— Хороший человек, — сочувственно произнесла Татьяна Сергеевна, — но поступил весьма непочтительно: часто ходил к нам, а проститься не нашел нужным.
— Знаете, как бывает, Татьяна Сергеевна, хочет человек, да…
— Не оправдывайте своего приятеля, но только знайте, что он в моей квартире никогда раньше не бывал.
— Не понимаю вас.
— И понимать нечего. Сказала — не бывал, и все!
— Что случилось? — допытывался Сергей, почувствовав недосказанность в словах хозяйки.
Татьяна Сергеевна вышла из столовой, выглянула в коридор и, возвратившись, плотно закрыла за собою дверь. Неслышными шажками она приблизилась к Сергею и сказала совсем тихо:
— В тот день, когда вы впервые ушли на гулянье, приходил один господин, назвался вашим дядей, но я его сразу разгадала. Он все расспрашивал о вас, с кем встречаетесь, кто у вас бывает.
— И что вы ответили?
— Сказала, что никто ни разу не приходил. Дескать, один-одинешенек проводит время. А «дядя» не поверил, пошел в вашу комнату и там шарил среди книг.
— Вы про Митеньку ничего не говорили?
— Что вы, Сергей Георгиевич! Я уверяла, что никто у вас не бывает, что вы с утра до ночи занимаетесь. — Она повременила, поправила скатерть на столе и с тревожным любопытством спросила: — Неужели Митя из тех, кто против царя? Какой ужас! И вы тоже, Сергей Георгиевич?
Сергей молчал.
— Почему вы не отвечаете?
Сергей по натуре был прямой человек: что на уме, то на языке. Не в его характере было таить то, во что верил, но как признаться Татьяне Сергеевне во всем?
— Как вы могли так дурно подумать о нас, Татьяна Сергеевна?
— Зачем же тогда приходил этот «дядя»?
— Мало ли доносчиков на божьем свете! За то они деньги получают, чтобы чернить людей.
— Значит, это поклеп на вас?
— Бесспорно! Но я не боюсь жандармского управления. Кроме занятий, я ничем не интересуюсь.
Татьяна Сергеевна немного успокоилась. Сергей рассеял ее сомнения. Она предложила ему чаю с только что испеченным ею пирогом. «Сергей Георгиевич на это не способен, — говорила она самой себе, укладываясь спать, — такой благовоспитанный студент, и вдруг какие-то страшные бомбы, от взрыва которых гибнут люди».
А Сергей в это время мучительно думал над тем, как найти подпольный комитет партии, чтобы явиться туда и сказать: «Я ваш солдат и жду приказаний!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Больше года прошло с того дня, как Кодряну, внезапно оставив Сергея одного на улице, исчез в глубине какого-то двора на набережной. Татьяна Сергеевна не вспоминала Митеньку, зато Сергей сильно скучал по нему. Мать в письмах упрекала Сергея за то, что он позабыл ее и не приезжает повидаться. Признаться, его и не тянуло в Кишинев: кроме Юры Булата, никого из школьных друзей у него там не было, а встреча с незнакомым отчимом и его сослуживцами, которые, по письмам матери, собирались у нее по субботам за зеленым столом, ничего приятного не сулила.
«Нужно дать себе полный отчет в том, — записал Сергей в эти дни в свой дневник, — что переход на сторону пролетариата означает тем самым разрыв с той средой, которая тебя вырастила и воспитала. Эта среда для тебя безвозвратно умерла, а ты в ее глазах стал преступником».
В жандармское управление больше Сергея не вызывали. На досуге он читал газету «Правда», которую получал в книжной лавке Комиссаренко в Уланском переулке. Там же он приобрел две книги: Киная «Русско-японская война» и Гейдена «Армия и флот в современной обстановке». Первая книга, написанная офицером японского генерального штаба, была всего-навсего сборником хвалебных донесений японских командующих сухопутными и морскими силами. Читать эту книгу было скучно и бесполезно. Начиналась она напыщенным обращением японского императора:
«Мы, милостью неба, император Японии, сидящий на троне, занятом с незапамятных времен одной и той же династией, сим объявляем всем нашим верным и храбрым подданным: мы объявляем войну России и приказываем нашим армии и флоту всеми вооруженными силами начать враждебные действия против этого государства».
Сергей на полях написал карандашом:
«Дурак с незапамятных времен».
Брошюру Гейдена он прочитал от начала до конца. Это была вводная часть к лекциям, которые Гейден читал на курсе военно-морских наук при Морской академии в конце прошлого века. Не случайно Сергей так заинтересовался брошюрой. Из «Правды» он знал, что капиталистические государства поделили между собой территорию земного шара, причем некоторые государства сумели за последние двадцать лет развить свою промышленность, обогнав некогда мощные страны. Естественно, возникли стремления к новому переделу мира. Гейден писал:
«Морская война происходит на водной поверхности земного шара, которую народы еще не поделили между собой, хотя прибрежные воды и входят в различном протяжении в территориальные пределы различных государств».
Дыхание приближавшейся войны чувствовалось с каждым днем все сильнее. Государства заключали между собой договоры, их дипломаты вели секретные переговоры, держа перед собой карту мира, чтобы перекроить ее. К словам дипломатов прислушивались начальники штабов. В одном из номеров газеты «Правда» Сергей прочитал:
«Опасность войны особенно велика на европейском материке, где столкновение двух государств грозит обратиться в коалиционную общеевропейскую войну, в которой примут участие около двадцати миллионов рабочих рук в качестве вооруженной силы. Такая война, по расчетам, должна обходиться Европе около сорока миллионов рублей в день и неминуемо приведет к полнейшей финансовой катастрофе и к всеобщему социальному перевороту».
Вторую неделю бастовали обуховцы. Сергей решил побывать на заводе в надежде встретить Кодряну. Когда лучше всего пойти туда: утром или днем? В чем пойти? После долгих размышлений он приобрел пиджачную пару, косоворотку и картуз и тайком от Татьяны Сергеевны — как бы она не увидела его в таком необычном костюме — ушел из дому.
На Шлиссельбургском проспекте, недалеко от заводских ворот, группа рабочих вела между собой беседу. Сергею приглянулся рабочий в порыжевшем от времени пиджаке и в таких же штанах, заправленных в голенища старых, давно не чищенных сапог. Из-под черного картуза с потускневшим козырьком выглядывала прядь русых волос.
Подойдя к нему, Сергей смущенно спросил:
— Обуховские?
— А то какие же?!
— Хотел поговорить с вами.
— Говори! — сказал рабочий.
— Мне бы с глазу на глаз.
— Ладно, пойдем в сторону.
Сергей мялся, не зная, с чего начать, но, встретившись с приветливым взором рабочего, приободрился.
— Я студент, — сказал он. — У вас бывает здесь Дмитрий Клещев?
— Кто он такой?
— Такой же студент, как и я, только постарше меня.
— Не знаю такого.
Сергей сразу приуныл.
— Деньги, что ли, занял и не отдает? — спросил шутливо обуховец.
— Что вы, милый человек, в деньгах ли счастье? Клещев — мой друг и учитель, он давно собирался свести меня на этот завод, но только пришлось ему недавно скрыться, и с тех пор его след затерялся.
— Правду говоришь?
— Обидный вопрос.
— А ты не обижайся. Как тебя зовут?
— Сергей Лазо, проживаю я на Подьяческой, шестнадцать. Заходите ко мне!
— А меня Никанор Жарков. Уж лучше ты ко мне заходи.
Они простились, и Сергею стало тепло на сердце, словно он уже разыскал Кодряну.
Медленно угасал июльский день. С Невы тянуло прохладой.
Сергей шел мимо заборов, за которыми лежали пыльные пустыри — бедно выглядела Охтенская сторона. Он направлялся к Жаркову, жившему за Обуховским заводом, почти у деревни Мурзинка. Будь это осенью, когда над столицей висит непроглядный туман и весь день моросит дождь, не так просто было бы добраться до жилья Никанора Алексеевича. На Охте легко в такую пору увязнуть в болоте по самое колено. А сейчас, летом, пересохшая грязь искрошилась, и при малейшем ветре тучи пыли неслись над пустырями.
Дом, в котором жил Жарков, стоял посредине переулка. Грязный двор с трех сторон окружали каменные флигели с галерейками, по которым можно было пробраться в любую из квартир. Желтая краска давно поблекла от дождей и пыли, флигели выглядели грязно-серыми. На стенах отчетливо проступали пятна сырости, а там, где облупилась штукатурка, видны были бурые кирпичи.
Перепрыгнув через ров, Сергей вошел в глубь двора и с трудом разыскал квартиру Жаркова.
Никанор, стоя на коленях, мастерил на продажу лохань. У окна сидела женщина с гладко зачесанными назад волосами и в ситцевой кофточке. При виде незнакомого человека женщина настороженно посмотрела на Никанора, но его приветливые слова, обращенные к Сергею, успокоили ее.
— Нашел ты меня…
— Как видите.
— Садись, пожалуйста, к окну! А ты, Анфиса, уступи место гостю, — обратился Жарков к жене, — мы с ним побеседуем.
— Наверно, такой же, как Тихон, — сердито сказала она. — Учат они тебя дурости, а я с детьми голодаю. И чем они тебя приворожили? Тьфу!
— Постыдилась бы при человеке, укоризненно заметил Никанор, качая головой, — может, он сам голодный.
Сергею стало неловко. Только сейчас он понял, что и до забастовки Жаркову с семьей трудно жилось. Анфиса вышла на улицу.
— Ты не обращай внимания, — успокоил Никанор Сергея, — она смирная и добрая, но сейчас нужда… Сам знаешь…
Никанор не договорил и провел ребром ладони под подбородком.
Сергей сел на табуретку и долго мялся, пока наконец решил сказать то, о чем думал.
— Да, тяжело сейчас рабочим. У многих семьи… Хочу предложить студентам собрать денег и отдать их вам.
— Благородное дело, ничего не скажешь.
— Вот я и решил посоветоваться с вами. Если согласны, завтра же начну собирать.
Когда Сергей, поговорив обо всем, собрался уходить, Никанор, отыскивая свой картуз, сказал: