[56].
Не спеша выезжая, самоходки выходили на дистанцию прямого выстрела и, остановившись, спокойно начинали бить прямой наводкой точно в амбразуры дотов и фортов. Даже закрытые броневые заслонки амбразур не могли сдержать тяжёлые бронебойные и фугасные снаряды. Самоходчики работали весь день, делая паузы только на перезарядку, для чего им приходилось задним ходом, чтобы не подставлять свои борта и корму противнику, отъезжать назад. Выйдя задним ходом из зоны досягаемости противника, они пополняли свои боекомплекты, в чём им активно помогала пехота, после чего снова выезжали вперёд и снова вели огонь.
Такая карусель продолжалась целый день. Немцы, видя, к чему это приводит, уже не стреляли просто так, и тогда наша пехота медленно пошла вперёд. Как только по ней открывался огонь, она залегала, а самоходчики начинали работать по проявившим себя огневым точкам. Учитывая, что самоходки регулярно отходили назад задним ходом, пехота даже не пыталась использовать их в качестве укрытия. Если в обычных боях пехотинцы предпочитали двигаться вперёд под прикрытием брони танков и самоходок, то сейчас все отлично понимали, что самоходки назад двигаются практически вслепую, и потому старались близко к ним не подходить, особенно сзади.
Весь день шли ожесточённые бои, и основная нагрузка легла на самоходчиков и артиллеристов. И хотя первую линию немецкой обороны так и не прорвали, большая часть укреплений противника была выведена из строя. Вечером ремонтники спешно обслуживали самоходки, исправляя поломки и повреждения от вражеского огня, а также загружая боекомплект для завтрашних боёв.
С самого утра самоходки снова вышли на дистанцию прямого огня и, дождавшись, когда немцы откроют огонь по подходящёй пехоте, принялись глушить ожившие огневые точки. Ещё пять раз самоходкам приходилось отъезжать для пополнения боезапаса, пока, наконец, во второй половине дня пехота не овладела первой линией обороны противника. Кое-где немцы заперлись в дотах и во всех фортах, ведь сами укрепления не были разрушены, разбили и уничтожили только орудия и пулемёты. Наша пехота, окружив их, принялась в прямом смысле слова выкуривать из них немцев: в разбитые амбразуры полетели зажжённые дымовые шашки, а сапёры через вентиляционные отверстия в крышах принялись лить внутрь бензин, после чего закинули туда зажигательные шашки. В итоге к вечеру практически все доты были нашими, оставшиеся в живых немцы из них массово стали сдаваться в плен.
Вот с фортами было намного хуже: это не дот, а мини-крепость с высокими стенами. Здесь использовали другую тактику: самоходки высадили своими снарядами ворота форта, после чего сапёры под прикрытием пехотинцев принялись устанавливать подрывные заряды на двери укреплений – взрывчатки, гранат и патронов хватало. Подорвав дверь, внутрь бросали гранаты и только потом шли сами. Причём, готовясь к штурму, командование, учитывая специфику предстоящих действий, приготовило для бойцов как кирасы, так и большие ростовые щиты, и облачённые в эти кирасы и каски, под защитой щитов, автоматчики двинулись вперёд, заливая всё перед собой огнём, не жалея патронов[57].
Как только штурмовая группа доходила до перекрёстка, так снова сначала за угол летели гранаты, а затем под прикрытием щита бойцы давили всё огнём своих автоматов. Если перед ними были закрытые двери, то их подрывали толовыми шашками, и всё продолжалось по отработанной схеме. За три-пять часов штурмовая группа брала форт, при этом почти не неся потерь, а потому к вечеру вся первая линия немецких укреплений была захвачена.
На следующий день армия двинулась дальше, пока не упёрлась во вторую линию обороны, и тут пришлось встать. Немцы превратили все здания в укреплённые точки, видимо, решив превратить Кёнигсберг в немецкий Сталинград. Разбив все тяжёлые танки и самоходки на небольшие группы, их придали в помощь пехоте. Двигаясь посередине улицы, они огнём своих орудий и пулемётов расчищали дорогу нашей пехоте, которая двигалась позади них и вдоль стен домов. Пехотинцам необходимо было проверять снизу доверху каждый дом, а учитывая фанатизм немцев, к которым война пришла домой, приходилось выбивать их чуть ли не из каждой комнаты. Немцы сопротивлялись отчаянно, и потому наши бойцы, не особо заморачиваясь, бросали в помещение гранаты, не проверяя, есть ли в домах гражданские или нет.
А вот танкистам и самоходчикам приходилось ещё думать, когда они стреляют. Их тяжёлые снаряды порой превращали дом в груду руин, и тут надо было не допустить, чтобы рухнувший дом перекрыл проход. Продвижение вперёд резко затормозилось, и на то, чтобы дойти до третьей, внутренней линии обороны, им понадобилось три дня. Также нашими войсками были захвачены порт и железнодорожный узел.
После этого командование предложило немцам сдаться, но комендант города отверг это предложение, тем более Гитлер приказал удерживать Кёнигсберг до последнего немецкого солдата. В дополнение к гарнизону города, который к этому времени понёс большие потери в оборонительных боях, комендант приказал мобилизовать в фольксштурм всех мужчин от шестнадцати до семидесяти лет, их обмундировали и вооружили со складов города, часть которых уцелела. Правда, вояки из них оказались те ещё. Ими разбавили регулярные части, однако особой роли в обороне города они не сыграли.
Абсолютное преимущество в выучке и вооружении сыграло нам на руку. В условиях городских боёв, особенно в зданиях, скорострельные и ухватистые автоматы давали сто очков форы нашим бойцам. Немцы просто не успевали перезаряжать винтовки, их давили массированным автоматным огнём, да и широкое использование гранат нашими бойцами тоже не прошло даром. Зачастую, когда они врывались в помещения после взрыва гранаты, их встречали полуоглушённые и ничего не соображающие немцы.
Утром 21 апреля наши части вышли к третьей линии обороны города, где были девять фортов и превращённые в доты дома внутреннего города. Коменданту Кёнигсберга снова предложили сдаться, и он снова отверг это предложение, после чего на форты начали сбрасывать тысячекилограммовые бомбы, а самоходки и танки принялись вести огонь по выявленным огневым точкам. Весь день центр города бомбили и обстреливали, а утром следующего дня штурмовые части пошли вперёд. За это время большая часть огневых точек была подавлена в фортах полностью, и пехота, укрываясь за многочисленной бронетехникой, пошла на штурм.
Два дня шёл ожесточённый бой, немцы фанатично сопротивлялись, и если фольксштурм и обычные солдаты ещё сдавались в плен, то эсэсовцы, которых было достаточно много, дрались до последнего. Лишь 24 апреля немцы официально сдались, вернее, сдались немногочисленные остатки гарнизона, да и то многие из них скрылись в развалинах города, используя канализацию и многочисленные подземелья. Таких потом ещё пару месяцев вылавливала комендантская команда.
Главное, что такой мощный укрепрайон был взят примерно за десять дней и с достаточно небольшими потерями. К этому времени немцев окончательно выдавили с наших земель, и теперь война целиком переместилась на территорию Германии и оккупированных ею земель.
Глава 19
Совсем другая ситуация складывалась в Польше. Если со стороны Львова и Чехословакии мы значительно продвинулись, то со стороны Белоруссии не очень, а затем и вовсе остановились по одной простой причине: поляки отмочили фортель, и Сталин приказал нашим войскам не спешить с освобождением центральной части Польши. В Лондоне решили, что нехорошо, если Варшаву освободит Красная армия, вот и организовали там восстание силами Армии Крайовой, которой руководило сбежавшее в Лондон польское правительство, очень негативно, даже враждебно настроенное к нам. Короче, повторялось всё то же самое, что было и у меня, в моём времени.
Наши войска были примерно в полутора сотнях километрах от Варшавы, когда там полыхнуло. Я не знал подробностей, как там было в моём времени, но думаю, что это восстание ничем особо не отличалось от произошедшего у меня. Стянутые чуть ли не со всей Польши в Варшаву аковцы 20 апреля, вернее в ночь с 19 на 20 апреля, напали на места дислокации немецкого гарнизона Варшавы. Хорошая скоординированность действий, а также неплохое вооружение позволили им уничтожить большую часть гарнизона, а оставшуюся заблокировать в казармах. Сразу после этого состоялось радиовыступление генерала Коморовского, который на весь мир объявил об освобождении Варшавы силами Армии Крайовой[58]. При этом он крайне негативно относился к Красной армии и не захотел налаживать с ней контакты, а кроме того, крайне нелицеприятно о ней отзывался[59].
Захватив достаточно крупные склады с вооружением, в том числе и с артиллерией, повстанцы быстро организовали оборону города по его окраинам, лихорадочно оборудуя огневые точки в окраинных домах. В самой Варшаве тем временем добивали остатки немецкого гарнизона, и через пару дней весь город был полностью в руках восставших. Однако и немцы не сидели без дела и начали срочно подтягивать к Варшаве свои войска.
Поскольку в планы Ставки на ближайшее время не входило наступление в центре Польши, тем более после откровенно антисоветских высказываний по радио генерала Коморовского, наступление там полностью остановилось. Как всегда, в дело вмешалась большая политика. После того как поляки в очередной раз продемонстрировали свою кичливость и нелюбовь к русским, класть за их гонор и амбиции русские жизни Сталин не захотел.
Наступление наших войск, после достаточно успешного наступления в Прибалтике и на Балканах, временно прекратилось на всех направлениях. Наши войска нуждались в передышке для отдыха, пополнения и ремонта техники, которая за это время хорошо поработала. Так что по большому счёту Сталин не врал союзникам, вопрос заключался лишь в том, как долго будут пополняться наши войска и когда они смогут снова перейти в наступление. Всё, чем мы помогали восставшим, так это бомбардировками немецких позиций перед Варшавой и сбросом восставшим вооружения и боеприпасов.