Мне очень не хотелось покидать свою бригаду, и я спросил Рогинского, нет ли других кандидатур на эту должность.
— Нет, — ответил Рогинский. — Военный совет рассмотрел целый список командиров и остановился на вашей кандидатуре.
До боли в сердце не хотелось покидать бригаду, с которой прошли первые, самые тяжелые бои под Любанью и Синявино. Трудности, как известно, роднят. Бригаду я формировал в Сибири и любил ее, как родную семью.
Я понимал, что не принять дивизию в ее трудном положении было бы нехорошо, но и оставлять бригаду, в которой я знал почти каждого бойца, казалось немыслимым.
С молодых лет я неуклонно следовал правилу: ни на что не напрашиваться и ни от чего не отказываться. Так поступил я и на этот раз.
Многие бойцы и командиры, узнав, что меня переводят в дивизию, приходили ко мне в землянку и просили взять их с собой, если уж никак нельзя отказаться от нового назначения. Больше всего меня растрогал мой постоянный ездовой: парень буквально заливался слезами. Брать с собой из бригады целый штат подчиненных мне бойцов и командиров я не считал для себя удобным, хотя некоторые командиры при переводах поступали именно так.
На следующий день, тепло попрощавшись с личным составом и пожелав успехов и всего наилучшего, я выехал к новому месту назначения в 311-ю стрелковую дивизию. Со мной был мой ординарец Степан Антоненко.
По дороге в дивизию мы заехали в один из армейских госпиталей, где после ранения уже не лечился, а работал бывший старший врач бригады Иван Данилович Евсюков, чтобы сердечно с ним попрощаться.
Когда в конце марта 1943 года я прибыл на должность командира 311-й стрелковой дивизии, то часто слышал от офицеров о том, как дивизия дралась в районе реки Лезна недалеко от деревни Смердыня и как дивизию во время боев посетил маршал К. Е. Ворошилов. Это явилось большим событием для личного состава.
Предыстория такова: 311-я стрелковая дивизия под командованием полковника Т. А. Свиклина была снята с оборонительного рубежа под Ново-Киришами и, совершив 60-км марш, к 9 февраля сосредоточилась северо-восточнее деревни Смердыня Любанского района и вошла в состав группы прорыва 54-й армии.
В целях срыва предполагавшегося наступления фашистских войск и предотвращения восстановления блокады Ленинграда перед 54-й армией была поставлена задача: прорвать оборону противника в районе севернее деревни Смердыня и, наступая в направлении Любани, разгромить его группировку и выйти к городу и железнодорожной станции.
Надо сказать, что условия для наступления были неимоверно трудными. Гитлеровцы даже не могли предполагать, что советские войска будут наступать именно здесь, на лесисто-болотистой местности. Передний край оборонительной полосы противника проходил по возвышенным местам в глубине леса и с нашей стороны совершенно не просматривался.
Оборона немцев представляла собой систему прочных ДЗОТов и блиндажей, соединенных открытыми и частично насыпными траншеями и ходами сообщения. Оборона была насыщена пулеметами и орудиями прямой наводки, вплоть до 105-мм калибра. Полоса местности перед передним краем была плотно заминирована и покрыта сетью проволочных заграждений и спиралей Бруно. Перед передним краем гитлеровцев проходила широкая поляна, которую противник хорошо просматривал и надежно простреливал всеми видами огня. В глубине обороны противник имел много минированных завалов, которые прикрывались огнем пулеметов и пушек.
Условия для наступления наших войск были, прямо скажем, тяжелейшими. Трудно проходимая лесисто-болотистая местность и глубокий снег чрезмерно затрудняли наступление наших войск. Бойцы протаскивали артиллерийские системы и обозы вручную, проваливаясь по пояс в снег. Дивизии предстояло наступать чуть ли не прямо с марша, как это частенько случалось на Волховском фронте. Времени на изучение противника и его огневой системы, на оборудование командных и наблюдательных пунктов катастрофически не хватало.
Для прорыва обороны противника командование 54-й армии сосредоточило до 11 гвардейских полков и батарей резерва Ставки. Ширина фронта наступления равнялась 4 км. В ударную группу была включена 124-я танковая бригада.
Наступление началось 10 февраля. Артиллерийская подготовка атаки длилась около часа. Не имея возможности вскрыть огневую систему обороны противника, наша артиллерия вынуждена была вести огонь не по целям, а по площади. Вследствие этого многие огневые средства противника, несмотря на наш очень плотный огонь, остались не подавленными, и это не замедлило сказаться с первых минут атаки нашей пехоты и танков.
Передовой батальон 1069-го стрелкового полка под командованием В. Еремкина, героически преодолев сплошную завесу огня и многочисленные препятствия, ворвался в первую траншею гитлеровцев и сумел продвинуться еще на 200 м, но затем, остановленный интенсивным огнем и контратакой противника, вынужден был залечь.
На следующий день, 11 февраля, бои разгорелись с новой силой. После короткой, но мощной артподготовки и штурмовых ударов нашей авиации части дивизии пошли в атаку. Для развития успеха передового батальона 1069-го стрелкового полка на правом фланге в бой был введен 1067-й стрелковый полк под командованием подполковника М. Игуменова и танки 124-й танковой бригады.
Правее полка наступал отдельный лыжный батальон под командованием смелого человека и замечательного командира Б. Мокроусова. На левом фланге, как и накануне, наступал 1071-й стрелковый полк с задачей сковать силы противника, содействуя успеху прорыва на правом фланге. Командовал полком подполковник А. Г. Новиков. В результате ожесточенного боя, переходящего в рукопашный, полк М. Игуменова прорвал оборону противника на фронте около одного километра и углубился в оборону немцев до 2 км.
В течение пятидневных напряженных боев части вышли к рубежу реки Лезна. Лыжный батальон Мокроусова оседлал дорогу Макарьевская Пустынь — Вериговщина. Прорыв был расширен и углублен до 3 км. Одновременно 1071-й стрелковый полк выбил противника из ряда траншей и продвинулся к деревне Смердыня.
Боевая задача не была выполнена, но результаты этого наступления имели немалое значение. Противник под натиском наших частей вынужден был подтянуть к району боев крупные силы пехоты, танков и артиллерии, ввести их в бой, предпринимая яростные контратаки, но изменить положение он уже не мог. Враг понес большие потери в живой силе и технике. Были разбиты части 96-й пехотной дивизии, подразделения 436-го пехотного полка 132-й пехотной дивизии и сводный отряд, составленный из трех пехотных полков — 283, 284 и 287-го.
Только убитыми на участке дивизии противник потерял около 1000 солдат и офицеров, и несколько десятков человек было взято в плен. Много было захвачено и уничтожено боевой техники.
Дальнейшее наступление дивизии с 16 февраля по приказу командования было прекращено, и части дивизии прочно закрепились на занятых рубежах.
В разгар боевых действий дивизии на ее командный пункт прибыл представитель Ставки Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Его сопровождали командующий войсками Волховского фронта генерал армии К. А. Мерецков, член Военного совета фронта генерал-лейтенант Мехлис и начальник политуправления генерал Калашников.
Прибытие высокого начальства стало большим событием. Было ясно, что сия группа прибыла в дивизию неспроста: ожидался нагоняй командиру дивизии за медленный темп наступления. Как бы самоотверженно ни дрались части, но, если продвигаются они медленно, а еще хуже, если они остановлены противником, даже если соотношение сил не в нашу пользу, не ждать командиру, ведущему тяжелый бой, доброго слова. Так было заведено на фронте. Другое дело, когда все идет по плану и развивается успешно. На этот раз условия местности были непомерно тяжелыми, да и противник оборонялся очень организованно и упорно.
Командир дивизии, опытный кадровый офицер полковник Т. А. Свиклин, находился в тот момент на наблюдательном пункте дивизии и руководил боем. Маршала Ворошилова на командном пункте встретил начальник штаба дивизии полковник Д. П. Кованов, который несколькими месяцами ранее был переведен в дивизию из 140-й отдельной стрелковой бригады. В самых сложных боевых ситуациях он никогда не терял самообладания, отличался ровным спокойным характером. На этот раз он разволновался, встречая такое высокое начальство, и, обращаясь с докладом к маршалу Ворошилову, назвал его «товарищем генералом».
Ворошилов, как потом рассказывали офицеры, не дослушав доклада Кованова, безнадежно махнул рукой и, обращаясь к своему окружению, проговорил:
— Даже доложить как полагается не умеют.
По тону, каким это было сказано, чувствовалось, что маршал уже заранее настроен неприязненно по отношению к дивизии. Тут же, ни о чем не расспрашивая, он приказал выделить ему проводника, чтобы направиться в один из дерущихся полков. Генералы, прибывшие вместе с ним, принялись отговаривать его, так как затея маршала была действительно опасной. Пройти в один из полков, побыть там и вернуться целым и невредимым было сопряжено с огромным риском. Гитлеровцы вели сосредоточенный, очень плотный огонь артиллерии и минометов по всем подступам к передовой, захватывая им огромную территорию. Лес был весь изломан. Вместе с осколками от снарядов разлеталась в разные стороны щепа деревьев, раня бойцов. На земле не оставалось живого места: всюду зияли воронки от разрывов снарядов и мин. Командир дивизии полковник Свиклин был ранен, но оставался в строю, превозмогая боль в раздробленной кисти руки.
Никого не слушая, маршал Ворошилов решительно направился с проводниками на передовые позиции в 1067-й полк. Смелый и отважный, он был полон искренней уверенности в том, что здесь нужна решительность и что он сумеет изменить обстановку и продвинуть войска вперед более быстрыми темпами. Конечно, никто не предполагал, что в этой обстановке, в разгар напряженных боев, Ворошилову, при всей его личной отваге, удалось бы изменить ситуацию. В этих условиях только массированным огнем артиллерии и бомбардировкой с воздуха можно было подавить врага, ослабить его сопротивление. Личным примером храбрости, в чем, кстати, недостатка не было, ничего сделать было нельзя. Прежде всего надо было подавить артиллерию противника, а у армии для этого не было ни сил, ни средств.