— Водка есть, если сочту: нужным, то и себе налью. Согласен?
— Так точно, — буркнул Подберезский, нервно затягиваясь сигаретой, той которую Комбат оставил на краю пепельницы.
— Ну, говори.
— Слушай, Иваныч, слушай, помнишь у нас в батальоне, там в Кандагаре был такой рыжий? Саша Шмелев.
— Саша Шмелев? — Комбат наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию.
Но в батальоне за те два года, что они базировались возле Кандагара, сменились сотни людей и запомнить всех, естественно, он не мог.
— Саша, говоришь, Шмелев?
— Ну да, он командовал расчетом птурсов, их еще всех взорвали прямым попаданием, весь расчет, один Сашка остался.
— Погоди, погоди, Андрюха, не гони, где их взорвали?
— На перевале, когда нас сбросили с парашютами ночью, а взорвали их утром.
— Что-то не припоминаю, — Рублев сжал пальцы, словно это нехитрое движение могло помочь вспомнить какого-то рыжего Сашу Шмелева, скорее всего сержанта, уцелевшего после прямого попадания.
— Ну и что дальше?
— Да ты еще все смеялся над его фамилией, шмель, шмель. А кликуха у него была Пехота.
— Ты бы так сразу и сказал, — расплылся в улыбке Рублев. — Сашка Пехота, а то рыжий Шмелев, командир расчета птурсов. Ну, конечно, помню, у него еще шрам на лбу был и татуировка на все плечо.
Конечно, помню Пехоту.
— Так вот, Иваныч, слушай, у него большие неприятности, — Влез куда-нибудь?
— Влез. Погоди, я тебе все с самого начала. Ты полковника Бахрушина давно видел?
— Недели две тому назад разговаривал с ним по телефону. А что такое?
— Пехоту милиция повинтила, избили по страшной силе, он вырвался, убежал, а они его опять догнали и, боюсь, что убьют в участке.
— А собственно говоря, в чем дело? Может есть за что?
— Да нет, Иваныч, ты же знаешь Пехоту, он, вообще, спокойный. По ерунде встревать не станет.
— Так что случилось с ним? Что?
— Насколько я знаю, его сын сцепился с торговцами наркотой, те его побили, пацан прибежал домой, Пехота посмотрел-посмотрел, да и пошел разбираться. Естественно, торговцев наркотиками, а там были какие-то негры, вьетнамцы, ну вся эта шваль, которой сейчас расплодилось в Москве выше крыши, он погонял. Погонял хорошенько, а тут, как я понял, милиция, они прикрывали этих торговцев. И давай его колошматить. Конечно, мужик он здоровый и не подарок, за себя постоять умеет. Ментов он двоих или троих отделал. Но их же было штук восемь, вот они его и взяли.
— И где он сейчас?
— Сын рассказывал, что увезли.
— А кто тебе звонил, Андрюха?
— Никто не звонил. Пацан приехал ко мне, они недалеко от меня живут. Матери как раз не было дома, она где-то в командировке с ревизией. Малому деться некуда, я говорю, разберусь. Сунулся в милицию, а они меня послали подальше, сказали, что друг мой сам настоящий наркоман, что у него нашли чуть ли не сто граммов наркоты. А откуда у Пехоты наркота, он последние три года даже пива не пьет, а курить, вообще не курил.
— Вот как, говоришь, пей чаек, Андрюха, пей.
— Да не могу, Комбат, пить чай, друг в беде.
— Да-а, понял, — сказал Комбат, — а я что могу сделать?
Борис Рублев рассуждал, глядя сквозь чисто вымытое стекло кухонного окна на ночной город.
— Как это что? У тебя авторитет. Я подумал, может, ты полковнику Бахрушину позвонишь. Ведь вы с ним приятели.
— Приятели-то, приятели, даже можно сказать, друзья, — буркнул Комбат, — но беспокоить серьезного человека.
— А зачем вообще тогда друзья есть? Они же Сашку убьют.
— Ну, если его там в Кандагаре не убили, если он перевал прошел, в ущелье лазил, я думаю, и в милиции его не убьют.
— Да, убить-то может и не убьют, а вот посадить могут. А пацан сейчас один.
— Пацана жаль, — сказал Комбат, — пойду одеваться, а ты пей чай. Надеюсь, ты с машиной?
— С машиной, с машиной, Иваныч.
— И отделение знаешь?
— Знаю, да что толку. Я там одного сержанта спросил, так он говорит, что Пехоту перевезли.
— Куда? — уже из прихожей спросил Комбат.
— Куда-то в управление по незаконному обороту наркотиков.
— Ладно, разберемся, — спокойным голосом очень серьезно сказал Комбат, — вот погоди, оденусь и разберемся.
Одевался Рублев быстро, по-военному, словно бы ему через минуту надо было идти в атаку. Он похлопал по карманам, ключи, сигареты, зажигалка, документы были на месте.
— А Бахрушину? — напомнил Подберезский.
— Сейчас позвоню, — Комбат взял трубку телефона, оперся спиной о стену и быстро набрал, неуклюже тыкая пальцем в маленькие кнопочки телефонный, номер полковника Бахрушина.
— Ну, ну, давай, — словно бы подзадоривая телефон, пробормотал Борис Рублев. — Странно, дома его нет, длинные гудки.
— А еще какой-нибудь телефон есть? — спросил, нервно куря сигарету, Подберезский.
— Конечно, есть и не один. Сейчас позвоню в машину, хотя какая к черту машина, сегодня же выходной у людей.
— Ну, позвони, позвони, Иваныч, дело не терпит отлагательства, забьют мужика.
— Не забьют, Андрюха, не боись, я тебе уже говорил, бормотал Рублев, тыча пальцем в кнопки телефона. — так, рабочий, — сказал он, прикладывая трубку к уху — короткие гудки. Значит, на месте не сидит, разъезжает. Странно, что он делает в выходной день?
— Работает, работает. Набирай еще раз.
Сброс, затем повтор, Борис Рублев выполнял все операции четко так, как он обращался с автоматом или пистолетом, со всеми вещами, от которых зависела его жизнь.
Наконец, телефоны соединились.
— Добрый вечер, — бодрым голосом сказал Борис Рублев в трубку, услышав недовольное ворчание Леонида Васильевича Бахрушина.
— Кто это? — переспросил Бахрушин. — А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Куда запропастился? Я уже сам хотел тебе звонить, — совершенно изменившимся голосом быстро заговорил в трубку Бахрушин.
Комбат даже представил себе, как рука полковника Бахрушина вытряхивает из пачки сигарету.
— Чего беспокоишь? Стряслось что-нибудь?
— Да, Леонид Васильевич, неприятность.
— У тебя неприятность? Или у друзей? Когда у тебя самого проблемы, ты ко мне обращаться не любишь, — словно бы не веря услышанному, произнес Бахрушин.
— Да, не у меня, полковник, у моего приятеля, у парня из моего батальона. Рыжий такой Саша Шмелев, Пехота кличка.
— Пехота так Пехота, а в чем, собственно говоря, дело?
— Милиция его забрала.
— Наверное, было за что, — сказал полковник Бахрушин.
— Говорят, что не по делу.
— Как это не по делу? — немного шутливым тоном переспросил Бахрушин.
— Не по делу, да и все, вешают на него всяких собак, а он мужик серьезный. Бьют его в милиции, Андрюха говорит.
— А Андрюха откуда знает? — принялся уточнять и наводить справки полковник.
— Он приехал ко мне минут десять назад, лица на нем нет.
— Не может того быть, Борис Иванович, что лица на Подберезском нет. По-моему, лицо у него всегда на месте. Привет, кстати, передай. В каком отделение твой боец?
— В каком отделении? — переспросил Комбат у Подберезского.
Тот обрадовано потер руки и вывалил всю информацию, какую знал.
— Подъезжай к управлению, я-то, дурак, домой направлялся. Вместе заедем, заберем.
— Буду, — буркнул Комбат.
— Я выеду на своей машине, — сказал Бахрушин, — ждите у входа возле ворот.
— Так там нельзя стоять.
— Скажи, что полковник Бахрушин приказал.
— Понял, — ответил Комбат. — Побежали, Андрюха, Бахрушин, думаю, поможет.
Хлопнула дверь, щелкнул замок. Комбат абсолютно бесшумно пружинистыми прыжками двинулся вниз по лестнице. На площадке второго этажа остановился.
— Подберезский, ты что, ходить тихо разучился.
Гремишь, людей разбудишь. Уже ночь, как никак.
— А, хорошо, хорошо, — извиняющимся тоном ответил Подберезский, — просто спешу, ни о чем другом думать не могу.
— А надо бы, Андрюха.
— Они уселись в машину Подберезского, и тот взглянул на Рублева.
— Куда, командуй, Иваныч.
— Давай, вперед в центр. Знаешь, где контора Бахрушина?
— Знаю, — спокойна ответил Андрей, вдавливая педаль газа.
— Да не гуди ты мотором, потише, я же тебе говорил, люди спят.
— Понял, понял, Комбат.
Машина медленно вырулила со двора на улицу, и здесь уж Подберезский показал все, на что был способен он как водитель, и на что был способен его автомобиль.
Минут через тридцать они стояли на другой стороне улице напротив железных ворот. Те, словно бы по мановению волшебной палочки, открылись и черная «волга» с тремя антеннами, с темными стеклами медленно вырулила на проезд.
Комбат попросил Подберезского посигналить фарами, а сам высунулся и помахал рукой.
Черная «волга» полковника Бахрушина остановилась рядом, полковник, опустив боковое стекло, махнул рукой:
— Давай, Борис Иванович, садись ко мне. По дороге расскажешь.
Рассказ много времени не занял. Ведь, собственно говоря, никакой такой особенной информации Комбат не знал.
— Сейчас разберемся. Я все-таки твой должник.
Должен тебе, Иваныч, как земля колхозу.
— Да будет вам, Леонид Васильевич, никто никому ничего не должен.
— Если ты так говоришь, то я согласен.
Минут через двадцать пять черная «волга» полковника Главного разведывательного управления Леонида Васильевича Бахрушина уже подъехала к крыльцу семнадцатого отделения милиции.
— Пойдешь со мной? — спросил Бахрушин.
— Надо? Тогда пойду.
— Как знаешь.
Огромный Борис Рублев и маленький широкий в плечах, почти круглый полковник Бахрушин поднялись на крыльцо. Их остановил сержант в камуфляже.
— Куда?
Бахрушин запустил руку в карман пиджака и показал удостоверение. Документ произвел должное впечатление, все-таки Главное разведывательное управление — это не какая-нибудь завалящая контора, а организация серьезная, такими документами без дела не щеголяют, и если полковник пожаловал к ним в отделение, значит, что-то стряслось.