— Погоди, пойду проводить.
— Не надо, — возразил Сергей, — сам дорогу нашел, сам и уйду.
Он простился и вышел на улицу. За воротами стояла Анфиса, невеселые ее глаза были устремлены на пустыри.
— До свидания, — сказал он, обернувшись к ней.
— До свидания, — ответила Анфиса. — Не взыщите, что так встретила.
Сергей быстро вынул из кармана заранее приготовленную десятку и сунул ее в руку Анфисы.
— Это зачем? Не надо, — смутилась она.
— Я прошу вас. Это от студентов — бастующим.
— Спасибо! — прошептали ее губы.
Сергей не знал, что ответить, и поспешил уйти, но если бы он оглянулся, то увидел бы на глазах у Анфисы слезы.
…За окном вечер. Сергей сидит за столом и читает французскую книгу. На парадном позвонили. По прихожей мелкими шажками прошла хозяйка. До Сергея донесся мужской голос, потом в дверь постучала Татьяна Сергеевна и взволнованно произнесла:
— Сергей Георгиевич, к вам.
Сергей поднялся со стула и направился к двери. Он почему-то решил, что пришел Далматов или другой непрошеный жандармский офицер и снова предстоит неприятная беседа.
— Войдите! — крикнул он на ходу и толкнул дверь.
На пороге стоял подпоручик с черной курчавой бородкой. Сергей чуть не вскрикнул от изумления, но подпоручик, украдкой от хозяйки, приложил палец к губам и спросил:
— Вы Сергей Георгиевич Лазо?
— Да! Прошу ко мне!
Звеня шпорами, подпоручик переступил порог и плотно закрыл за собой дверь. Убедившись в том, что Татьяна Сергеевна покинула прихожую и ушла к себе, он улыбнулся. Сергей порывисто обнял нежданного гостя.
— Федя, родной!
— Тсс! — предупредил подпоручик. — Не Федя и не Митя, а Виталий Витальевич Щеглов, подпоручик семнадцатого Архангелогородского полка.
— Это правда?
— Не все ли равно? Важно, что меня теперь и сам Далматов не узнает.
— Где ты пропадал столько времени? — спросил Сергей. — Жандармы обыскали двор, но не нашли тебя.
— Двор-то проходной. Я скрылся, а через два дня уехал в Иваново и работал там по заданию партии. А тебя тогда задержали?
— Даже допрашивали, угрожали, пытались разузнать о тебе. Далматов знает тебя как Кодряну, а не как Клещева.
— Не выдала? — Кодряну показал в сторону столовой, где находилась хозяйка дома.
— Нет! Благородная старушка уверяла шпика, что у меня никто не бывает.
— Что ты успел за это время? — поинтересовался Кодряну.
— Ничего!
— Жаль, что я не успел познакомить тебя с одним студентом твоего же института, он бы заставил тебя как следует поработать…
— Кто это?
— Высокий такой, в пенсне, маленькие усики, глаза карие…
— Уж не Всеволод ли Сибирцев с четвертого курса?
— Угадал!
Сергей сделал удивленное лицо.
— Я Сибирцева много раз встречал, но он какой-то замкнутый. Быть может, мне к нему завтра пойти?
— Думаю, что не застанешь его, он в Сибирь собирался. Много читаешь? — Не дожидаясь ответа, Кодряну подошел к полке, висевшей на стене, и стал просматривать книги. Среди учебников и книг по военным вопросам, которыми Сергей интересовался в последнее время, все еще красовались тимирязевские лекции.
— Хранишь как память или продолжаешь изучать? — спросил он.
— Лекции безусловно интересные, — ответил Сергей, — но в свое время я, увлекаясь ими, сделал много ошибок.
— Вот как, Сережа! Самобичевание! Очень хорошо признавать свои ошибки. В чем же они заключались?
— Я механически переносил дарвиновскую формулу борьбы за существование на человеческое общество. Законы же развития общества нельзя отождествлять с законами природы. Разве гнет капиталистов над рабочими или подавление забастовок можно объяснить дарвиновской борьбой за существование?
— Как же ты дошел до этой мысли?
— Маркс помог. Я прочитал его письмо, в котором он раскритиковал книгу Ланге «О рабочем вопросе».
Друзья просидели до полуночи, делясь воспоминаниями.
— Оставайся у меня, — предложил Сергей.
— Нельзя! Я в гостинице.
— Завтра придешь?
— Не знаю. Возможно, уеду. Проводи меня.
Сергей накинул на себя шинель, и друзья, бесшумно покинув комнату, вышли на улицу.
С залива дул влажный ветер. Над Исаакием кружились и кричали гортанными голосами грачи.
Ночью хлынул ливень и так забарабанил по стеклам, что Сергей проснулся от шума. Прислушался — ветер проносился с бешеной быстротой, ударяя в стекла окон косыми струями дождя. Сергей перевернул подушку холодной стороной к лицу и прильнул к ней.
На рассвете дождь утих. Сергей выглянул в окно — от снега и следа не осталось.
Кодряну снова исчез, и Сергею было не по себе. Целыми днями он читал. На Обуховском и на других заводах забастовки прекратились. Теперь Сергей навещал Жаркова только по воскресным дням.
Никанор принадлежал к тем рабочим, которые поняли, что борьба за политическую свободу принесет и экономическое раскрепощение, и с этого пути уже не сворачивали. Жарков умел читать, писать, но для приобретения теоретических знаний у него не хватало времени. Он знал простой трудовой закон, выражая его своими словами: «Я такой же человек на земле, как и все, значит, я вправе жить свободным и независимым. Я работаю и за это должен получать столько, сколько нужно мне и моей семье. Трудиться же и отдавать свою силу фабриканту я не хочу. Вот и выходит, что у меня одна дорога с большевиками». Эту простую истину Жарков умел передавать многим рабочим, привлекая их на сторону большевиков.
Сергей, впервые услышав из уст Никанора его рассуждения, даже позавидовал его умению разбираться в политической борьбе и признался Никанору, что общение с ним дает ему, Сергею, не только моральное удовлетворение, но и жизненный опыт.
— Не верю тебе: ты студент, учишься наукам, книжки читаешь.
Сергей почувствовал себя ущемленным и пожалел об излишней откровенности. Жарков долго испытывал студента и пришел к выводу, что его искренность не вызывает сомнения.
С этого дня их дружба стала крепнуть.
Однажды Сергей застал у Жаркова незнакомого человека. На его щеках горел болезненный румянец. После ухода незнакомца Жарков сказал:
— Хороший человек! Самого Максима Горького знает, много раз беседовал с ним по нашим делам. Но только болезнь подкашивает, по всему видать — чахотка. Приходи на будущей неделе — познакомлю.
— Как его зовут? — поинтересовался Сергей.
— Тихоном.
Знакомство состоялось. Тихон смотрел на Сергея глубоко запавшими на худом лице светлыми глазами и слушал его неторопливую речь.
— Хотите работать? — спросил он.
— Очень! Был бы здесь мой друг — все бы по-другому сложилось.
— Кто он?
— Федор Кодряну.
Тихон пристально поглядел на Сергея и добродушно спросил:
— Не вы ли его бывший ученик?
— Да!
— Знаю про вас. Федор хвалил… Ну что же, на первых порах можно предложить вам прочитать лекцию.
— С радостью!
— Поезжайте в Одессу и прочтите революционно настроенным студентам доклад о задачах молодежи. Вы ленинскую статью знаете?
— Мне Кодряну давал ее читать.
— Сами вы, кажется, южанин? — спросил Тихон.
— Из Бессарабии. Родился в Пятре, а учился в Кишиневе.
— Давно дома не были?
— Давно.
— Вот и поезжайте в Одессу, а заодно навестите своих. В следующее воскресенье мы здесь встретимся, и я дам вам адрес одной одесской курсистки.
Татьяна Сергеевна обратила внимание на приподнятое настроение жильца.
— С чего бы это, Сергей Георгиевич?
— Домой еду.
— Наконец-то матушку повидаете.
…Люся была двоюродной сестрой Сергея, он писал ей иногда из Питера, но не знал о ее дружбе с Тихоном. Сейчас он радовался вдвойне: повидать любимую кузину, которую не видел свыше шести лет, и тому, что их теперь объединяет не только родство, но и революционная работа, о которой ни один из них раньше не догадывался.
В Одессу поезд пришел под вечер.
Сергей покинул вагон и двинулся с потоком пассажиров. Сдав чемоданчик в камеру хранения, он вышел на площадь. Перед ним лежала прямая как стрела Ришельевская улица. Дойдя до Дерибасовской, Сергей расспросил, где Конная.
В окнах дома № 17 по Конной горел свет. Сергей поднялся на третий этаж и робко позвонил. Дверь открыла девушка, лицо которой трудно было разглядеть в полутемной прихожей.
— Можно попросить Люсю? — спросил он застенчиво.
— Это я.
— Вам письмо от Тиши из Петербурга.
Он извлек из кармана маленький конверт и протянул его. Девушка быстро спрятала письмо в рукав платья и тихо сказала:
— Ждите меня на другой стороне улицы.
В ту же минуту дверь перед ним захлопнулась.
Люся пришла только через полчаса.
— Не могла раньше, — оправдывалась она. — Давайте знакомиться. Как вас зовут?
— Сергей Лазо.
От неожиданной встречи Люся ахнула.
— Кто бы мог подумать? Сереженька! Неужели это ты? Не узнала. Как ты возмужал, изменился… Помни, что мама не должна знать о твоем приезде. И даже видеть тебя. Ночевать будешь у моего приятеля, а завтра придешь ко мне под видом столичного поэта, приехавшего читать свои стихи.
— Все будет так, как ты этого хочешь.
Люся почувствовала в его словах обиду.
— Вот это уж напрасно, — постаралась она его успокоить. — Я знаю, что делаю. Скажи, пожалуйста, как здоровье Тиши?
— К сожалению, не могу сказать, но товарищ, у которого мы с ним встретились, уверял, что Тихону надо серьезно лечиться.
Они долго бродили по улицам ночного города, и со стороны казалось, что эта влюбленная пара все не может расстаться.
Простились в полночь. В порту на пароходах били склянки.
Уговорив мать уйти к знакомым, Люся устроила сходку. В столовой собрались студенты и курсистки. На столе, накрытом белой скатертью, стоял никелированный самовар. От самовара вилась тонкая струйка пара. В вазочках лежали сахарные баранки.
Сергей сидел один в Люсиной комнате, а сама Люся носилась по квартире, хлопоча, как и мать, когда у них собирались гости. Наконец она вбежала в свою комнату и быстро проговорила: