нему стихотворное «Письмо графа Коминжа к матери его» (опубликовано «Модным ежемесячным изданием» Н. И. Новикова, известного просветителя, литератора и книготорговца). Некоторыми исследователями также предполагается участие Княжнина в журналах Новикова «Трутень» и «Вечера».
В 1772 г. была написана трагедия «Владимир и Ярополк» и, видимо, в это же время трагедия «Ольга» (не публиковавшаяся при жизни Княжнина), о чем есть косвенное свидетельство в письмах Муравьева[14]. Последняя трагедия являлась переложением «Меропы» Вольтера, и подстрочник Княжнина потом использовал В. И. Майков в своем переводе.
В октябре 1772 г. Княжнин был обвинен в растрате казенных денег, то есть в удержании их «для собственных надобностей» из средств для караула. Молва традиционно связывала растрату с крупным карточным проигрышем. Так, например, Глинка даже изобретает своеобразное оправдание своему учителю: «Княжнин, на беду свою, очень твердо знал математику, а потому и в ставке карт пустился в гадательныеисчисления»[15]. Несмотря на то, что в следственных материалах, подробно исследованных Кулаковой, нигде не говорится о картах, нельзя однозначно ответить на вопрос, был ли Княжнин картежником, тем более, что такая его репутация была закреплена в пародийной комедии И. А. Крылова «Проказники». Тема карточной игры нередко возникает в его творчестве и даже трактуется обычно более резко, чем в произведениях других сатириков XVIII в. Вместе с тем, сквозь обличительный пафос просматривается некоторая заинтересованность. В качестве примера можно привести описание карточной игры из стихотворения Княжнина «Утро»:
Для должности и славы мертвы,
Какие тени там сидят?
Своей прегнусной страсти жертвы
В порочном бденьи дни губят.
Фортуна, в выборах слепая,
Бумагой их судьбу бросая,
Из них невиннейших разит;
Игрою скрыв щедроты льстивы,
Как сфинкс, опустошавший Фивы,
Гаданьем к гибели манит.[16]
Так или иначе, следствие не заинтересовалось вопросом, куда Княжнин потратил казенные деньги. Ошибочно распространенное утверждение, что Княжнин растратил «почти 6000 руб.», потому что часть суммы была им внесена, и на момент ревизии из взятых из казны 5773 руб. 54 коп. он не возвратил около 3000 руб. Поручителем Княжнина выступил поручик Кавалергардского полка Г. Ф. Шиловский, который обязался заплатить недостающую сумму. Несмотря на это, Княжнин был арестован и «скован в ножные железа», а 16 февраля 1773 г. был вынесен приговор, поразивший современников неслыханной жестокостью: «Учинить Княжнину смертную казнь — повесить, а недвижимое его имение отписать на ее императорское величество» (так как имения не хватало для покрытия долга, остаток его предлагалось взыскать с поручителя Шиловского)[17]. Жестокость приговора неопровержимо свидетельствует о том, что растрата не была единственной и даже главной причиной ареста Княжнина. Вероятно справедливы гипотезы исследователей о политической подоплеке дела и возможной близости Княжнина к панинскому кружку. Единомышленники графа Н. И. Панина, бывшего воспитателя великого князя Павла Петровича, предполагали в 1772 г. возвести достигшего совершеннолетия наследника на престол и надеялись, что новый император будет проводить политику своих ближайших советников, просвещенных аристократов. Политические взгляды автора трагедии «Ольга» позволяют предположить, что он по меньшей мере сочувствовал панинской партии. Позднее, в 1773 г., Княжнин напишет «Оду на торжественное бракосочетание ... великого князя Павла Петровича и ... великой княгини Наталии Алексеевны, 1773 года, сентября 29 дня». Знаменательно, что это была единственная торжественная ода во всем его творчестве. К сожалению, «...о мировоззрении Княжнина мы можем судить только по его произведениям, а хронология их, столь важная для понимания эволюции взглядов писателя, запутана»[18].
За Княжнина вступился его непосредственный начальник К. Г. Разумовский, тоже известный своей оппозиционностью власти. В «особом мнении» на имя императрицы он отмечал в качестве серьезного смягчающего обстоятельства тот факт, что «казна убытка не терпит». Разумовский
указывал, что достаточно разжалования в солдаты, что и было произведено. Указом от 21 марта 1773 г. Княжнин был лишен дворянства, чина, имения и разжалован в солдаты петербургского гарнизона. Управление имением передавалось его матери. Чин капитана был возвращен Княжнину только через четыре года, 30 апреля 1777 г. В период опалы Княжнин состоял домашним учителем в доме Хованских и воспитывал ставшего популярным на рубеже XVIII–XIX вв. поэта-сентименталиста Г. А. Хованского.
Материальные трудности заставляли Княжнина много переводить и сотрудничать с Собранием, старающемся о переводе иностранных книг, и новиковским Обществом, старающемся о напечатании книг. Не все эти переводы сохранились, и даже не все были напечатаны. Так, из переведенных Княжниным двух томов трагедий Корнеля вышел в 1775 г. только первый том, да и тот Новиков смог выкупить у типографии только в 1779 г.
По возвращении чина капитана Княжнин был удостоен высочайшей милости (возможно это было условием помилования): Княжнину было передано пожелание Екатерины II «видеть на нашем собственном языке изображение великого Тита как совершенное подобие ангельской души». Римский император Тит считался в европейской культуре образцовым монархом, справедливым и гуманным. Так в 1777 г. была создана первая русская музыкальная трагедия с участием хора и балета — «Титово милосердие». Как и в случае с «Орфеем», авторство первоначальной музыки не выяснено, а в 1790-е гг. музыку сочинил тот же Е. И. Фомин. Трагедия была новаторской, так как Княжнин использовал вольный ямб, не соблюдал правила единства места и разделил трагедию на три акта, вместо необходимых по классицистическим канонам пяти. Введены были также хор и балет. Следует отметить, что в «Драмматическом словаре» «Титово милосердие» — единственная из трагедий Княжнина прямо названа переводом: «Как автор, так и переводчик в подражании обратили на себя внимание и славу повсюду признаваемую»[19].
О том, что заказчик был полностью удовлетворен, свидетельствует щедрый подарок императрицы: Екатерина подарила автору табакерку с бриллиантами и своим вензелем. Следующую награду Княжнин получил за комическую оперу «Несчастие от кареты», которая была представлена на сцене Эрмитажа в 1779 г. Екатерина пожаловала 2500 руб. игравшим оперу, 400 руб. драматургу. По мнению специалистов в области истории музыки, именно композитор В. А. Пашкевич, обладавший особым талантом «рисовать музыкой жесты»[20], во многом способствовал успеху оперы.
Получив возможность поступить на службу, Княжнин в 1777 г. подал прошение о зачислении его в Контору строений домов и садов переводчиком, которое было удовлетворено. Уже через несколько месяцев он стал исполнять обязанности секретаря при директоре конторы И. И. Бецком, в ведение которого входили также Академия художеств, Воспитательные дома в Петербурге и Москве, Смольный институт, Сухопутный
шляхетный корпус и т. д. Княжнин надолго (вплоть до своей смерти) стал его правой рукой, и по мере того, как Бецкой терял зрение, все больше входил в управление вверенных Бецкому учреждений. Исследователи приписывают Княжнину некоторые документы, которые Бецкой оглашал от своего имени. Так, например, «Предложение совету Академии художеств» Бецкого от 2 мая 1783 г., с точки зрения С. П. Яремича, написано Княжниным: «В каждой строке “предложения” чувствуется вольнодумный автор “Вадима”, ненавидевший всем своим существом самодержавие и не скрывавший отрицательного отношения к рабским навыкам и чинопочитанию. В данном случае Княжнин, дав волю своему чувству, использовал Бецкого как ширму»[21]. Кроме того, Княжнин выполнял частные поручения Бецкого и даже членов его семьи. Так, в письмах к обер-директору Московского воспитательного дома Г. Г. Гогелю[22] Княжнин неоднократно обращается от имени побочной дочери Бецкого с просьбами выслать перчатки или чулки определенного размера, фасона и цвета, изготовленные в мастерских Воспитательного дома.
Сложные отношения Княжнина с Бецким, который хоть и не всегда хорошо исполнял свою должность, но оставался доброжелателем и покровителем драматурга, заставили Княжнина отказаться от выгодного предложения главного статс-секретаря Екатерины II А. А. Безбородко перейти к нему в штат. Глинка пишет, что в качестве поощрения Бецкой организовал на именины Княжнина его выступление перед выпускниками Академии художеств с «Речью о пользе воспитания и художеств», а также со стихотворным обращением: «Послание к российским питомцам свободных художеств». В послании указывается на необходимость образования для творческих людей:
Без просвещения напрасно все старанье,
Скульптура — кукольство, а живопись — маранье.
не забывая о нравственном воспитании —
«Напредь талантов всех нам нужен человек» —
Княжнин подчеркивает и социальную роль художника:
Наука первая — уметь на свете жить.
Она единая искусства в свет выводит,