едника-единомышленника в зяте и внуков, воспитанных по принципам нового учения. Оценить характер Лентягина однозначно нельзя: он подается и сочувственно, и саркастически; это обаятельный, забавный и вместе с тем опасный, непредсказуемый человек. В карикатуре на Демидова проявилось неоднозначное отношение Княжнина к просветительству. Выбор прототипа закономерен: благородное учение порождает людей, подобных Демидову и Лентягину (их социальное происхождение особенно значимо), и их невольными стараниями обращается в свою противоположность, само себя компрометирует. Этот процесс очевиден и неизбежен, поэтому в душе Княжнина, как и в душах его современников, убежденность в разумности и справедливости просветительской философии борется со скептическим ощущением, что эти теории — лишь мечтания чудаков, искусно используемые ловкими проходимцами.
В «Хвастуне» выведен иной, нежели в «Чудаках», тип представителя новой знати — «случайный» человек и выявлены причины безграничной власти подобных особ. Фаворитизм — специфическая черта политической жизни России XVIII в.: люди, часто безвестные, порой заурядные, неожиданно, понравившись чем-то царице или ее любимцам, обретали титулы, высшие чины и должности, баснословные богатства, право на удовлетворение прихотей. Могущество большинства счастливцев было кратким, но ощутительным. Княжнин, презиравший фаворитов и как природный аристократ, и как исполнительный чиновник, и как воспитанник просветителей, выразил негодование резче, чем его единомышленники.
Верхолет — мнимый фаворит, но в его образе собраны черты реальных любимцев императрицы, противников той придворной партии, которой сочувствовал драматург. Главный объект сатиры — А. А. Безбородко[83]. Правда, он покровительствовал львовскому кружку (что, впрочем, не
помешало Державину зло намекнуть на пронырливого выходца из Малороссии в оде «На счастие»: «...вьется локоном хохол»[84]) и даже, как уже было сказано, предлагал Княжнину поступить к нему на службу, но писатель не захотел покинуть Бецкого и отказался. Карьера небогатого малороссийского шляхтича, ставшего ближайшим советником царицы, у многих вызывала иронию и неодобрение. В 1784 г., незадолго до появления «Хвастуна», Безбородко был пожалован титулом графа Священной Римской империи. Это неожиданное событие вызвало пересуды и насмешки. При дворе ходила карикатура, составители которой, несмотря на высокое положение, жестоко поплатились за нее. Возможно, графство Верхолета — конкретный намек. Есть и иные аналогии между судьбой всесильного вельможи и героя комедии.
Хвастун говорит о своем героизме при взятии Очакова, который, поправившись, заменяет Бендерами. Карьера Безбородко началась в канцелярии П. А. Румянцева во время войны с Турцией. О его реальном участии в военных действиях известно мало, трудно сказать, брал ли он Бендеры, хотя воевал именно в тех местах, но не слишком вероятно, чтобы современники верили в его доблесть. Очаков взят Безбородко на бумаге в проекте, адресованном австрийскому правительству, где досрочно декларировалось право России на эту крепость. Подобно Верхолету, вельможа вел обширную дипломатическую переписку, фактически руководя коллегией иностранных дел; он имел дело и с королями: организовал встречу Екатерины II с Иосифом II и входил в небольшую свиту при встрече царицы с Густавом III. Иностранные послы (ср. упоминание агента и резидента в «Хвастуне») считали Безбородко едва ли не главным двигателем русской политики. Он состоял при императрице секретарем для подачи прошений и с 1784 г. был допущен в качестве постоянного участника интимных собраний в Эрмитаже (ср. сцену чтения Верхолетом челобитных и упоминание о беседах «по комнате»). На этих вечерах вельможе было поручено собирать в особый ящик пошлины за вранье, возможно потому, что современники особенно ценили графа за умение гладко, красиво говорить и ловко улаживать дела. Безбородко входил в комиссию по увеличению государственных доходов, получая награждения за очередные проекты, но не уменьшая денежных расстройств. В середине 1780-х гг. граф имел около 6000 душ и получал приблизительно такой доход, какой приписывает себе Верхолет. Основной источник богатства вельможи — украинские местечки, сборы с которых поступали ему как киевскому полковнику (войско и офицерство содержалось на Украине за счет налогов с сел и местечек). Ср. у Княжнина: «Столичное село как будто городок...»
Отождествлять Верхолета с Безбородко, однако, не следует. Многое из сказанного о них можно отнести к другим фаворитам, прежде всего к товарищу и своеобразному двойнику Безбородко, отчасти
повторившему его судьбу, П. В. Завадовскому. Этот вельможа, кстати, тоже был известен своим хвастовством. Важные особы XVIII в. часто щеголяли, подобно Верхолету, свитой. Рассказывали, что М. Н. Кречетников, став тульским наместником, «окружил себя почти царскою пышностью и начал обращаться чрезвычайно гордо даже с людьми, равными ему по своему значению и положению при дворе». Когда он однажды, «окруженный толпою парадных официантов, ординарцев, адъютантов и других чиновников, с важной осанкой явился в свой приемный зал пред многочисленное собрание тульских граждан», остроумный генерал С. Л. Львов, по поручению Потемкина, устроил ему овацию, как театральному актеру, и пристыдил надменного вельможу[85]. Екатерина II именно в гостях у Кречетникова пожелала увидеть постановку «Хвастуна», намекая на хвастливость наместника.
Похвальбы, обещания и угрозы Верхолета смешны только потому, что являются плодом его лжи, но вполне правдоподобны: все выдуманное им настоящий фаворит мог претворить в реальность. Поэтому действующие лица комедии легко верят ему. Такая вера, как прозорливо показал автор, помогает хвастунам добиваться возвышения: поддержка богатого дядюшки позволяет выгодно жениться, а огромное приданое открывает пути дальнейшему продвижению в обществе. Власть «случайных» людей в значительной степени основана на вере в их могущество, которая, в свою очередь, порождена жаждой выгоды. У каждого из поддерживающих Верхолета одна и та же корыстная цель — власть, дающая право на произвол и спесь по получении титула (Чванкина), чина (Простодум), свободы и богатства (Полист и Марина). В результате даже в очевидных случаях герои не уличают графа во лжи («Так что ж, что ты Честон, хоть знаю, да не верю» — возражает, потакая Верхолету, Чванкина Честону). Властолюбие и корысть заставляют людей унижаться перед сильными мира сего, чтобы потом отомстить им при первой возможности; Простодум забывает о родовой чести, чтобы поживиться за счет своих влиятельных соседей. В русском обществе возникла своеобразная круговая порука: одержимые тщеславием, поддерживая друг друга, взбираются по общественной лестнице, творя «любимцев счастья». Это мнимые фигуры, в случае удачи обретя капитал и признание, из пустых хвастунов становятся надменными царедворцами, из неуклюжих мирных провинциалов — мстительными сенаторами. Думается, драматург заметил общественный механизм, характерный не только для XVIII в.
«Хвастун» направлен не столько против фаворитов, сколько против общественной системы, сложившейся в России. Не случайно, Верхолет вызывает у зрителя, пожалуй, меньшую антипатию, чем его окружение (подобный прием использовал позднее Гоголь в «Ревизоре»), но и Чванкина, и Простодум по-своему тоже заслужили снисхождение, ведь они следуют общепринятым взглядам. Над сознанием людей XVIII столетия
властвовало понятие чина: чин давал положение в обществе, был объектом вожделения и поклонения. Княжнин едва ли не первым показал, что «Табель о рангах» изжила себя и превратилась в чудовищную фикцию, способную узаконить любой порок. Чины уже не отражают реальных заслуг и даются по протекции, поэтому графский дядя — такой же официальный чин, как, например, советник, и производят в дяди, исходя не из родства, а из предыдущего чина. Взаимоотношения людей, построенные на расчете, одновременно алогичны и подчинены особой, уродливой и бесчестной, закономерности, порождением которой оказываются Верхолеты и их гораздо более опасные прототипы.
Выступая против фаворитизма и новой знати, вульгаризаторов просветительства и аферистов, вроде прожектера, подавшего прошение Верхолету, Княжнин не противопоставлял им никакой общественной силы. В «Хвастуне», правда, имеется «полицейский» финал, где правительство вершит правосудие по представлению порядочного чиновника Честона. Нетрудно заметить, однако, что Верхолет привлечен к суду за долги только потому, что он вельможа мнимый; с настоящим фаворитом справиться было бы значительно труднее. Пылкое благородство в современном мире имеет мало цены, поэтому чувствительный Замир совершенно беспомощен даже перед Верхолетом. Выше говорилось о сочувственной иронии Княжнина по отношению к молодому поколению, которое ищет только личной славы и счастья в любви и мало думает о судьбах отечества. Замир, Извед, Прият — юноши достойные и чувствительные, но слабовольные, пассивные, а энергичный и исправно служащий в армии Ветран («Траур») столь легкомыслен, что, как он ни обаятелен, возлагать на него надежды бесполезно.
Преклонение перед знатностью, власть денег и безволие благородной молодежи приводят, как показывает драматург, к активизации традиционно презираемого русской литературой типа — галломанов, поклонников французской моды. Вслед за Кантемиром, Сумароковым, Новиковым, Фонвизиным Княжнин создал галерею подобных персонажей. Таковы господа Фирюлины, Верхолет, Болтай, Ветромах и, что самое интересное, слуги — Полист, Высонос и, особенно, Марфа и Пролаз в опере «Мужья, женихи своих жен». Для типа щеголя характерны: особый жаргон (смесь русских слов с французскими, обилие терминов из лексикона иностранных портных, модисток и парикмахеров и эффектных словечек, предназначенных для флирта), подчеркнуто беспечное и одновременно жеманное поведение, внимание к внешности и пренебрежение умственными и душевными качествами, восторг перед всем иноземным и презрение к отечественному. Перечисленные черты присущи всем княжнинским галломанам, несмотря на несходство их характеров. Любовь к чужому возникает при собственной ничтожности: внутренняя пустота заставляет Верхолета демонстрировать внешний блеск,