В сопровождении двух сотрудников майор поднялся на третий этаж и нажал кнопку, болтающегося на электрическом шнуре грязного звонка. Понять точно, к какой из квартир он относится было сложно, если бы майор не проследил взглядом куда уходит электрический шнур. Обитая грязным коричневым дерматином дверь прилегала неплотно. Ему показалось, что звонок звенит не за дверью, а у него над головой.
Лязгнул дешевый замок, и на сотрудников уголовного розыска уставилась, ничего не понимая, женщина лет сорока пяти, худая, в обтягивающем спортивном костюме. Майор показал удостоверение и поинтересовался:
— Гражданин Щукин здесь живет?
— Ах, так это вы к нему? — обрадовано произнесла женщина и пригласила пройти в квартиру.
Прихожая оказалась такой узкой, что в ней не осталось свободного места после того, как трое мужчин переступили порог.
— Ну, конечно же, а я все ждала, когда же, наконец, он что-нибудь сотворит.
— Это муж ваш?
— Муж, — у женщины была явно дурная привычка подхватывать одно из слов, брошенных собеседником, и произносить его совсем с другой интонацией, — мучение, а не муж.
«Странно, ее даже не интересует, жив он или нет, вроде бы даже радуется.»
В комнате оказалось чуть попросторнее, чем в прихожей, хотя мебели здесь стояло раза в два больше, чем следовало бы.
— На работу пошел ваш супруг? Или как?
— Именно, что — или как. Сама его последний раз три месяца тому назад видела.
— И не знаете, где он теперь?
— Бомжует, вот где. Уже три года дома не живет.
А я за него и за газ, и за горячую воду плачу.
«Ну так, классическая схема, — подумал майор Антонов, — фирма зарегистрирована на бомжа, который вряд ли припомнит, кто водил его на регистрацию, кто платил ему».
— И что ни денег от него, ни вестей?
— Почти.
— А поточнее?
— С ним что-нибудь случилось? — испуг жены объяснялся просто, ей не хотелось хоронить мужа за свои кровные деньги.
— Еще не знаем. Мы его просто разыскиваем, — уклончиво ответил следователь.
— Значит, натворил-таки делов, как же, приходил один раз полгода тому назад. Не знаю уж, где он деньги взял, но мне дорогие духи купил, а дочке сто долларов подарил А потом снова на свой вокзал подался.
— Когда это было?
По времени получалось, что как раз в те дни, когда была зарегистрирована фирма «Долила».
— Он в Москве бомжует?
— Да, уж натерпелась я стыда, когда на Белорусском вокзале его увидела. Думала, пройду, не заметит, а он увязался за мной, да еще с дружками своими знакомить собрался.
— У вас фотографии его не найдется?
Женщина тяжело вздохнула, подошла к полке, навешенной над двуспальной тахтой, и из-под книжек вытащила толстый семейный альбом, развернула на последней странице. На цветной фотографии, сделанной в ателье, был изображен вполне моложавый мужчина в форме капитана инженерных войск. На военном кителе поблескивали две медали и орден Красного Знамени.
— В Афганистане воевал, что ли?
— Да, — с неприязнью подтвердила жена Щукина, — только теперь он мало на себя похож. Медали и орден, правда, до сих пор на груди таскает. Китель грязный, драный…
— Вы не могли бы фотографии одолжить?
— Век бы его не видеть, — женщина осторожно вынула снимок из прорезей картонной страницы альбома и протянула следователю.
— Вам документик оставить, что я снимок взял?
— Да ну его.
— Спасибо вам, я, наверное, еще как-нибудь зайду. Вы никуда уезжать не собираетесь?
— Больно-то разъездишься на мою зарплату, когда дочка учится.
Теперь в руках майора Антонова имелась хоть какая-то зацепка. Он распорядился размножить снимок и доставить его в отделения милиции на вокзалах.
Борис Рублев опаздывать не любил, он был свято убежден, что пунктуальность — черта сродни порядочности — черта настоящего мужского характера. Поэтому на встречу с братьями Решетниковыми он прибыл минуты за три до назначенного времени. Припарковав свой автомобиль у крыльца охранного агентства с неброской вывеской «Александр», Комбат вышел на тротуар, вытряхнул из пачки сигарету, не спеша закурил. У него еще оставалось две минуты времени.
"Ну и где же, мои гаврики?! — подумал он о братьях Решетниковых.
Дверь охранного агентства то открывалась, то закрывалась, чувствовались суетливость и нервное напряжение. Прошло две минуты, потом еще пять, ни Сергея, ни Павла Решетниковых не было.
На всякий случай Борис еще раз взглянул на циферблат своих часов. Да, что-то не так. Комбат бросил окурок, раздавил его рифленой подошвой башмака и поднялся на крыльцо.
Прямо в дверях он столкнулся с заплаканной девушкой. Комбат посторонился, пропуская ее, затем вошел в небольшой «предбанник» приемной. Что-то странное происходило в этом учреждении. Комбат подошел к группе парней в камуфляжной форме с шевронами охранного агентства на рукавах, парни негромко переговаривались.
— Извините меня, — сказал Рублев, — не подскажете, как мне найти Сергея Решетникова или его брата — Павла.
Парни с недоверием посмотрели на Бориса Рублева.
— Кого? Кого? — переспросил один каким-то злым угрожающим голосом.
— Сергея Решетникова или Павла, — спокойно повторил Комбат, — я что-то не так сказал?
— Нет, все так, только не найдете вы их.
— Как это не найду? Они что, здесь больше не работают?
— Они погибли, — сказал парень, и его щека дернулась.
— Погибли? Погоди, погоди, родимый, — Рублев взял парня за локоть, даже не заметив этого, сильно сжал.
— Погибли сегодня ночью.
— Да ты что? Погоди, у меня с ними встреча… Ровно в одиннадцать… Я приехал…
— Погибли они, мужик, погибли.
— Где погибли? Ты что? Я же с ними три дня назад разговаривал…
— Я с ними вчера разговаривал, а ночью они погибли, не стало их. Десять наших погибло.
— Да нет, погоди… — Комбат не верил собственным ушам. — Как такое возможно — в мирное время десять человек погибло?
— Ты что, «Новости» не смотрел, мужик? — спросил второй мужчина в камуфляжной куртке с эмблемой охранного агентства.
— Где? — выдавил из себя Борис Рублев, будто это могло что-то изменить.
— А кто ты, вообще, такой?
— Служили они со мной, в моем батальоне.
— Так ты комбат?
— Был комбатом.
— Под Серпуховом, — глядя прямо в глаза Борису Рублеву, сказал мужчина, — на подходе к Оке, рядом с мостом. Наши уже туда поехали. Одну машину столкнули в болото, никто даже выбраться не успел, а вторую, в которой сидели Сергей с Павлом, расстреляли и сожгли. Десять наших, такого даже на войне, наверное, не бывает.
— На войне бывало и не такое, — тихо сказал Комбат, — а что везли?
Как-то сразу у этих двух курящих мужчин к Борису Рублеву возникло доверие, словно бы он сказал волшебное слово, пароль, который открывает все двери. Паролем было слово «комбат».
О нем, О Борисе Рублеве, в этом агентстве уже все знали. Не проходило и дня, чтобы братья Решетниковы не поминали своего командира, как верующие поминают имя Божье в храме.
— Что везли? Какой груз? — уточнил Рублев.
Мужчины пожали плечами, они этого не знали.
— Может, начальник и знает. Дело темное, у нас не принято интересоваться содержанием груза. Нам сказали охранять, никого не подпускать, груз должен доехать с одного склада на другой, или в магазин, или на завод, мы и везем. Лишь бы документы были в порядке. — А кто заказывал охрану, транспорт? Такое раньше случалось?
— Бывали нападения, бывало, ранили, но чтоб десять человек сразу! Такого — нет. Вообще, извини нас, мужик, мы дали подписку о неразглашении, следователь уже приезжал, с утра всех таскают. Парни, по-моему, из ФСБ уже битый час сидят у нашего директора. Но думаю, он тебе ничего не расскажет, а мы все, что знали, тебе уже выложили.
— А их родители? Знают? — спросил Рублев, глядя себе под ноги.
Мужчины невесело переглянулись.
— Нет, пока еще. Мы не знаем, как это сказать.
У Решетниковых же отец один остался и недавно инфаркт перенес. Так что опасно ему такое говорить.
— Эх вы, — Рублев махнул рукой, — от вас позвонить-то хоть можно?
— Да, идите сюда.
Комбата завели в небольшую комнату с двумя письменными столами и двумя рядами пластиковых кресел вдоль белоснежных стен. Охранник явно был доволен, что хоть чем-то может услужить гостю.
На столе стоял старомодный телефон, черный тяжелый аппарат.
Комбат набрал номер, в душе надеясь, что Андрея Подберезского не окажется на месте. Тяжело было сообщать о гибели друзей. Но Подберезский сам снял трубку и жизнерадостно произнес:
— Привет, привет! Подберезский слушает.
— Андрей, это я Рублев.
— Борис Иванович, здорово! Ты что такой невеселый, случилось что-нибудь?
— Случилось, Андрюха, хуже не бывает.
— Ты-то сам жив?
— Я-то жив. А вот двоих наших ребят уже нет в живых.
— Кого? — тяжело выдохнул Подберезский, почему-то подумав об Александре Шмелеве.
— Помнишь близняшек Решетниковых?
— Ну как же, помню.
— А «Новости» ты смотрел?
— Не смотрю я телевизор, Борис Иванович.
— Ну вот, а там сегодня показывали.., под Серпуховом ночью…
— Где ты сейчас, Комбат? — обеспокоено спросил Подберезский.
— Где сейчас — неважно, скоро заеду за тобой.
Будь на месте.
— Что делать?
— У тебя в милиции знакомые есть?
— Хватает, но друзьями их не назовешь… — замялся Подберезский.
— Ладно, разберемся. Мне с ними не водку пить.
Сейчас я заеду к отцу Решетниковых, а потом к тебе. Тут ребята боятся старику сказать, что его сыновья погибли, так что придется, наверное, сделать это мне. Не впервой родителям сообщать, но.., сам знаешь, надо.
Щека у Комбата подергивалась, время от времени он скрежетал зубами, и кулаки сжимались сами по себе.
"Вот тебе и мирное время. Двоих парней потерять!
И причем каких! Кто же это их? Кто же эти мерзавцы?.. Если бы был я с ними, этого не произошло б, я б сумел уберечь".