Переулок — как положено, как в фильме «Полдень» — словно бы вымер. Жара, безлюдье. И я иду навстречу бандиту, одинокий шериф. Медленно иду. Правильно баушка говорила: «Не торопись на тот свет — там кабаков нет!» Лишь Левин весело поблескивает своими бусинками из-за Надюшкиной ограды. Ну что ж... и за это спасибо!
«КРАЗ», «затопленный линкор», мешает «ниссану» японскому проникнуть в бухту — и это хорошо. Хоть что-то защищает! Изделие русских мастеров. Умиление вдруг почувствовал, чуть слезы не потекли. Но — не время! Под «КРАЗом» козы и козлы блаженствуют в тени, жуют жвачку, и беспокоить их, заводить машину даже ради дорогого гостя — нельзя!
Вот так. Неторопливо обошел и с улыбкой перед Очей предстал.
Он стоял на песке и как раз нервно сунул руку в машину, чтобы снова сигналить, — но тут увидел меня.
Один прибыл? Это благородно. Я тоже один. «Битва при Валерике! Слова М. Лермонтова. Музыка народная. Исполняет В. Попов!»
А весла зачем на плече? Деталь эта заинтересовала Очу.
А это — загадка.
— Уберешь, может, грузовик? Никак не проехать! — миролюбиво проговорил Оча.
Да, один бы он мстить не приехал. Явно — на разведку. Фу-у... полегчало! Удерживая сгибами руки весла, утер пот.
— Это так... всегда тут стоит! — Зевая, я махнул рукой в сторону грузовика.
— К тебе гость приехал... Ты так встречаешь?! — бешено проговорил Оча.
Похоже — то не просто разведка... Разведка боем. Ну что ж! Я поправил на плечах весла.
Таких гостей лучше под крышу не пускать — потом не выгонишь! Надеюсь, мой взгляд это красноречиво сказал.
— Меня жена твоя звала в гости — ты что? — «изумился» Оча.
Я развел руками, придерживая весла. Зевнул — может быть, нервно.
— Не проехать тут!
Выдержал взгляд его довольно твердо: мол, раз не проехать — придется ехать назад.
— Жена твоя говорила — тут починиться можно?! — Он уже добродушно разулыбался.
— Не-е... — Я равнодушно зевнул. Все ясно?
Но Очу такой ход событий тоже устраивал — мол, приехал дружески, а оскорблениями довели до кровопролития! Законы чести вынудили пролить кровь. «Доведенный оскорблениями до предела», Оча метнулся в «ниссан», заскрипели передачи — и боком, по канаве, он стал въезжать! Не опрокинулся бы ненароком! Я в тайной надежде пошел к Савве. Но нет! Никому нет дела. Жара. Полдень. Да никто мне ничего и не должен. Я сам.
Жена, добрая, выскочила, хромая, ворота перед машиной радостно открыла, отец равнодушный (не выглянул даже посмотреть, кто приехал)... я — злой. И хорошо, что есть еще силы злым быть... кто-то же должен?
Ключ от нового замка батиной квартиры жег мне карман, как кольт, — но, в отличие от кольта, ключ не вытащу никогда!
Подошел к Саввиному дому... Все время стеснялся заходить, но сейчас надо!
«И бледны щеки мертвеца, как лик его врагов бледнел, когда являлся он один средь их рядов!»
Анчар, как грозный часовой, ходил на задних лапах — того гляди, себя цепью задушит! И не лай, а тихое нарастающее рычанье... самое страшное! Смотрел он, правда, не на меня, а на Очу... правильно чует! Но все же в сарай я не пошел, прислонил весла к крыльцу — и увидел ноги. Савва стоит! И правильно смотрит!
Но жена в это время кинулась обнимать круглого Очу! Умница! Хрен теперь Савва поверит, что это враг!.. Жена — хрупкое существо, а наворотила много! Все, хватит!
Уйду на фиг по воде — пусть сами разбираются! Анчар рычал. Савва зевал, даже не глянув на меня. Отсюда, теперь со стороны, я видел, как в палисадник вышел из дома батя, похожий на знаменитого Анатэму из пьесы ужасов Леонида Андреева, — лысый, худой, без волосинки, в непонятных черных очках.
Он задумчиво шел к уборной, стоящей за оградой, — и буквально впилился в Очу — иначе бы и не заметил! Но тут уж пришлось отреагировать — хошь не хошь!
— О! Оча! Приехал? Молодец! — Оскалив свои крепкие еще зубы, батя схватил двумя руками мощную длань Очи и встряхнул. Но тот, кто принял бы это за проявление душевности, разочаровался бы! Тут же потеряв к Оче всякий интерес и снова погрузившись в себя, батя проследовал к туалету. Брякнула щеколда. Оча глядел ему вслед изумленно: как же так? Много он повидал в боях — но такое?.. Снова брякнула щеколда, задумчивый батя вышел из туалета и, как величественный «корабль пустыни», прошествовал мимо, даже не глянув на Очу. Вот это класс! Да, до бати мне далеко! Не зря сестра его покойной жены, как-то разглядывая нас, сказала льстиво: «А корень-то — покрепче!» Не спорю.
Учиться надо у бати!
Вон тем более меня Кузя зовет, старый друг! Этот порадует!
— Ну что? — Он презрительно оглядел меня, когда я приблизился. — Доволен?
Надо слепым быть, чтобы такое гуторить... Но он и есть слепой.
— Подарок! — Он насмешливо указал перстом на мои зеленые портки, сказочные... всего семь тысяч раз надевал. Что он имеет в виду? Чей подарок?
Вглядываясь в его мину, я наконец понял — а заодно и вспомнил!.. Совсем уже забыл — словно было век назад.
Понял наконец! Кузя намекает, что эти портки Фатьма Втахова мне подарила, боевая подруга... но где уже те бои? Только лишь Кузя, с его тупой последовательностью, может думать, что они идут!
Ну ладно! Не буду его разочаровывать. Уж совсем-то дураком не надо его выставлять — друг все же! Пусть проницательным считает себя... Ладно!.. с такой трактовкой моих штанов я согласен. Даже лестно. Все?
— Ну что? Добился своего? — Он усмехался еще более горько...
В каком смысле — «добился»? В смысле порток? Но с этим вроде бы я уже согласился... что надо еще?
У меня, извиняюсь, на огороде начинается малая кавказская война... тут не до порток! Но взгляд его все корил... Чего я «добился»-то?
Может, он премию имеет в виду? «За творческий вклад в дружбу народов в наши дни»... «Чернильный ангел»!.. Неужто — мне?!
А что? Я выкладываюсь! Даже кости трешшат! Вон мой дружбан — машину загоняет во двор, жена тонкими ручонками ворота придерживает. Неужто мне премию дали?
— Ну что... старая любовь не ржавеет?! Выкинул Ваню? — терзал меня Кузя.
Я ликовал.
...Ваню выкинул... А где, кстати, он? В усадьбе его сейчас бушевали дети Юга, топтали малину... Он их туда пустил? Судя по высокой скорби в голосе Кузи, Ваня их сюда запустил... а премию «за вклад в дружбу» не получил... Бывает. А я что — не дружу с народами? Вон у меня какой сын Юга ядреный. Не столько любо, сколько дорого!.. Заслужил?
— Ну и чего ты добился? — презрительно Кузя произнес.
Как — «чего добился»? А деньги? Меньше двадцати пяти тысяч долларов Фонд Пауэлла не платит никогда... Кончились, значит, мучения — нормально заживем! Накупим лекарствий, витаминов!
Не зря «чернильный ангел» накануне мне явился: вон по-прежнему раздувается на простыне — жена убрать и не подумала, молодец!
— Ну и чего ты добился? — вскользь глянув на ангела, Кузя повторил.
— Ну... — проговорил я неопределенно.
— Пупу премию дали! Доволен? Вот так она любит тебя! — Кузя горько расхохотался.
Да-а-а... Любить ей действительно не за что меня!
— В общем, поздравляю тебя, — Кузя презрительно проговорил.
Почему меня-то? Я-то теперь тут при чем? Моя «дружба народов» ни при чем оказалась.
Кстати, Кузя и не замечает словно бы, что один из представителей угнетенной народности в палисаднике у меня и мне с ним нелегко придется, мягко говоря.
Но Кузю интересуют лишь высшие сферы — что конкретно, то все мелко для него. Я его близоруким считаю, а он, наоборот, меня.
— Неужели ты не понимаешь, — Кузя вскричал, — что это такое: Пуп?!
Ну почему... понимаю. Василий Никифорович Пуп. Советский классик.
Понимаю. Умел дружить! Видно, Фатьме ее партийное руководство поручило восстановить не просто дружбу, а весь Советский Союз!
И чтобы Пуп дружбой заведовал!
Она справится.
Но меня сейчас больше волнует то, что в палисаднике у меня творится!
— Неужто ты не понимаешь, что Пуп — это возврат к старому?! — Кузя произнес.
Но в новое ты ведь меня тоже не пустишь?! — подумал я.
А при Пупе я пару раз плова урвал, в дружественных республиках, — плова, а также бешбармака, а также самсы, катырмы, катлымы, патырчи и немного чак-чака!
А ты хочешь, чтоб я тебя за идеи любил — причем за твои, ко мне не имеющие отношения?.. Отдохни!
Вот такой я нехороший...
Красавица моя гостя дорогого уже к порогу самому подвела... Умница!
Главное — его в саклю не пустить, потом его оттуда не выкуришь — уж я-то знаю!
— Извини! — сказал я Кузе.
Метнулся туда. Притормозить немного дружбу народов, раз она такие завихрения дает!
— Оча! — рявкнул я.
Буквально на самом пороге его подстрелил. Вздрогнул, обернулся. На бегу я ладошкой призывно помахивал — мол, погоди, не входи, сказочное предложение имею.
— Хочешь... на остров... поплыть? — с трудом переводя дыхание, вымолвил все же до конца.
Оча изумленно застыл: на какой остров?! Ну, на необитаемый, разумеется! На нашем озере их полно! Предлагаю себя Пятницей! — честно в глаза ему посмотрел.
Оча явно заскучал от этого взгляда: и честь вроде явно не оскорбляют, как он рассчитывал, и в то же время предлагают какую-то чушь. Он сюда приехал войну развязать — а его на какой-то остров отправляют!
— Н-нэт! — мрачно Оча произнес.
Ну, оставайся... Но я, Пятница, буду неотлучно с тобой. И так позабочусь о тебе, что ты о далекой родине заскучаешь! Вот какой я нехороший.
Жена своими слабыми ручонками упорно тянула Очу в дом... еще один дом придется штурмовать?..
Но жизнь, как всегда, спасает, спасла и тут! Оча только наступил ногою завоевателя на крыльцо, как во двор красивыми зигзагами вошел Битте-Дритте — и с удивлением увидел работу по специальности, въехавшую ему прямо во двор.
— О! — Он глянул на «ниссан», после — на Очу. — Вдруг откуда ни возьмись... Сюда, быстро! — рявкнул он.
Оча, помедлив, снял ногу с крыльца и приблизился к Битте.