Темно-синий микроавтобус мчался по шоссе на предельной скорости. Время от времени Свиридов бросал взгляд на панель приборного щитка, где судорожно дергалась стрелка спидометра.
— Да не гони ты так! Мне это не нравится, — сказал Чурбаков.
Свиридов немного сбавил скорость и только сейчас заметил машину ГАИ.
— Черт побери, — пробормотал он, — опять эти долбанные гаишники!
— Ничего, ничего, не волнуйся, — сказал Чурбаков.
Гаишник взмахнул полосатым жезлом, приказывая остановиться.
— Вот незадача!
Притормозив прямо возле машины, Свиридов выскочил из машины.
— Командир, слушай, мы очень спешим. Вот документы.
В права была положена пятидесятидолларовая купюра. Гаишник взял документы, зло посмотрел на Свиридова.
— Все спешат, все куда-то летят. А правила нарушать все равно не положено. Понятно?
— Так точно, командир, понятно.
Гаишник раскрыл документы и увидев пятидесятидолларовую купюру, улыбнулся:
— Новые у вас права.
— По-моему, в порядке документы, командир? — нагловато спросил Свиридов.
— Документы в порядке. Ну ладно, поезжайте.
Только правила не нарушайте, километров через пять еще один пост ГАИ.
— Спасибо, командир, понял.
Свиридов забрался в кабину и микроавтобус рванул с места.
Лейтенант ГАИ довольно посмотрел на сержанта:
— Ну, теперь твоя очередь. Может, тебе, сержант, тоже повезет?
— А сколько?
— Не твое дело, — сказал лейтенант.
— Понял, — пожав плечами, ответил сержант, становясь на дорогу.
«Наверное, баксов двадцать оторвал», — подумал он про своего командира.
А лейтенант, сев в машину, поскреб пальцем пятидесятидолларовую банкноту. Если бы она оказалась фальшивой, он тут же связался бы по рации с соседним постом и приказал бы остановить темно-синий «Форд».
Но купюра оказалась настоящей. Не очень новой, но настоящей. В общем, день прошел не зря.
— Сколько ты ему дал? — спросил Вадим Семенович у Свиридова.
— Полтинник, хозяин, — сказал Свиридов.
— Ну и правильно. Что их жалеть? Зато без проблем ехать будем.
— Да, он меня еще предупредил, что впереди пост ГАИ.
— Вот видишь, как хорошо быть не жадным!
— А если бы мы ему дали стольник, как думаете, могли бы с мигалкой мчаться?
— Могли бы, но не стоит, — Чурбаков закурил — отъездил я свое с мигалкой.
Микроавтобус как по графику прибыл на территорию военного аэродрома. Военный самолет уже стоял, готовый к вылету. Командир корабля со звездами майора поздоровался с Чурбаковым.
— Тут, майор, у нас кое-какие изменения, — сказал Вадим Семенович.
— Какие изменения?
— Ящик с собой повезем.
— Большой? — спросил майор.
— Да нет, не очень. Но это, естественно, за отдельную плату.
— Понятно, — сказал пилот.
— Свиридов, рассчитайся.
Свиридов дал пятьсот долларов, летчик довольно улыбнулся.
— За такие деньги я готов пять ящиков доставить в Калининград. Хороший вы пассажир, Вадим Семенович.
— Сам знаю, что неплохой.
— Сейчас ребята загрузят ящик, отгонят микроавтобус, потом за ним приедет человек.
Чурбаков и его люди действовали слаженно, все у них было предусмотрено, все находилось на мази.
Ящик загрузили в самолет, Свиридов быстро отогнал темно-синий «Форд» к КПП и позвонив по телефону, приказал, чтобы за ним приехал один из людей Чурбакова.
— Все в порядке? — спросил Бородин," когда Свиридов подошел к самолету.
— Конечно! А как же может быть иначе? Все чики-чики.
— Ну и прекрасно. С богом! — Бородин со Свиридовым хлопнули по рукам.
Чурбаков, увидев этот жест своих людей, улыбнулся. Ему нравилось, когда у них такое хорошее настроение, когда все клеится, все совпадает, как хорошо пригнанные детали.
Самолет взревел моторами, разбежался по взлетной полосе, легко оторвался от бетона и взял направление на северо-запад. Кроме пилотов в этом военном самолете, выполняющем грузовые коммерческие рейсы, находилось еще четверо. Троих летчики видели, а о существовании четвертого даже не догадывались. А французский коллекционер Жак Бабек находился в глубокой отключке под деревянной крышкой зеленого ящика.
— Послушай, Павел, обратился к Свиридову Вадим Семенович, — иди глянь, может, наш клиент уже концы откинул?
— Да что вы, Вадим Семенович! — сказал Свиридов, поднимаясь. — Жив-здоров, я в этом уверен.
— Хорошо что уверен, но тем не менее, посмотри.
Дорого ведь стоит французишко.
— Сейчас гляну.
Покачиваясь и придерживаясь за переборки, Павел Свиридов направился в грузовой отсек, заполненный холодильниками и стиральными машинами. Среди всей этой бытовой техники стоял длинный темно-зеленый ящик размерами два с половиной на метр с плотно пригнанной крышкой, закрытой на два замка. Свиридов пробрался по узкому проходу, опустился на колени, отщелкнул замки, поднял крышку.
Он был абсолютно уверен, что Жак Бабек жив-здоров и спит. Но тем не менее, несколько секунд посмотрев на безмятежное лицо француза, Свиридов взял руку Жака Бабека, нащупал пульс и хмыкнул. Затем взглянул на свои часы, посчитал количество ударов и ухмыльнулся.
«Ну и боров! Спит, как ребенок и пульс как у десантника».
Крышка была закрыта, замки защелкнуты. Павел Свиридов с улыбкой на губах вернулся в тот отсек, где сидели Бородин и Чурбаков.
— Ну что скажешь, Паша? — спросил Бородин.
— Что я могу сказать — спит наш француз.
— Это хорошо, — сказал Бородин, — небось, целую ночь волновался, не спал. Прилетим на место, он выдрыхнется, будет свеженький, как огурчик.
— Сразу, как прилетим, попытаемся договориться, — бросил короткую фразу Чурбаков.
— Да, Вадим Семенович, как скажете. Думаю, мы его обломаем в первые дни, — хохотнул Свиридов, вытряхивая из пачки сигарету.
— Не курил бы ты, — одернул своего подчиненного Чурбаков, — и так тошно от этих перелетов. Вообще мне кажется, что моя жизнь проходит в самолете, а не на земле. Болтаемся чуть ли не по два раза в неделю в дурацких грузовых самолетах. Я скоро подхвачу какую-нибудь воздушную болезнь.
Бородин со Свиридовым расхохотались.
— Чего ржете, — прикрикнул на них Чурбаков, — не видите, мне худо!
— Вы бы, Вадим Семенович, коньяка глотнули, — в руках Павла Свиридова появилась плоская блестящая фляга с золоченым двуглавым орлом.
— Ну давай свой коньяк. Небось, паршивый?
— Да нет, вы же знаете, Вадим Семенович, паршивых не употребляем.
— Знаю. Пьете всякую мерзость.
Тем не менее, толстыми пальцами, которые не хотели слушаться, он открутил плотно пригнанную пробку и сделал два глотка. Прополоскал коньяком рот и откинулся на спинку кресла, прикрыв шляпой глаза.
— Через сколько будем? — спросил Чурбаков, морщась и отдавая флягу, вернее, он не отдавал, а просто протянул руку.
И Бородин тут же принял флягу и абсолютно не брезгуя, не обтирая горлышка, сделал несколько глотков.
— Думаю, как всегда, через час двадцать, если с погодой все будет в порядке.
— Вроде бы ничего идем, — сказал Свиридов.
— Не идем, а летим, — уточнил Чурбаков. — Если я усну, то минут через тридцать-сорок сходи глянь как там Жак Бабек. Слышишь, Свиридов, или нет?
Отвечай!
— Слышу, слышу, Вадим Семенович, схожу обязательно, гляну, — но затем Свиридов толкнул в плечо Бородина. — Слышишь, Серега, твоя очередь, так что ты пойдешь.
— Ладно, схожу я, — согласился Бородин и мужчины подмигнули друг другу, бросив взгляд на своего шефа. — Так что, допьем коньяк? — предложил Бородин.
— Можно, конечно. Давай.
Они, передавая друг другу плоскую флягу, принялись пить коньяк. Когда он был выпит, им захотелось закурить.
— Нет, не будем, — сказал Бородин и кивнул в сторону Чурбакова, проснется, шуметь начнет.
— Скоро прилетим, тогда и покурим.
— Ладно, хорошо, — ответил приятель.
Самолет подрагивал, наверное, вошел в тучу. Вздрогнул и Чурбаков, но глаз не открыл, лишь его одутловатые щеки затряслись, как холодец.
— Противно летать на этих турбовинтовых самолетах, — сказал Свиридов.
— Противно, Паша, зато безопасно. А самое главное, никто не контролирует. Летим себе и летим. И никто не знает, что мы загрузились, никто не знает куда самолет держит курс и самое главное, никто не спрашивает что мы там везем. Кстати, посмотри как там толстяк.
— Сейчас схожу.
Бородин и сам хотел встать и пройтись, ноги затекли. Он несколько раз присел, держась за подлокотник кресла, хрустнул суставами.
— Иди, иди, а то разбудишь, — прошептал Свиридов.
— Да не шуми ты, а то от твоего шума проснется.
Бородин сходил в грузовой отсек, с шумом откинул крышку. Веки француза дернулись, но не открылись.
— А что с ним сделается? — пробормотал Бородин. — Что его щупать, как женщину? Пошел он к черту!
Крышку, тем не менее, он захлопнул тщательно — так тщательно, словно бы от этого движения зависела его жизнь и безопасность Чурбакова.
Все у Вадима Семеновича Чурбакова было отлажено, продумано и схвачено. Счета в зарубежных банках ежемесячно пополнялись крупными суммами, состоящими из денег его узников подземной тюрьмы. Получал он и наличные. И суммы были значительные. С каждым новым заключенным Вадим Семенович Чурбаков лишь входил во вкус, лишь еще больше раззадоривался. Время от времени Бородин со Свиридовым, глядя на шефа, инициатора всех операций с «новыми русскими», покачивали головами.
— Добром это, Паша, не кончится. Слишком уж много крови, слишком уж много жертв.
— Да, доберутся, доберутся до нас.
— Не ссы в муку, не делай пыли, — отвечал Свиридов. — Пока до нас доберутся, думаю, мы с Чурбаковым будем где-нибудь очень далеко в теплых странах на берегу синего-синего моря.
— А как ты думаешь, много у него денег?
— Думаю, много. Но тем не менее, денег на ветер он не бросает.
Но такие разговоры случались не часто. В общем-то ни у Бородина, ни у Свиридова на них почти не оставалось времени.