Отряд вошел в город. Впереди несли знамя. За знаменосцем верхом на добротном коне Иван Шевчук. Через плечо красная лента. Сам молодой, румяный, кудлатый. В правой руке папаха. Бойцы шли сомкнутым строем, строго печатая шаг.
— Если хоть один собьется, — предупредил Шевчук, — выгоню из отряда. Если встретится жинка — отдать честь и топать дальше. Вечером дадим отпуска на побывку. Пусть видят советские люди, пусть видят японцы, кто такие партизаны.
Горожане встретили отряд с обнаженными головами, восторгаясь своими защитниками. А защитники шли по четверо в ряд, в тулупах, армяках и полушубках с берданами, винчестерами, маузерами, кольтами, наганами, обвешанные гранатами. Шли гордо.
Разместился отряд на окраине в деревянных казармах. С отрядом и Постышев. Добравшись до нар, он с трудом снял с себя валенки, растер отекшие ноги.
— Постышев здесь? — раздался в дверях голос адъютанта Шевчука.
— Здесь! — ответил Павел Петрович.
— Давай до командира!
Постышев перемотал портянки, всунул ноги в валенки и покорно пошел. В отряде знали, что он из каких-то больших комиссаров, которого крепко уважает сам Шевчук. Их подкупала его безропотность и скромность: никогда не жаловался на трудности, голодный паек, жил со всеми наравне, не пожелав выделять себя как представителя власти.
Шевчук встретил его озабоченно.
— По городу не ходи — не совсем безопасно. Надо было бы узнать, что во Владивостоке, а поднять сейчас отряд на такой поход трудно. Дошел до меня слушок, будто Лазо собирается говорить с японцами. Ежели какие переговоры, то почему без нас? Как думаешь?
— Я Лазо знаю, — не задумываясь ответил Постышев. — Это наш человек.
— Верю тебе, Павло Петрович, а все же собирайся в дорогу до Лазо и разузнай у него, что и как.
Сергей Георгиевич встретился с Постышевым на квартире у Пригожиной. С минуту они безмолвно смотрели друг на друга, потом обнялись.
— Иркутск за горами, но мы туда вернемся, — уверенно произнес Лазо.
— Не сомневаюсь, — тоже твердо ответил Постышев, — но крови прольем немало.
Они говорили долго, обстоятельно. Лазо разъяснил Постышеву положение в городе.
— Американцы отплыли, — сказал в заключение Сергей Георгиевич. — Белочехи уже не сила, а с японцами надо лавировать. Как соберем все силы в один кулак, так мы из Владивостока, а вы из Хабаровска возьмем их в тиски. Я прошу тебя передать привет Шевчуку и Бойко-Павлову и сказать им, что только крепкая дисциплина поможет нам выдворить врагов с нашей земли.
На высотке 55 сосредоточивались по приказанию Лазо воинские части, покинувшие Розанова. Первыми пришли артиллеристы. Прапорщик Амурской батареи Горбов, избранный артиллеристами командиром, приказал замаскировать орудия и явился в земскую управу, чтобы доложить о своем подчинении Военно-революционному штабу.
Об исчезновении батареи сообщили Розанову. Генерал схватился за голову.
— Где Извольский? — закричал он. — Что это делается? Соедините меня с Андо!
Адъютант хорошо знал своего генерала. Тот кричал не потому, что был зол на Извольского, а потому, что им овладел очередной приступ страха. В такие минуты срочно вызывали штабного доктора. Он вбегал без стука к Розанову и, подавая порошки, успокаивал:
— Примите, генерал, сразу два и улыбнитесь! Иначе вашему сердцу грозит опасность — оно остановится.
Генерал глотал порошки, но страх долго не проходил. На этот раз он в конце концов успокоился, но новое сообщение снова взволновало его. Широко раскрыв глаза, он слушал подполковника Извольского.
— Ваше превосходительство, сформировать офицерский корпус не удается.
— Почему?
— Офицеры неохотно записываются.
— Что за либерализм вы разводите? Офицерам надо не предлагать, а приказывать.
— Они вышли из повиновения.
— Значит, в моих частях анархия, бунт?
— Похоже на то.
— Неужели они поддались большевистской агитации?
— Примеру батарейцев последовала рота тридцать пятого полка. Она сошла с парохода «Печенга», забрала оружие, обмундирование и, пройдя строем через город, тоже скрылась.
— Еще одна измена? — вскричал генерал. — Вызвать командира моей личной охраны.
Извольский стоял навытяжку. Он считал, что приказ генерала относится не к нему, а к адъютанту, но того не было в кабинете.
— Чего вы стоите как истукан? — вскипел генерал. — Я приказал вам вызвать командира моей личной охраны.
Чаша обиды переполнилась до отказа. Извольский вышел из кабинета, надел в приемной шинель и, не глядя на адъютанта, поспешно покинул здание штаба. Он шел пешком на Русский остров, обдумывая, как арестовать Розанова и отвезти его к Лазо. В эту минуту он был готов на все. «Скорей на остров, — торопил он самого себя, — сейчас же начну формирование корпуса и уведу его к партизанам. Оставлю эту жирную свинью в одиночестве. Вот будут смеяться: генерал без армии!» Этот план так понравился Извольскому, что он не шел, а бежал, не замечая прохожих.
— Здравия желаю, подполковник! — услышал Извольский почти над самым ухом и остановился. Перед ним стоял штабс-капитан.
— Судейкин?
— Так точно!
— Почему у вас такой растерянный вид?
— Готовится подлость, и я не знаю, как ее предотвратить.
— Какая? В чем дело?
— Я могу довериться вам?
— Вполне!
— Генерал приказал ледоколу разрушить сообщение между Русским островом и городом. Вы понимаете, что это значит?
«Розанов хочет изолировать офицеров от влияния большевиков, — решил Извольский, — но ему это не удастся».
— Поспешим на ледокол! — предложил он Судей-кину.
Команда ледокола, собравшаяся на палубе, внимательно слушала подполковника.
— Мне поручено сформировать корпус, но кто-то точит за моей спиной нож. Нас хотят отрезать от города.
— Это приказ самого генерала, — перебил помощник капитана ледокола.
— Совершенно очевидно, что кто-то спекулирует именем генерала. Я беру на себя ответственность и приказываю команде ледокола выполнять только мои приказания.
От Извольского не ускользнуло, что Судейкин все время перешептывается с матросами.
— О чем вы шептались? — спросил он у штабс-капитана, когда они сошли с ледокола.
— Мне надо было передать матросам, что вы наш человек.
Извольскому понравилось, что Судейкин сказал о нем «наш человек».
— И вам это удалось?
— Да!
Подполковник пожал Судейкину руку и предложил:
— Идемте со мной на остров!
У школы они нагнали человека в шинели без погон. Он вошел в здание раньше Извольского и Судейкина и направился к часовому, но штабс-капитан, узнав Ягодкина, подбежал к нему и спросил:
— Вы к кому пришли?
Человек обернулся, и Судейкин убедился, что перед ним действительно адвокат Ягодкин.
— Владимир Николаевич?
Лазо метнул строгий взгляд на Судейкина, и тот, поняв, сразу умолк. В это время подошел Извольский.
— Что вы здесь делаете, Сергей Георгиевич?
— Пришел поговорить с офицерами.
— Бога ради, не делайте этого, — взмолился Извольский. — Здесь отчаянные головорезы, и они способны на все. Пойдемте со мной!
Они прошли в комнату, отведенную Извольскому. Судейкин не удивился тому, что подполковник знает Ягодкина, но не понимал, почему тот назвал его другим именем.
— Я прошу вас подождать несколько минут, — сказал Извольский. — Мне нужно отдать распоряжение, чтобы немедленно созвали всех офицеров.
— Что с корпусом? — спросил Лазо.
— Я заявил Розанову, что сформировать корпус невозможно, — ответил подполковник и вышел из комнаты.
После его ухода Судейкин спросил:
— Неужели вы верите в то, что сумеете убедить всех офицеров?
— У меня есть один козырь.
— Какой?
— Сейчас вы все поймете. Узнайте, собрались ли уже офицеры в зале?
Судейкин вышел и вскоре возвратился.
— Яблоку негде упасть, — сказал он.
— Проводите меня туда! — попросил Лазо.
Они поднялись на второй этаж и вошли в просторный, но неуютный зал. Сергей Георгиевич быстро окинул взглядом офицеров — Извольского среди них не было. Медлить Лазо не хотелось, и он громко крикнул:
— Господа офицеры!
Все обернулись к Лазо.
— Я обращаюсь к вам. За кого вы? Русские люди, русская молодежь, за кого вы? Вот я к вам пришел один, невооруженный. Вы можете взять меня заложником, можете убить…
— А кто вы такой? — крикнули из зала.
— Сергей Лазо.
В зале наступила тишина. И в тишине раздался писклявый голосок какого-то офицера:
— Il faut égorger ce type-là![16]
Лазо усмехнулся и ответил:
— Lieutenant, vous parlez mal le français. Vous avez voulu dire: tuer et vous avez dit égorger[17]. Уж лучше говорите по-русски. Это ведь наш, родной язык!
— Браво, Лазо!
Сергей Георгиевич узнал по голосу Извольского, и это придало ему больше бодрости.
— Владивосток, — продолжал он, — этот чудесный русский город — последний на вашей дороге! Вам некуда отступать. Дальше — чужая страна, чужая земля… И солнце чужое…
— Давно ли большевики стали такими патриотами? — перебил его солидный капитан с бородой. — Кто, как не они, надругались над русской душой?
— Ложь, капитан! — ответил Лазо. — Мы русскую душу не продавали, мы ее не меняли на золото и заморские пушки… Мы не наемными, а собственными руками защищаем нашу землю. Мы грудью нашей, мы жизнью нашей будем бороться за родину против иноземного нашествия. Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее ни-ко-му!
Лазо умолк. Молчали полторы тысячи офицеров. Извольский протиснулся к Судейкину и взял его за локоть:
— Уведите его отсюда!
Только сейчас Судейкин понял, что Ягодкин и Лазо одно и то же лицо. Схватив «адвоката» за руку, он потащил его к выходу. У дверей Лазо обернулся и возвратился в зал.