Г. Кутерьма(Ростеру). Подними господина ученого и отведи к месту.
Ростер(Синекдохосу, поднимая его). Пойдем в мою академию, и станем там, умствуя, перед огнем оплакивать развратные нравы человеков.
Г. Кутерьма. Мне очень стыдно вас, любезный друг...
Миротвор. Вы не имеете причины стыдиться того, который любя вас искренно сожалеет.
Г. Кутерьма. Вы сами видите мое несносное состояние, от которого мне жизнь в тягость.
Миротвор. Позвольте мне чистосердечно говорить с вами.
Г. Кутерьма. Боже мой! чем чистосердечнее, тем приятнее.
Миротвор. Мне кажется, вы не имеете причины жаловаться на вашу судьбу.
Г. Кутерьма. Я не имею?.. Вы сами свидетели.
Миротвор. Так, я свидетель, что вы мучитесь... но ваше страдание от вашей воли зависит.
Г. Кутерьма. От моей воли?.. Ах! если бы от меня зависело переменить мою участь, я ничего бы не пощадил.
Миротвор. Я обязался быть искренним. Извольте выслушать. Ваша супруга вас любит...
Г. Кутерьма. Что ж от этого радости? и я ее люблю, но любовь наша хуже иной ненависти. Сварливый ее нрав принуждает меня часто даже завидовать таким супружествам, в которых муж и жена, друг друга меньше любя, или совсем не любя, оставляют один другого в покое.
Миротвор. Я верю тому, что вы говорите: всякому человеку, как бы он счастлив ни был, свойственно не быть довольным своею судьбою, и желать иногда того, отчего он бы более несчастлив был, если бы то получил. Однако свойственно благоразумию поправлять то, что огорчает жизнь человека. Вы, сударь, муж; следственно вы более обязаны быть благоразумны, имея на вашей стороне твердость, терпение, более нашему полу приличные.
Г. Кутерьма. Но вы сами видели, может ли какое терпение устоять...
Миротвор. Потому-то, что я видел, и удивляюсь, что вы не можете иметь столько твердости, чтобы не спорить о том, розовый ли, или белый камзол был на вас в день свадьбы; куропатки ли, или кулики в вашем пироге.
Г. Кутерьма. Так что ж? Вы хотите, чтобы я признался, что я виноват, когда я знаю, что я прав.
Миротвор. Конечно, сударь.
Г. Кутерьма. Да если соглашаться на все, то со временем ей придет в голову поспорить, что не я, а другой ее муж: так и на это мне будет надобно согласиться?
Миротвор. Этого быть не может, потому что ваша супруга добродетельна. Что ж касается до ваших споров, не делающих вам особенной чести, то чего стоит вам уступить?
Г. Кутерьма. Однако вы признаться должны, что я всегда прав.
Миротвор. Я очень вижу, и всякий может легко видеть, что вы правы; а для того-то, без всякого зазрения, и можете всегда соглашаться; и тем более чести будет для вас, чем более станете уступать. Все, видя справедливость на вашей стороне, станут удивляться вашей умеренности и снисхождению; и... позвольте сказать... сама ваша супруга, которой кровь не будет более разгорячаема упорными спорами, что обыкновенно человеку мешает рассуждать, приметя добродетельную хитрость вашей скромности, войдет в себя и с хладнокровием размышляя, почувствует ваше превосходство над нею, устыдится и исправится и, сравняв себя с вами, сделает и свою и вашу жизнь стократно счастливее.
Г. Кутерьма. Мой друг, вы рассуждаете как истинно мудрый человек.
Миротвор. Не как истинно мудрый, но как истинно усердный вам человек.
Г. Кутерьма. Я чувствую, сколь благородно, находя себя правым против жены, ей уступать. Я чувствую, что это, исцеля жену мою от болезни спорной, доставит мне спокойный век. Я вам даю слово с этих пор с нею всегда соглашаться. Сколько я вам благодарен! Теперь-то я вижу, как счастлив человек, у которого есть верный друг. Я иду к жене, чтоб начать с нею не спорить.
Миротвор(один). Благодаря Небо, кажется я нашел надежный способ восстановить покой между мужем и женою. То правда, средство, которое я употребляю, есть ложь. Я мужу сказал, что он в спорах прав, и жене то же скажу; но совесть моя спокойна. Тогда можно лгать и обманывать, когда это способствует к благополучию человеческому. Такое коварство есть добродетель, так как коварство для своей корысти есть гнуснейший порок.
Г-жа Кутерьма. Я оставила вас с мужем... я думаю, что вы меня с ним до смерти забранили...
Миротвор. Вы, сударыня, изволили забыть, что я вам такой же, как и вашему супругу, друг, и что я не бесчестный человек.
Г-жа Кутерьма. Я, сударь, и в том, и в другом уверена; но как всегда мужчины берут сторону мужей, то и думаю, что вы меня винили.
Миротвор. То правда, что я винил, но винил не вас, а его. Я принял смелость ему всю правду высказать и пожурить его за то, что он, будучи всегда не прав, против вас спорит.
Г-жа Кутерьма. Вы, любезный Миротвор, меня тем безмерно одолжили. Кто истинный друг, тот должен правду говорить, не оставляя ничего на сердце, и малейшее его притворство есть измена дружеству.
Миротвор. Позвольте же мне теперь и противу вас исполнить тот же долг.
Г-жа Кутерьма. О том я вас покорно прошу.
Миротвор. Вас нечего уверять мне, что вы в спорах всегда правы: это вы и без меня очень изволите знать.
Г-жа Кутерьма. Боже мой! кто бы стал спорить, будучи не прав? Если б это могло случиться со мною, я за честь бы почла, что имею случай показать справедливость признанием своей ошибки.
Миротвор. Но скажите мне, сударыня, если честно признаться в ошибке, то не верх ли будет великодушия и славы, имея правду на своей стороне, уступить упорному и горячему спорщику, у которого все право в сильной груди и громком голосе, и который, как, например, ваш супруг, имея довольно ума, после кроткого ответа, почувствовал, сколько он не прав, раскается и, наверное, станет сам себя винить. Нельзя, чтоб этого не случилось, потому что только одним дуракам свойственно, прияв в мысль заблуждение, остаться в нем; но ваш супруг, так как и вы, не можете никоим образом быть подвержены такой каменной упорности. Из этого что выйдет? вы будете иметь честь поправить вашего супруга. А сверх того, позвольте довершить мою искренность: пускай мужчины ищут взять верх силою и принуждением, а вашего пола славнейшая есть доля, кротостью и приятностью побеждая, владеть сердцами.
Г-жа Кутерьма. Я, сударь, чувствую, что вы правы. Вы видите, когда кто прав, я с ним совершенно согласна. Однако скажите мне: согласиться с тем, кто в грубой неправде уверяет, не есть ли показать себя глупым, и не унизительно ли?..
Миротвор. Нимало. А вместо того это-то и славно. Все зная, что вы разумны, кто может подумать, чтобы вы от доброго сердца согласились в нелепости и не могли бы доказать того, что вы правы. Верьте, сударыня, всегда остается смешон вздорный спорщик; а тот достоин похвалы, кто ему уступает. Например: кто мне поставит в вину, когда я не соглашусь с бешеным человеком драться, и ему уступлю; и этот бешеный, когда часы его сумасбродства пройдут, не придет ли сам ко мне просить извинения?
Г-жа Кутерьма. Вы говорите так, что нельзя лучше, и будьте уверены, что чем больше я права буду, тем меньше стану спорить.
Г. Кутерьма. Я, душа моя, тебя искал.
Г-жа Кутерьма. Итак, сердце мое, потому ты меня и нашел, что искал.
Г. Кутерьма. И конечно, матушка, кабы не искал, не нашел бы.
Г-жа Кутерьма. Однако бывает, что не ища найдешь, а ища не найдешь.
Г. Кутерьма.(с горячностью)Как это?.. (Вспомня, что дал слово не спорить, зажимает себе рот рукою.)
Г-жа Кутерьма.(с горячностью)А вот так это!.. (Вспомня, что обещала уступать, также зажимает себе рот рукою. Муж и жена в сем положении стоят несколько времени.)
Г. Кутерьма.(сам себе)Я было позабыл. (К жене.)Ты права, душа моя!
Г-жа Кутерьма(сама себе).Из ума было вышло. (К мужу.)Ты прав, сердце мое!
Г. Кутерьма. Нет, матушка, ты права, и я чувствую мою вину.
Г-жа Кутерьма. Можно ли, батюшка, тебе быть виноватым, когда я не права? Я прошу только меня извинить.
Г. Кутерьма. Об этом мне надобно просить, потому что я не прав.
Г-жа Кутерьма. Боже мой! в кои веки случилось мне захотеть быть виноватой, ты и тут упорствуешь.
Г. Кутерьма. Я теперь никогда уже не буду прав перед тобой, чтобы только не спорить.
Г-жа Кутерьма. Чтобы только не спорить?.. Так верь же мне, что я-то спорить не буду... пожалуй себе, говори какие хочешь нелепости.
Г. Кутерьма. Нелепости... увидим, кто больше их вытерпит; я ни слова не буду говорить.
Г-жа Кутерьма. Посмотрим, кто более молчать умеет. Что касается до меня, если я вооружусь великодушием, ври себе что хочешь, я буду терпелива, так терпелива, как камень, и мнения моего ни для чего не скажу.
Г. Кутерьма. Я не знаю, кто меня может перемолчать: когда я рот сожму: никакие дурачества его растворить не могут; и я стану только смотреть, пожимать плечами, улыбаться и молчать.
Г-жа Кутерьма. И молчать? Тебе ли молчать! это мое свойство. Чувствуя себя правою, ничего не стоит, вооружась приятностью и кротостью, приличною нашему полу, смотреть на вздорного спорщика, не отвечать ему ни слова, и тем сделать его смешным и пресмешным. Не правда ли, господин Миротвор?
Г. Кутерьма.