– Ыхххх… Пьяный я идиот! – Лукас заскрипел зубами от позднего раскаяния. – Значит, я все ему сам рассказал!
– Да. И ты смеялся над ним, когда хвастался этим. Оскорблял. Он возненавидел тебя. Плакал. Я предложил успокоиться. У меня была выходная неделя, я позвал Гильермо на рыбалку. Там все и случилось. Мы ловили рыбу, Гильермо постепенно приходил в себя. И вдруг прямо на наших глазах какой-то идиот прыгнул с моста в реку. Вниз головой, прямо на камни. Мы подбежали помочь, но не было шансов – ему полголовы снесло валуном. Гильермо пошутил, что прыжок с моста хороший выход и для него. Я обратил внимание, что шутки шутками, а по росту и телосложению они с трупом похожи. Мы шли к машине, чтобы вызвать полицию, но тут Гильермо меня остановил. И предложил миллион.
– И ты согласился! – горько сказал Лукас.
– Я отговаривал! – сказал Макс. – Но он… так все четко разложил по полочкам. Все должно было получиться. Тело на машине я тут же привез сюда, в мой морг, чтобы не начало портиться на жаре. Гильермо пошел к тебе, мириться. А пока вы были в отъезде, начал собирать деньги. Снял их в банке и тут же встретился со мной, в горах. Мы усадили в его машину безголовый труп, и остатки точно такого же кейса, как тот, что был набит деньгами. Я его заранее сжег до углей тут, у себя в подвале. Потом мы подпалили машину и столкнули в том месте дороги, где за десять лет было семь аварий.
– Какие же вы твари… – Лукас испытывал настоящие муки от того, что рассказывал Макс.
– Меня, разумеется, вызвали на место аварии. Там я составил предварительный протокол о причинах смерти. А когда тело доставили сюда, сделал Гильермо операцию. Ампутировал ему руку и поменял ее местами с рукой того бедолаги. Прямо тут. Ну, и паяльной лампой поработал. Чтобы ни у кого не возникло желания рассмотреть место шва получше.
– А отпечатки пальцев и зубы? – задал вопрос Лукас, и тут же сам понял, что он очевидный.
– Отпечатки я взял тут же у Гильермо. Как и расположение пломб во рту, – подтвердил глупость вопроса Макс. – Кому в голову могло прийти проверять, правду я пишу в документах или нет?
– Вы больные ублюдки, сукины вы дети! – сквозь зубы прошипел Лукас. – И вы мне заплатите за все! Где он? Где Гильермо?
– Я не знаю! Он уехал, а куда я не знаю…
Лукас зарычал раненым диким животным, и на Макса обрушилась новая порция ударов ампутированной им собственноручно руки своего школьного товарища.
Окампо бил изо всех сил. Поэтому вскоре устал. Он отбросил оторванную руку в сторону и огляделся – в поисках чего-то настолько же убедительного, но при этом менее затратного физически. Взгляд его наткнулся на ту самую паяльную лампу. Лучшего и представить было нельзя! Хищно улыбаясь, Лукас проверил, работает ли лампа (она функционировала исправно) и повернулся к забившемуся в угол Максу Рибальте:
– Насколько ты уверен в своих словах, Макс? Про то, что не знаешь, где Гильермо? – Лукас спросил это почти весело.
– Не надо, Лукас, я прошу тебя! Не надо, – сквозь слезы шептал друг и сообщник Гильермо Гонсалеса.
Продолжая улыбаться, с горящей паяльной лампой в руке Лукас медленно пошел в его сторону. Но вдруг из-за маленькой двери, расположенной в левой от входа стене прозекторской, донесся довольно громкий шум. Будто на пол уронили что-то металлическое.
Лукас остановился. Ему все стало понятно.
– Крысы говоришь… Сейчас мы посмотрим, какой породы твои крысы, Макс!
Лукас подошел к двери в подсобку и, оглянувшись, с кривой усмешкой посмотрел на Рибальту.
Тот замер в углу, обхватив голову руками.
Лукас рывком открыл дверь и щелкнул электрическим выключателем.
В каморке Макса Рибальта, в которой он изредка оставался ночевать, задерживаясь на работе, на железной больничной кровати, застеленной казенным матрасом городской больницы Санта-Моники, сидел Гильермо Гонсалес. Бледноватый, с перевязанным в районе плеча остатком руки, но живой. Белозубый и улыбающийся, каким его знала вся Санта-Моника. С чуть виноватым видом, поскольку, видимо, это он только что уронил на пол тарелку с остатками ужина, чем и привлек внимание.
– Привет, Лукас! – улыбаясь, произнес Гонсалес. – Я рад, что ты меня нашел.
– Конечно, так я тебе и поверил… – Лукас смотрел прямо в глаза Гильермо.
Странно, но ненависти в этот момент он не почувствовал. Только спокойное удовлетворение. От собственной правоты и приближающейся развязки.
– Где мои деньги? – спросил спокойно Лукас.
– Тут, – Гильермо улыбнулся и тоже совершенно спокойно показал на большой кейс, стоящий за ним у дальней стены каморки.
Лукас удовлетворенно кивнул.
– Значит, ты все время был здесь, Гильермо?
Гонсалес, как бы одновременно извиняясь, пожал плечами в знак согласия.
– И когда мы опознавали тебя в том трупе с Еленой. И когда хоронили всем городом, – Лукас констатировал факты. И спросил абсолютно искренне: – Как ты посмел, Гильермо? Как могли все так ошибаться на твой счет? Ты, оказался такой тварью, что не пожалел даже родную мать, считающую тебя мертвым! Видел бы ты, как она убивалась на твоей могиле, бессердечный ты подонок!
– Неправда, Гильермо хороший сын!
Лукас удивленно оглянулся на голос. В дверях морга, на верху входных ступенек стояла сеньора Элеонора Гонсалес. За ее спиной, через открытые двери можно было видеть, что дождь еще не закончился, и на улице по-прежнему бушует ночная гроза.
– А мать у него хорошая актриса! – продолжила свою речь Элеонора Гонсалес. – Гильермо все рассказал мне про твою подлую проделку с нашей фирмой, Лукас! Про твой план оставить нас без гроша. И про свой план с рукой он тоже мне рассказал.
– Вы знали? – удивлению Лукаса не было предела.
– Конечно! И я одобрила то, что задумал мой мальчик. Я поддержала его!
– Почему? Почему? – Окампо не мог поверить.
– В этом было так много справедливости и… искусства! – ответила Элеонора, театрально вскинув руки и подбородок. – Ты помнишь эти похороны, Лукас? Боже, это был мой величайший спектакль! Представление всей моей жизни!
Лукас замотал головой, стряхивая наваждение.
– Я не могу поверить! Вы все больные! Одна большая чокнутая семейка! Как бы там ни было, у вас ничего не вышло. Деньги вам придется вернуть, а самим пойти под суд. Надеюсь, он будет снисходителен к сумасшедшей старухе и жалкому калеке, – в сердцах Лукас забыл упомянуть Макса Рибальту.
Пока Окампо говорил, Элеонора спустилась по лестнице. Стараясь заглянуть за спину Лукаса, чтобы увидеть сына, она прокричала:
– Будь твердым, сынок! Твоя мать по-прежнему с тобой! Не отдавай ему ни гроша!
Большой сильный Лукас, которому любой из присутствовавших по росту вряд ли доходил даже до подбородка, расхохотался.
– Интересно, как это у него получится? Или вы, может, думаете, что сумеете одолеть меня втроем?
Он поставил паяльную лампу на стол, а сам полез за пазуху и достал из кармана пиджака револьвер. Тот самый, который взял из сейфа в спальне своего дома.
Лукас навел оружие на Гильермо и скомандовал:
– Гильермо, бери деньги и выходи!
Потом повернулся к Рибальте.
– Вставай и тоже иди сюда, Макс.
Рибальта, охая, поднялся из своего угла и поплелся, куда приказал Лукас. Гильермо, повернувшись, подцепил кейс своей единственной рукой, и, осторожно спрыгнув с кровати, пошаркал к выходу из каморки. Лукас посторонился, чтобы дать ему выйти. К Гильермо тут же кинулась и заключила его в свои объятия мать.
– На стол! Поставь кейс на стол, – дал Лукас указание Гонсалесу.
Гильермо держал кейс в руке и улыбался своей знаменитой на всю Санта-Монику улыбкой. Сейчас обе противоборствующие стороны находились прямо друг напротив друга: Гильермо, обнимающая его мать, избитый Макс Рибальта и Лукас Окампо с пистолетом в руке, наведенным на бывшего партнера. Разделял их лишь стол, тот самый, на котором совсем недавно лежал якобы разбившийся в автокатастрофе Гонсалес.
– Ну! – повторил Лукас, кивнув дулом револьвера на стол. – Деньги! Поставь кейс на стол, Гильермо, иначе пожалеешь!
– Ничего не получится, Лукас. Тебе нечем стрелять.
К очередному удивлению Лукаса Окампо это произнесла его жена Елена, так же внезапно, как и Элеонора, появившаяся в дверном проеме прозекторской. В одной руке она держала свою раскрытую сумочку, а в другой – горсть патронов. Демонстративно Елена высыпала их внутрь сумки.
– Елена? – глаза Лукаса вылезли на лоб. – Я не понимаю… Почему ты тут?
– Я тоже была в курсе, Лукас, – Елена говорила, спокойно спускаясь вниз по ступенькам. – Тем вечером ты рассказал не только о том, как ты получил фирму Гонсалесов. Но и про то, как ты получил меня.
Лицо Лукаса исказила гримаса боли.
– Нет… – он опустил револьвер, но тут же снова его поднял. – Не может быть!
Окампо шагнул в сторону супруги, но, все равно не зная, что сказать, остановился.
– Елена…
– То, что ты сделал, было подло. Я бы никогда не вышла замуж за такого человека, как ты, Лукас.
Окампо завыл, как зверь, из его глаз брызнули слезы беспомощной досады. Но сдаваться он все же не собирался.
– Ну и пусть! Ну и пусть – так и знайте, вы все, мерзавцы! Я не жалею ни о чем! – Лукас обратился лично к Гильермо. – Ты жалкий и отвратительный бездельник! Кривляка и лицемер! Ты никогда не вызывал у меня ничего кроме презрения и отвращения! Каждую минуту, что я видел тебя, меня не покидала мысль о том, насколько ты ничтожен. Насколько необъяснимо и фальшиво это всеобщее обожание, которое к тебе все испытывали! К неудачнику и пропойце, к полному нулю…
– Лукас! – Гильермо, мягко улыбнувшись, прервал речь бывшего товарища. – Лукас, ты не помнишь. Ты мне все это уже говорил. В тот вечер. В том-то и дело, мой друг. Ведь в то же самое время я любил тебя, как брата. Понимаешь?