ние, когда вы увидите меня в лаврах; а если убьют, ну что ж делать, ведь надобно ж когда-нибудь умереть. Когда убьют меня, и тогда еще не умру. Я стану жить в вашей памяти и всех честных людей. Все станут говорить о Ветране, рассказывать о его делах. Вы будете расспрашивать о том и о сем, в которое место его убили. Ежели в сердце, вы вспомните, как оно вас любило, как оно, видя вас, трепетало, как рвалось из меня к вам... Вы плачете, прекрасная Милена! не плачьте, я еще жив... или для того вы теперь плачете, чтоб тогда меньше плакать? Ин плачьте... Потом, сударыня, видя вас, все станут говорить: вот она, вот она! вот прекрасная Ветранова вдова! как печаль по муже к ней пристала!.. молодые щеголи будут к вам подходить, станут ласкаться к вам, будто для меня; ничего не бывало, для вас. Между тем, кто-нибудь из них проворнее, милее, вкрадется в ваше сердце, и вы прежде будете на него вбок смотреть, и потом прямо, а потом далее, да далее... вы отворачиваетесь, вы сердитесь и хотите уверить, что этого быть не может? О, сударыня! поверьте, что вы тем досады мне не сделаете: я не из тех вечных мужей, которые на своих женах и после смерти хотят быть женаты. Я вам наперед даю позволение, хоть на другой день, после меня, а не при мне выйти замуж.
Милена. Вы, сударь, много наговорили, и все, что ни говорили, одни только вашего воображения басни. Посмотрите на мою бедную сестру, и вы узнаете, как вы совершенно ошибаетесь.
Ветран. Прекрасная Милена! как вы добросердечны! поверьте, эта басня, которую я говорил, истинная история вашей сестрицы.
Милена. Нет, сударь, я в ее отчаянии уверена моими собственными чувствами; и чем более вас люблю, тем менее соглашусь за вас выйти.
Ветран. Поэтому вы хотите выйти замуж за противного, за мерзавца, за урода, чтобы обрадоваться, когда он умрет. Дядюшка, вы вдовец: уж не за вас ли она хочет?
Постан. Ни лета мои, ни благоразумие Милены, не дозволяют мне льститься таким счастием.
Милена. Если я за вами не буду, то нет такого человека, за кем бы я быть могла.
Ветран. Так вы намерены вечно девицей быть? Нет, сударыня, я до этого греха вас не допущу. Я взял вас на свои руки и не хочу Небесам дать ответа. Послушайте, сударыня, вы для того не хотите выйти за меня замуж, что боитесь быть неутешною после смерти моей?
Милена. Точно так.
Ветран. И ваша сестрица вас настращала?
Милена. Конечно.
Ветран. Так будьте же уверены, что я ее утешу.
Милена. Этого быть не может.
Постан. Это так же возможно, как месяц поймать зубами. Кажется, мы все способы употребляли, но ничто не помогло.
Ветран. Вы все способы употребляли, и не успели; это не мудрено; надобно за всякое дело уметь приняться. Я ручаюсь, что не только ее утешу, да она будет у меня сегодня же петь и танцевать.
Милена. Она, которая гнушается светом?
Постан. Она не ест, не пьет.
Ветран. Все это будет. Она у меня и покушает. Я с этого-то и начну.
Постан. Пустое, любезный племянник, ты бредишь.
Ветран. Не изволишь ли об заклад, любезный дядя?
Постан. Что хочешь стану держать, любезный племянничек!
Ветран. Я не хочу, любезный дядюшка, ввести вас в великий убыток. Не изволите ль о тысяче рублях: это мне на свадьбу пригодится?
Постан(подает ему руку). С радостию! поздравляю тебя без тысячи рублей. Ветран. Увидим! (К Милене.). Прекрасная Милена, вы, я надеюсь, позволите мне и у вас выиграть заклад несравненно дороже дядина; то есть, выйти за меня завтра же если увидите, что сестрица ваша не только утешится, но будет танцевать и песенки попевать.
Милена. Согласна, сударь. Но если вы проиграете, то не принуждайте меня быть за вами.
Ветран(целует с восторгом ее руку). О, вы моя! вы моя жена. Это так верно, что я теперь же еду приготовляться к свадьбе. И тотчас ворочусь. (Ветран и Милена уходят.)
Постан. Шалуну и ветренику все возможно кажется... Евдоким! заплатил ли ты лекарю?
Евдоким. Нет, сударь.
Постан. А для чего?
Евдоким. Он меньше двухсот и слышать не хочет.
Постан. Он врет! этого много.
Евдоким. Конечно много, сударь.
Постан. Сделай с ним счет... уходит.
Евдоким(один). Счет с лекарем! это трудно; однако если он силен в сложении, то я не слаб в вычитании. Ах, если бы изо ста мне хоть сколько-нибудь осталось!
Действие второе
Карачун. Вот я и заехал.
Евдоким(в сторону). Черт бы тебя взял!
Карачун. Сказывал ли ты, что я был здесь?
Евдоким. Сказывал
Карачун. Ну, что же?
Евдоким. Все хорошо... велено мне вам заплатить... (Лекарь протягивает руку.) Господин лекарь, вы не знаете, как я вас люблю.
Карачун. Благодарен, давай же деньги?
Евдоким. И как почитаю.
Карачун(протягивая руку). Спасибо.
Евдоким. Я не только для того одного вас люблю, что люблю, да и для того, что вы великий лекарь, и быть вашим больным ужасное удовольствие, — и такое удовольствие, что по мне лучше от ваших лекарств умереть, нежели от другого вылечиться, потому что вы не так долго мучите.
Карачун. Итак, я тебе и вправду нравлюсь?
Евдоким. Ах, сударь! неужто вы иное могли обо мне думать? Я и сплю и вижу, как бы мне занемочь, чтоб у вас полечиться.
Карачун. С охотою, мой друг, с охотою. Хотя ты и слуга, но за то, что ты меня любишь, буду лечить так же усердно, по такой же строгой медицинской методе, как и барина твоего.
Евдоким. Покорно благодарствую за ваши отеческие милости. Когда вы барина лечили, я не мог довольно вашею методою налюбоваться.
Карачун. И в самом деле, мой друг, ты видел, как все хорошо шло. Я не проронил ни черты употребляемой формы; что бы, впрочем, ни могло случиться, но больной всегда может быть уверен, что все по порядку происходит.
Евдоким. И покойник на вас ни в чем не может пожаловаться. Это великое утешение и вам, и вашим покойникам, что они на вас сердиться не могут.
Карачун. И конечно. Ежели умереть, то всякий рад по крайней мере методически умереть; впрочем, я не из тех врачей, которые дают волю болезням долго шалить. У меня, по вашей русской пословице: либо полон двор, либо корень вон, то есть: или болезнь к черту, или больной со двора.
Евдоким. Я то же самое вот перед вами с офицером говорил, который охотник медицину за окно кидать.
Карачун(испугавшись). Разве он здесь еще?
Евдоким. Нет, сударь; да скоро будет.
Карачун. Заплати же мне скорей, чтобы мне за добра ума убраться.
Евдоким. Я вашу сторону против него брал и доказывал ему, как вас должно почитать.
Карачун. Что ж он?
Евдоким. И слышать не хочет.
Карачун. Докуда здоров; а как занеможет, увидим.
Евдоким. Чего моя усердная к вам любовь и преданность не делала?
Карачун. Послушай, Евдокимушка, продолжай всегда так любить меня, и защищай против шалунов, которые моей науке не верят; а за то из тех денег, которые мне заплатишь, возьми себе рублей... два.
Евдоким. Как, сударь, за такую любовь только два рубля?
Карачун. Ну, ну, возьми себе три.
Евдоким. Нет, господин Карачун, менее пяти не уступлю. Я знаю мою любовь: она слаба не бывает.
Карачун. Согласен, заплати же остальное.
Евдоким(вынимает из кармана лист бумаги, карандаш и пишет). За любовь Евдокима к господину Карачуну, изо ста пять рублей; в остатке девяносто пять.
Карачун. Что это? не изо ста, а из двухсот.
Евдоким. Нет, сударь. Я господина Постана просил, но он говорит, что это дорого. Вообразите себе, какой скупой человек: за лучшего друга своего не хочет двухсот рублей заплатить!
Карачун. Какая негодность! если бы я знал, иначе бы поступил.
Евдоким. А что ж бы вы сделали?
Карачун. Я бы его просто, а не методически лечил. И вот за все труды, за все попечения великим людям какая плата! я все мое знание истощил на покойника. Ты помнишь, когда он жаловался на сильную боль в голове? Мне это по симптомам показалось сомнительно. Я всех авторов перерыл... Какого труда мне это стоило! однако же доискался в Галиене, что болезнь врет, и что не голове должно болеть, а печенке.
Евдоким. Смотрите, какая лгунья болезнь.
Карачун. Если так станут платить, то медицина всех искусных людей потеряет, а останутся одни простаки, которые не умеют ценить ее сокровищей и даром бросают свой бисер. Ну, да как быть: это вперед мне наука. Подавай же хоть сто рублей.
Евдоким. А пять-то рублей за мою любовь?
Карачун. Нет, это теперь слишком дорого.
Евдоким. Как изволите, я тверд в своем слове; и не уступлю... господин лекарь, право я вам пригожусь.
Карачун. Ну, перед тобой; подавай же остальные?
Евдоким. Постойте.
Карачун. Что еще?
Евдоким. Господин Постан приказал и в этих с вами счет сделать.
Карачун. Счет! какой?
Евдоким. Он всем вашим товарам цену назначил.
Карачун. Посмотрим, какую.
Евдоким. Извольте вы наперед сказывать вашу; а чтоб не ошибиться в платеже, то я по назначенной господином Постаном цене, за каждую вещь буду отсчитывать деньги.
Карачун. Изрядно, пиши. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по пяти рублей за раз: пятью шесть тридцать пять.
Евдоким(пишет). Изрядно. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по два рубли за раз: дважды шесть, десять рублей.