Разгневал чем тебя? Не я ли досаждаю?
Вы, сударь, вы! Я вас впервые одеваю;
От девяти часов ударит скоро час,
А вы еще, а вы и вполы не одеты.
Вот это честь мою и колет прямо в глаз.
Вы знаете, суда́рь, дурных людей наветы;
Злоречье скажет так: не барин виноват,
Слуга его один и глуп, и непроворен.
Весь свет лишь глупостьми и злобою богат;
И в платье видно то, сколь свет сей зол и черен.
Чтоб мучить лишь меня и всех честных людей,
Он бездну выдумал и петель и завязок,
И пуговиц пустых, и пряжек и подвязок.
На что? На то, чтобы, подобно как злодей,
День каждый мучася, терзался и давился
И, как невольник бы, в оковах я томился.
И думать некогда. Не бедны ль мы, скажи?
Что свяжешь поутру, то к ночи развяжи.
И вот у всех у нас главнейше упражненье.
То правда; но тому возможно бы помочь
И сократить, скорей одевшися, мученье.
Уж пять часов не отхожу я прочь, —
В такое время бы оделась и кокетка.
Садись.
Садись, суда́рь, я говорю тебе.
Мне, сударь?
Да, тебе.
Иль то от вас наветка,
Что смело говорить я волю дал себе?
Я замолчу, суда́рь.
Ты думаешь пустое.
Мой друг! Я не сержусь; садись и будь в покое.
Да я ведь ваш слуга.
Так что ж?
Где ни служил —
У мелких, у господ, у всякого народа, —
При барах завсегда я стоя жил
И думал: господа совсем отменна рода.
Кто честный человек, тот равен мне во всем.
Давно вертелось то, суда́рь, в уме моем.
Я рад, что разум ваш с моим сошелся близко.
Чтобы слуга сидел, почто для бар то низко?
Итак, коль честному даете право сесть,
Без угрызения моя садится честь.
Вот это я люблю. Простое обхожденье
И поступь дружеска милее мне всего.
Как в платье, так во всем на свете принужденье:
А этого мне нет несносней ничего.
Приемы вежливы, учтивые изгибы —
Коварства гнусного один лишь только лак:
То сети грубые для самой глупой рыбы,
Чему не верит, кто хоть мало не дурак.
Не правда ли, мой друг, не правда ль?
Точно так.
Не прав ли я, когда со всеми поступаю
Иначе от других?
Надень и ты колпак.
Нельзя правее быть, я в этом уверяю.
То правда, что для всех то кажется смешно;
Но что людей смешит, не всё ведь то грешно.
Насмешки, сударь, их считаю за пустое.
Пусть все себе стоят, сидеть мы будем двое.
Ты золотом, мой друг любезный, говоришь!
Не видывал ни в ком ума я толь прямого!
Ты истину сказал. То, чем людей смешишь,
Нимало не грешно. Для этакого слова
Достоин ты, мой друг, чтоб обнял я тебя.
Я, разность глупую меж нами истребя,
Хочу, прошу, чтоб ты мне другом назывался.
Вам другом быть, суда́рь, я сердцем обязался.
Да... только... опыты потребны для друзей.
Что до меня, то я, полушки не имея,
Уверю в дружбе вас лишь честностью моей.
Я вам всю честь отдам, такой безделки не жалея.
Вот всё, сударь, вот всё, чем я служить могу.
Ты, рок, сокровище мне дал, а не слугу!
То правда: опытом лишь дружество крепится.
Ты обещаешь мне твое именье — честь;
Поверь и мне, мой друг! я говорю не лесть:
Твоим и всё мое именье становится.
Я обещаю то.
А я, суда́рь, не скуп:
Теперь же чести вам, сколь надо, отсчитаю...
Для филозо́фа он немного слишком туп:
Не понимает он того, чего желаю...
Когда бы, например, я был, как вы, богат,
А вы бы голы так, как я, — я уверяю,
Что случаю тому я был бы очень рад:
Пустые бы места у вас тотчас наполнил
И опыт дружества без просьбы я б исполнил.
Ты знаешь, всякий мне противен обиняк;
И для чего ты мне не говоришь открытно?
Вот весь мой кошелек.
Любезнейший чудак!
Служить мне у него как будет любо, сытно.
Но осторожно мне с ним надо поступать.
Ты что-то говоришь?
Я то теперь считаю,
Мне сколько в кошельке на нужды надо взять.
Корысть мне острый нож; я деньги презираю,
И остальное вам...
Что деньги почитаю
Я более тебя, иль думаешь ты так?
Что другу отдал, я того не возвращаю;
Не обижай меня.
Что? разве я дурак?
Я филозофию равно люблю как душу
И нежной совести ни для чего не рушу.
Час от часу милей! Что скажешь, знатный род?
Красней ты от стыда, такую честность видя!
И, в слабостях своих себя возненавидя,
Признайся, верь ты мне, что ты пред ним урод.
Он что-то честь мою безмерно выхваляет:
Боюся, кошелька чтоб ни́ взял он назад.
Коль бескорыстие мое вас оскорбляет,
Могу найти тому для нас обоих лад.
Взяв нужное, отдам остатки я убогим
И, чести следуя, суда́рь, законам строгим...
Прекрасно! этому я средству очень рад! —
О вы! которые суетностями льститесь,
Вы у Пролаза все быть честными учитесь!
А я, суда́рь, у вас учиться буду сам.
Ах! сколько я за то благодарю судьбам,
Что вас они теперь мне к счастию послали.
Доселе я служил профессору морали;
Хотя профессор он, пред вами — ничего.
Пред вашею, суда́рь, его мораль пустая:
На языке была лишь только у него,
Ребятам ка́занья сухие соплетая, —
На деле точно так жила, как все живут.
Твердила всем одно, а делала другое.
Без практики, суда́рь, теория — пустое.
Чтоб словом то сказать, мораль его преплут:
Она себе одно на пользу всё клонила
И жалованья мне мораль недоплатила.
Ты видишь то, мой друг, все люди каковы;
Для нас с тобою их поступки не примеры.
Из собственной всё брать нам должно головы;
Одни лишь люди мы, другие — лицемеры;
Мы лучше всех.
Еще один лишь договор
Хочу, любезный друг! я заключить с тобою.
Не умножай меня ты, говоря со мною;
Рассудку здравому не говори в упор
«Вы» вместо «ты». О том пусть гордость лишь хлопочет,