Меж тем Ефим, любезный новичок,
Сшиб мастера своею драмой с ног.
Ваш, грации! служитель он покорный,
И, несмотря на суд от Ферта вздорный,
Понравиться без правил смел и мог,
Риторики всея на посрамленье[38].
К 1787–1788 гг. относится скандал, связанный с написанием И. А. Крыловым комедии «Проказники», в которой очень резко и даже грубо был высмеян Княжнин и его жена. Княжнин был изображен как автор с говорящей фамилией Рифмокрад, сочиняющий комедии методом механической компиляции из иностранных источников: «Сочинять стихи, а особливо трагедии, есть вещь довольно трудная. Для нее оставил я попечение о доме, о жене, о детях и, кажется, с помощию Расина и прочих пишу не хуже других. Но, к несчастию, живу в такой век, когда французский язык сделался у нас употребителен, и всякий стих... (Слуга вносит книги.) Но вот и трагедии. Подай сюда ... поди вон — (Слуга выходит.) Вот отселе один стих, дай замечу. (Развернув другую.) Отселе можно шесть ... эти два стиха очень хороши. Ах! этот стих из “Аделаиды”: он сделает украшение не только монологу, но и всей трагедии. Я им заключу ... ну, кажется, он будет изряден. Хотя я наружно скромен, но внутренне надобно отдать себе справедливость, что я великий автор. Вить вот и один монолог трудно набрать: каково же целую-то трагедию! ей-ей очень мудрено!»[39]
Комедия также включала грубые намеки на супружеские измены жены Рифмокрада, Тараторы:
«Тянислов. Вы можете узнать его по голове: она у него очень не гладко причесана.
Азбукин. По-городски, мой друг, у нас так в деревнях, бывало, кваском примочишь, а здесь везде дух французский нос воротит: и зато кого ни посмотри, все с рогами, так как же я его узнаю? неужели он рогатей всех?
Тянислов. Да, сударь, у него очень не гладка голова, для того, что он всегда занят»[40].
Крылов изображал любовную связь Тараторы с домашним врачом Ланцетиным, в котором угадывался образ Ивана Ивановича Виена[41] — домашнего врача Княжниных, автора сочинений по медицине и истории искусства. Его «Диссертация о влиянии анатомии в скулптуру и живопись. Объясненное доказательствами, извлеченными из преданий искусства и из самой опытности, по существующим творениям славнейших художников претекших веков и наших времен» (1789) была посвящена Бецкому. Кроме того, Виен перевел оперу «Севильский цирюльник».
Первоначально «Проказники» были одобрены к постановке в театральной дирекции П. А. Соймоновым, но впоследствии Соймонов узнал, что это — комедия «на лица» и запретил постановку. Показательно, что сам он не видел в пьесе знакомых ему лиц, пока ему об этом не сообщили: «Ошибка Соймонова, не узнавшего в Рифмокраде и Тараторе из “Проказников” своих знакомых Я. Б. Княжнина и его жену, свидетельствует о том, что дом Княжниных не пользовался той скандальной репутацией, которую приписал ему Крылов»[42]. Возможно также, что Соймонов, находившийся в приятельских и деловых отношениях с Безбородко (вероятные причины недовольства последнего Княжниным будут рассмотрены ниже), сознательно «не разглядел» объект сатиры.
На запрещение пьесы Крылов ответил издевательскими письмами Княжнину и Соймонову, которые распространял в списках. В письме Княжнину Крылов утверждал, что не имел в виду знаменитого русского драматурга и его семью, и если Княжнин увидел в комедии себя, значит он сам признал все обличенные в тексте пороки: «Я бы во угождение вам уничтожил комедию свою и принялся за другую, но границы, положенные вами писателям, толь тесны, что нельзя бранить ни одного порока, не прогневя вас или вашей супруги: так простите мне, что я не могу в оные себя заключить. Но чтобы доказать вам, [сударь] государь мой, колико я послушлив, вы можете выписать из сих характеров все гнусные те пороки, которые вам или вашей супруге кажутся личностию, и дать знать мне, а я с превеличайшим удовольствием постараюсь их умягчить, если интерес комедии не позволил совсем уничтожить». Подробно объясняя содержание комедии, Крылов лишний раз повторил все оскорбления в адрес своего литературного противника: «В муже вывожу я парнасского шалуна, который, выкрадывая лоскутии из французских и италианских авторов, выдает за свои сочинения и который своими колкими и двоесмысленными учтивостями восхищает дураков и обижает честных людей»[43].
«Неутомимую ненависть Крылова к Княжнину»[44] затруднялись объяснить даже современники. Большинство из них сходилось на том, что Княжнин помогал молодому Крылову войти в литературную жизнь и принимал его у себя дома, а утверждение Крылова, что он «не имеет чести быть вам знакомым» считали ироническим приемом. Существовало несколько распространенных версий случившегося. Например, рассказывался анекдот о том, как Е. А. Княжнина оскорбила Крылова: она спросила, что он получил за свою первую комедию, и узнав, что это был бесплатный вход в партер, которым Крылов воспользовался пять раз, презрительно заметила: «Нашелся писатель за пять рублей!» Мемуаристы единодушно признают вспыльчивость Крылова и даже мстительность. Например, драматург, переводчик М. Е. Лобанов писал: «Он был вспыльчив, иногда до крайности, любил отомстить своим врагам, особливо за
оскорбленное самолюбие. Вся комедия “Проказники” есть не что иное, как мщение, в котором он и сам впоследствии признавался и раскаивался»[45]. Большинство исследователей XIX в. также сходились на личных мотивах обиды Крылова, но подчеркивали, что уязвлено было именно писательское самолюбие Крылова: «...дерзость его отместки объясняется свойством нанесенной ему обиды: оскорблено в нем было именно то, что составляло самую светлую сторону его существования, его бескорыстное стремление посвятить себя литературе»[46]. В литературоведении XX в. появилась версия о социальном (и даже классовом) происхождении конфликта, а Крылов рассматривался как борец с «дворянской фрондой» и аристократизмом в литературе[47]. Такое объяснение нельзя признать исчерпывающим, ведь Крылов в конце своего письма к Княжнину напоминает о равенстве происхождения со своим соперником: «Впрочем, напоминаю вам, что я — благородный человек, хотя и не был столь много жалован чинами, как вы, милостивый государь»[48]. В последние полвека внимание было уделено эстетической составляющей полемики. И. З. Серман отметил, что «Проказники» — комедия «...о нравственном облике писателя, о зависимости его творчества от его личности»[49]. «По мнению Крылова, этическая неоправданность поведения княжнинских героев ведет за собой эстетическую слабость его трагедий, в которых немотивированность поступков делает конфликт нелепостью, а театральные эффекты — чепухой»[50]. Наконец, Л. Н. Киселева, отчасти развивая рассуждения Сермана о том, что «Проказники» были «диалогом с литературной традицией», предполагает возможный критический отзыв Княжнина на драматические сочинения Крылова и утверждает, что «Крылов мстил Княжнину за собственные неудачи»[51].
В начале 1789 г. Княжнин закончил самую свою известную пьесу — «Вадим Новгородский». Интерес к фигуре Вадима был достаточно устойчив в культуре этого периода. Еще в 1766 г. в программе экзамена по классу скульптуры в Академии художеств было дано следующее задание: «Взбунтовавши противу великого князя Рурика новгородцы (так!), сей храбрый и мужественный князь, убивши своими руками первейшего бунтовщика Вадима, великого и храброго мужа, и тем бунт усмиря, советников его казнить повелел»[52]. В 1786 г. Вадим был выведен в трагедии Екатерины II «Историческое представление из жизни Рюрика». Поэтому в самом факте обращения к этому историческому сюжету ничего крамольного не было. «Вадим» Княжнина был допущен к постановке, и актеры приступили к репетициям. Но началась революция во Франции и Княжнин, который, по словам Глинки, «первый понял порыв и полет этой бури»[53], предпочел сам забрать свою пьесу из театра. Тем не менее, были изъяты из репертуара также пьесы «Владимир и Ярополк», «Росслав» и «Несчастие от кареты». Главная же история с «Вадимом» развернулась уже после смерти Княжнина, в 1793 г., когда было подготовлено первое
издание трагедии. 5 марта 1793 П. Я. Чихачев, псковский помещик и опекун детей Княжнина, продал книготорговцу И. П. Глазунову несколько рукописей Княжнина. Среди них были «Вадим», «Чудаки», «Траур», «Жених трех невест», «Мужья, женихи своих жен» и т. д. Глазунов отдал тексты в типографию Академии наук. По представлению О. П. Козодавлева, Е. Р. Дашкова разрешила напечатать трагедию «Вадим Новгородский», не найдя в ней ничего предосудительного[54]. 4 июня поступило определение канцелярии Академии о напечатании 1212 экземпляров отдельного издания (14 июля напечатаны). Кроме того, «Вадим» был напечатан и в 39 части «Российского Феатра» (30 сентября). Традиционно считается, что неблаговидную роль в судьбе «Вадима» сыграла рецензия А. И. Клушина на эту трагедию, опубликованная в журнале «Санкт-Петербургский Меркурий» и обратившая на пьесу внимание императрицы. Тут же началось следствие, которое вел генерал-прокурор А. Н. Самойлов. Дашкова, по ее собственным словам, пыталась отстаивать трагедию, утверждая,