закурили. Тут мы уже оставались чисто мужской компанией, и Петр смог переключиться на дела.
– Карлович специально приехал, чтобы договориться о совместных действиях против шведов. Август нападет на Ригу, датчане – на Шлезвиг, мы – на Нарву.
Идея с нападением на Ригу мне не понравилась. Я помнил, что Август являлся нашим союзником в той войне, только не помнил, на каких условиях он ввязался в это дело. Похоже, на весьма эгоистичных.
– Что кому достанется? – на всякий случай уточнил я.
– Полякам – Лифляндия, нам – устье Финского залива, – охотно пояснил царь.
Я едва не поперхнулся дымом. Внутри стал закипать гнев. Захотелось бросить Петру в лицо хрестоматийное: «Ты чего, сука, казенные земли разбазариваешь?!»
Нет, но грабят среди бела дня, а царь при этом сияет, словно ему золотой дукат подарили! Да тут впору на себе тельняшку рвать и посыпать парик пеплом!
Однако не объяснять же это при посланнике короля! В качестве друга он не слишком нужен. Но в качестве врага не нужен вообще.
– Государь, я провел инспекцию формирующихся полков. Скажу прямо – впечатление удручающее. Солдаты ничего не умеют, офицеры – кто не умеет, а кто просто не хочет ничем заниматься. С такой армией в Европе воевать нельзя. Разобьют.
Петр недовольно дернул щекой. Он пока мало обжигался на молоке и на воду дуть не собирался. Более того, недавние победы на юге казались ему гарантом побед на западе.
Поморщился Карлович. Этому не терпелось доложить королю о полном успехе миссии. Может, генерал в самом деле неплохой мужик, однако ему ли считать грядущие чужие потери? Большинству до своих дела нет.
– Шведская армия невелика. А король известен только своими безобразиями. Да и кто он? Мальчишка, – пренебрежительно заметил Карлович. – Вдобавок, лифляндские бароны заявили о своем желании войти в состав Речи Посполитой и готовы поднять восстание против шведского владычества.
– Шведская армия – одна из лучших в Европе, – отчеканил я. – Воюют не числом, а умением. Победа определяется силой духа, воинским умением, способностью армии к маневрированию. Шведы все это умеют, а мы пока – нет. Война с нашей стороны преждевременна. Какая война, когда в новых полках солдаты ни разу не стреляли? В целях экономии пороха, которого действительно очень мало. А на баронов я бы особо не рассчитывал. Важны не слова, а дела. Самое лучшее пока – как можно дольше водить за нос шведское посольство. Желательно – до следующего лета. Не стоит заключать унизительный мир с теми, кого рано или поздно разобьешь.
От хорошего настроения царя не осталось следа. Он смотрел на меня с неприкрытой злостью, словно это я был виноват во всех перечисленных проблемах.
У меня настроение пропало тоже. Да и как ему не пропасть?
Разговор продолжился чуть позже уже во дворце и без Карловича. Видно, до царя дошло, что всего я в присутствии посланника Августа говорить не буду.
– Ты что себе позволяешь? – Петр едва не набросился на меня.
– Государь, помимо доложенного мною есть еще два момента. Союз с Польшей нам не нужен, а Лифляндия – нужна. В первую очередь – это известный порт. Прикормленное место, в которое пойдут корабли. Довольно большой город, удобно расположенный, который сравнительно легко оборонять.
– Кто ты такой, чтобы рассуждать? – Петра несло. – Август – мой друг. Я ему обещал, что мы выступим против шведов вместе. С кем говоришь таким тоном?
– Мы можем выступить с кем угодно. Но Лифляндия должна быть нашей. В Риге России было нанесено оскорбление, и виновные должны за него ответить. Да и Август – друг, но монархия в Польше выборная. Надоест шляхте, изберут другого короля, и что тогда? Заплатит ли кто, уговорит – выборность и продажность неотделимы друг от друга. В итоге получим еще одного врага возле границ. Нет, хочет Август помочь – пусть претендует на что-либо другое. Не нравится – может продолжать ухлестывать за юбками. У него это весьма недурно получается.
Если юный Карл до сих пор действительно был известен своим крайне безалаберным, мягко говоря, образом жизни, то и Август ничем не прославился. Разве что любвеобильностью и склонностью к непрерывным развлечениям.
– Да… – Я никогда не видел Петра в таком гневе. Казалось, его сейчас хватит удар. Он даже не мог найти слов. Зато вместо них схватился за шпагу.
Наши взгляды скрестились похлеще клинков. В отличие от царя, за оружие я не брался. Не хватало нападать на законного государя! И вообще не думал угрожать. Но и подчиняться преступным глупостям не собирался.
Шпагу Петр вынуть так и не смог. Он первым не выдержал нашего поединка и словно в отместку прокричал:
– Убирайся! Чтобы духу твоего в Москве не было! Слышишь? Никогда! И носа не показывай!
Мог бы с этого начать. Во мне тоже кипел гнев, и я не собирался унижаться, доказывать очевидное тому, кто вбил себе в голову какую-то глупость.
– Честь имею! – Я щелкнул каблуками, хотя подобный жест был еще не принят, склонил на секунду голову, повернул через левое плечо и едва не бегом двинулся прочь.
Да пошло оно все!..
Но перед тем как покинуть Москву, я еще по большому секрету успел кое-что шепнуть на ухо Карловичу. Исключи