Карачун. Я менее пяти не возьму, чтоб не унизить достоинства врачей под такую подлую цену.
Евдоким. Я более двух не дам, чтобы не унизить достоинства слуг под брань господина.
Карачун. Притом же арифметика твоя не верна: дважды шесть двенадцать, а не десять.
Евдоким. А разве ваша вернее? пятью шесть тридцать, а не тридцать пять.
Карачун. Ныне всякий дурак хочет уметь считать; разве ты не знаешь, что это счет медицинский?
Евдоким(отдавал один империал). Вот вам десять рублей; а остальные два останутся в этом империале. Карачун. Слышишь ли, меньше пяти...
Евдоким. Что-то шумит; конечно, давишний офицер.
Карачун(вырывая из рук Евдокима империал, хочет уйти). Отдай это, а в остальном после сочтемся.
Евдоким. Постойте, сударь; нет никого. (В сторону.). Что Ветран так долго не едет?.. (К Карачуну.) Продолжайте ваш счет.
Карачун. За десять дней визитов; всякий день по три раза, тридцать визитов; по крайней мере за каждый визит по три рубля; итого трижды тридцать, девяносто.
Евдоким. Не стыдно ли вам, господин лекарь, обсчитывать честных покойников, как дураков? В эти десять дней, вы дни три ни разу не приезжали.
Карачун. Не все ли равно? микстуры мои у него были вместо меня.
Евдоким(в сторону). Ветран все еще не едет. (К Карачуну.) Нет, сударь; за микстуры особливая была плата. (Пишет.) За три дни ничего. За остальные семь дней, по рублю на день, итого семь рублей. Семь да два, что от кровопускания осталось, итого девять... (Подает ему другой империал.) Вот вам десять рублей; теперь на вас один рубль.
Карачун(не принимая). Ни йоты не уступлю. Как можешь ты думать, чтоб я это взял? Знаешь ли ты, что мои лошади гораздо более рубля мне в день стоят?
Евдоким(в сторону). Какой этот Ветран, все не едет! (К Карачуну.) Кто же виноват, господин лекарь? ездили б вы не четверкой, а на парочке, или бы еще на одной: тогда бы вам и от лошадок ваших кое-что осталось. Впрочем, больным вашим нет нужды, как вы ездите. Или вы хотите, чтоб они и лошадям вашим, как вам, платили за визиты? Ведь лошади к медицине не принадлежат.
Карачун. Я сам к господину Постану иду.
Евдоким(увидя Ветрана). Какое счастие! (К Карачуну.) А вот и господин офицер, и как сердит! он вам заплатит.
Карачун(с торопливостью вырывает империал). Подай десять рублей.
Евдоким(вслед ему). Хотя на вас рубль, однако квит.
Ветран. Скажи Милене и дяде, что я воротился, и что готов начать мою операцию. Поди, а наперед вели внести все крендели, которые из Выборга я привез.
Евдоким. Конечно, для покойного господина Добросердова.
Ветран. Да.
Евдоким. Как же он их жаловал! если бы он ведал, что вы их привезете, может быть, погодил бы умереть.
Ветран. Кто ж виноват? на что он так спешил?
Евдоким. Теперь ваши убытки пропали?
Ветран. Ничего не бывало; они мне более пригодны, нежели ты думаешь. Да это не твое дело. Поди и сделай, что я тебе велел. Послушай, не забудь велеть, чтобы шеколат был готов.
Ветран(один). Надобно мне как можно более печальным при Изабелле казаться. Чтобы понравиться тому, кого хочешь утешить, должно точно так же пригорюниться, как тот, кто стонает. Но мне не случалось ни о чем печалиться, и не знаю, как за то приняться. Однако я видывал разного рода унылых. Когда оригинала нет, и копия хорошая годится. Неужто нельзя подделаться под страсти чужие? можно... Искусные актеры, преобратясь в героя, охают и плачут лучше тех, которые в самом деле плачут... Вот зеркало, начнем твердить роль. (Смотрится в зеркало.) Какие странные черты! никоторая не хочет склониться к печали: все бы им смеяться... Ну, Ветран! протягивай лицо... длиннее... еще длиннее... вот так... чтоб рот был немножко разинут... хорошо!.. и щеки впали... очень хорошо! пошевеливай губами и горлом, будто хочешь плакать и насилу удерживаешься. Надобно при этом всхлипывать... Беленький платок в руке. Нет слез... табак есть; но это я успею сделать и при Изабелле осторожно... Веки надобно на глаза опустить, будто и на свет не хочется смотреть... Изрядно!.. а если не нарочно взглянешь, то, чтобы зрачки были красны, будто от многого плаканья... для этого есть кулаки, чтоб натереть глаза. Прекрасно!.. В сильной печали не надобно прямо и твердо на ногах стоять, немножко сгорбиться, будто голова с плеч валится... и пошатываться. О, этому я горазд! такая печаль мне знакома от портера... Голос!.. А! это очень нужно! надлежит говорить протяжно, с перерывкою, будто язык не ворочается... и томным умирающим голосом... вот так... (При сих словах выходят Изабелла, Милена, Постан.) Несчастная Изабелла!.. злополучный Ветран!.. дорогой! любезный!.. дрожайший Добросердов! на кого ты нас бедных покинул?
Изабелла. Ах, бедный Ветран! помня дружбу его, так же отчаян, как и я!
Ветран. Ах, сударыня!.. видя вас... промолвить не могу... ноги меня не держат. (Садится.)
Изабелла. Ах, дорогой Ветран!.. кто б это думал!.. поддержите меня!.. (Милена и Постан ее сажают.)
Ветран. Какое злейшее несчастие!.. мой благодетель!..
Изабелла. На свете все кончилось для меня...
Ветран. Я не дивлюсь, что вы так отчаянны... Если б вы видели мое сердце!..
Изабелла. Я вижу, любезный Ветран!.. ваше лицо мне доказывает.
Ветран. Скажите мне, как это случилось?
Изабелла(плача). Ах!..
Постан. Не стыдно ли, племянник, растравлять горесть, твердя о печальном случае.
Ветран. Растравлять горесть!.. я виноват ли, что не могу одолеть себя? А ежели я моей тоской несносен, то лучше выйду отсюда, чтоб наедине по воле плакать.
Изабелла. Не оставляй меня, любезный Ветран! Мне приятнее быть с тем, который мне сострадает, нежели с тем, который утешает; и если что может, хотя и не утешить, но по крайней мере усладить мое отчаяние, то ваши слезы о моем любезном супруге.
Ветран(плача). Ах, сударыня! какой он был пребесценный человек.
Изабелла (рыдая). Ах!..
Ветран(плача). Нежный муж.
Изабелла(рыдая). Ах!..
Ветран(плача). Добрый друг!
Изабелла(рыдая). Ах!
Ветран(плача). Добродетельный гражданин!
Изабелла(рыдая). Ах!
Ветран(плача). Как он любил добро делать! как любил вас! как любил меня!.. а его уж нет с нами... уф! я тресну от тоски!
Изабелла. Ах! я чувств лишилась... (Упадает в обмороке.)
Постан. Ты, я думаю, хочешь ее уморить... Шалун! можно ли быть так жестоку!
Ветран. Вы радуетесь этому. Вам кажется, что вы уже выиграли заклад.
Милена. Любезная сестра, опомнись... она чуть дышит. Помогите ей! Изабелла! Изабелла!
Изабелла. На что вы стараетесь возвратить мне чувства? как бы я была счастлива, если бы навеки перестала себя чувствовать!
Постан. Сударыня! если бы вы не были так умны, так рассудительны, я не удивлялся бы вашему малодушию; но вы имеете рассудок превосходный и столько твердый, что если захотите им воспользоваться, то можете умерить вашу горесть и не допустить себя до самоубийства, зная, что вы тем только сделаете ужасное пред Небесами преступление, а не возвратите того, которого им угодно было взять у вас.
Ветран(в сторону). Пошла проповедь! эти умные люди очень глупы.
Изабелла. Вот твои друзья, несчастный супруг! не хотят, чтоб я тебя и оплакивала.
Ветран. Я посмотрю, как осмелятся меня утешать.
Постан. О! ты можешь пробыть и без утешения.
Ветран. Вот какие ныне друзья!.. покойника не велят оплакивать, а живого не хотят утешать!.. да хорошо и делают. Я ни для кого не перестану плакать и рваться.
Постан. Пожалуй, сколько угодно будет.
Ветран. Ах, бедный Добросердов!.. мой покровитель!.. мой наставник!.. Ты из памяти моей ни на минуту не выйдешь. Я вижу тебя; ты как будто передо мной стоишь: вот кроткая его поступь!.. вот привлекательная его улыбка!.. вот так-то он язычок мило выставлял... ах!..
Изабелла. Ах!
Ветран. Как я счастлив, что я тобою воспитан, наставлен... как я радовался, что, видя меня, говорили: он как две капли с г. Добросердовым... А теперь только одна капля осталась!..
Изабелла. Ах, любезный Ветран!
Ветран. Я не знаю, как это сделалось; но все его чувства, даже все его вкусы стали моими... Помните ли, сударыня!.. начнемте с самого утра, когда он с постели вставал... сперва, бывало, поцелует вас нежно..., (целует Изабеллу), потом... время завтракать... выборгские крендели... а! сударыня! как он их жаловал! и я, в горести моей, ничего кроме их не ем (вынимает несколько кренделей). Они и потому мне приятны, что он их очень любил, и потому, что я ими не себя, а горесть мою питаю. Когда я их ем, мне кажется, что не я, а г. Добросердов их кушает... Я все знаю его приемы... как он, чтоб продолжить сладость вкуса, их сухие долго жевал.
Изабелла. Нет, дорогой Ветран, вы забыли, он их не сухие, а всегда с шеколатом кушивал...
Ветран. Точно так, сударыня!.. Евдокимушка, подай шеколату... Мы, сударыня, не для укрепления себя станем пить его, но для того, чтобы воспоминовением всех и самомалейших подробностей любимого человека, продлить тоску, которая без того может ослабнуть...