– Саша! Привет! – радостно зачирикала подруга. – Да мы вот уже уезжаем. Да. Такси на вокзал заказали. Всё хорошо, да. Мы конечно приходили! У памятника, а где же ещё? Ты приходил?! Ничего не понимаю. Лара? Здесь. Позвать?
Она передала трубку мне. Саша сразу начал чётко объяснять:
– Лара, я ехал на такси. Застряли в пробке. Опоздал минут на пятнадцать. Я стоял около кинотеатра, наверху на террасе. Думал, оттуда вас увижу. А вы, значит, рядом с памятником были. Я, дурак, специально стоял на одном месте и думал, что вы меня заметите.
– А мы туда и не смотрели, – ответила я. – Там такая площадь большая и так много людей! Москва вообще оказалась невероятно большая. Потеряться легко.
– А у кого вы живёте? – поинтересовался он.
– У одного очень доброго человека, – успела ответить я.
– Такси под окном! Лара, время, время! – поторопил Сергей Николаевич.
– Всё, Сашенька, пока, – поспешно попрощалась я. – Увидимся ещё.По приезду Мила дала Васе полную отставку. В модных джинсах « Miltons », финских сапожках на «манке» и с польскими сумками на плечах мы сновали по длинным институтским коридорам, привлекая заинтересованные взгляды. Мила постепенно стала как-то отдаляться от меня. Думаю, она что-то почувствовала в тот последний день в Москве. Может, нам следовало объясниться, но что бы это дало? Позже я поняла, что тогда мы просто не имели достаточного жизненного опыта, чтобы разобраться с нахлынувшими чувствами.
Былая близость исчезла, но я всё равно пригласила Милу быть свидетельницей на моей свадьбе, когда на пятом курсе выходила замуж. Когда невестой стала сама Мила, я уже водила четырёхлетнего сына в детский сад. Она тоже пригласила нас с мужем на свою свадьбу, хотя мы работали в разных местах и виделись нечасто.
С Сергеевым мы встретились уже зрелыми людьми, в деловой рабочей обстановке, в одной из моих командировок. Он быстро стал успешным адвокатом. Женился на девушке Марине, уехал с ней в Латвию, где проживали её родственники, но после известных событий времён горбачёвской перестройки вынужден был вернуться в Москву и начать всё заново. Благополучный брак распался. Непростой оказалась история взлётов и падений умного, интересного и амбициозного человека – нашего одноклассника Саши Сергеева.
А Сергей Николаевич несколько раз присылал открытки к праздникам, подписывая поздравления размашистым росчерком чемпиона. Спасибо ему и за это. Иногда хотелось узнать, собираются ли по-прежнему на улице Хачатуряна чудные компании по вечерам или давно воцарилась новая хозяйка, завела свои порядки… Я не решалась спросить.
В Москве я бываю часто. Город преображается постоянно, вот только на Пушкинской площади в хорошую погоду по-прежнему многолюдно. Теперь молодым людям гораздо удобнее: пользуясь мобильной связью, они не теряются в толпе и не упускают шансы, которые дарует судьба.Нелепая любовь
За окном сверкал июньский день, шелестела молодая листва, и весело щебетали птицы. В доме царил беспорядок и гремел скандал. Родители ожесточённо ссорились и совсем не стыдились своей единственной дочери. Укоры и оскорбления сыпались, как тяжёлые камни с высокой горы, напрочь разбивая всё хорошее, что когда-то было. Нория ощущала себя побитой, лишней, нелюбимой. Она молча смахнула слёзы и вышла на балкон.
Прямо под их балконом на лавочке сидели притихшие старушки. По их внимательным лицам Нория поняла: они прислушивались к крикам, доносившимся со второго этажа. В собственных жизнях у них всё давно осталось позади, поэтому их очень интересовали перипетии чужих судеб. Бабуси грели дряблые тела на солнышке и впитывали энергию небесного светила вместе с чужими биотоками. Кровь бежала веселей по изношенным сосудам, и старушкам хотелось пожить ещё, чтоб хотя бы наблюдать со стороны за всем, что творится на этом свете. На тот свет, как известно, не бывает опозданий. Да и есть ли он вообще…
Старухи жаждали подробностей, а Нория не хотела огласки семейной драмы. Она плотнее закрыла за собой дверь и включила портативный магнитофон. Модная молодёжная певица Глюкоза запела свой суперхит про невесту:
Я буду вместо, вместо, вместо неё,
Твоя невеста, честная, честная, ё…
Бабушки недовольно заёрзали. Глюкоза им не нравилась. Конфликт у соседей намного интересней. А песни они любили совсем другие. Старые, о главном.
Из первого подъезда вышла Альбинка. Нория заметила, что у неё густо накрашены глаза, но макияж не придавал никакой выразительности беспристрастному лицу. Зато у подружки ловкое длинное девичье тело, ровные ножки, и поэтому всё на ней в облипку: майка, джинсы. На шее болтался шнурок, на шнурке – мобильный телефон. К поясу крепился плеер, а от него тянулся другой шнурок, тоньше, к наушникам. Увидев Норию, Альбина радостно замахала рукой и подошла ближе, топая прямо по газону.
– Привет! Чё делаешь? – поинтересовалась подруга, извлекая наушники из ушных раковин.
– Так, отдыхаю, – неопределённо ответила Нория.
– И я типа отдыхаю, – обрадовалась совпадению Альбина. – Глюкозу слушаешь?
– Ну, – Нория отвечала коротко. Губы у неё слегка подрагивали, а в горле всё ещё мешался невыплаканный комок.
– А я Земфиру больше люблю. Не, Глюкоза тоже прикольная, но Зёма всё же лучше. Наша, уфимская, – с гордостью заявила Альбина. – Фамилия у неё Рамазанова. Знаешь?
– Ну и?…
– Прикинь, у нас тут Рамазановых полно. А в Москве, наверно, мало, – предположила Альбина.
– Да, наверно. Откуда там Рамазановы…
– Выходи, – предложила Альбина.
– Нет, не могу, – отказалась Нория.
– А чё так? Чё смурная такая?
– Отвали. Нормальная я, – отрубила Нория.
– Твои предки, что ли ругаются? – догадалась Альбина.
– Ну.
– Нориюха, ты не кисни! – искренне посоветовала подруга. – Их не поймёшь, чего им надо. Только знают – бла-бла-бла. Твои разведутся, наверно.
– С чего ты взяла?
– Сильно выступают. Мои также проорали всё друг другу и развелись. А я не кисну. Отец стал мне чаще деньги подкидывать. Типа загладить свою вину. Смотри, смотри!
– Куда?
– Вон, по дороге от остановки парень идёт в красной футболке. С теннисными ракетками. Видишь? – показала Альбинка.
– Вижу. А кто это?
– Классный, да? – Альбинка открыто любовалась теннисистом.
– Нормальный. Да кто он?
– Вовка. Из Москвы приехал на теннисный турнир, – потеплевшим голосом сообщила Альбина. – У него в четырнадцатом доме, в серой панельной девятиэтажке, живут дед и бабка. Он в большой теннис играет. Типа, профессионал. У нас в Уфе каждый год какой-то крутой турнир бывает. Памяти там кого-то. Тренерша была тут знаменитая. Рогова, что ли….
– Фамилия у него не Смирнов? – уточнила Нория.
– Да, точно!
– Так он же учился в нашей школе, а после восьмого класса переехал в Москву с родителями, – вспомнила Нория. – Вот изменился! Такой высокий!
– Ну, классный кадр вообще! – восхитилась Альбина. – Ладно, я пошла. Вечером встретимся. Не грусти.
Но она ушла не сразу. Альбинка водрузила наушники на место и фальшиво, но с душой пропела, подражая Земфире:
– А я девочка с плеером, с веером, а-а-а!
При этом она слегка повиляла узкими бёдрами и притоптала траву ногами. Ей хотелось зажечь подругу, всколыхнуть в ней хорошее настроение, да и просто наружу рвался молодой задор, и распирали эмоции. Хотелось быть заводной и сногсшибательной.
Бабуси снова недовольно заёрзали. И песня не та, и девка шальная. Такие вечно сорят, шумят и газоны вытаптывают.
На балкон выглянула раскрасневшаяся мать.
– Зайди, кызым, – позвала она дочь.
«Кызым» – по-татарски девочка. Так с детства ласково называли Норию в семье. От этого слова веяло былым покоем и теплом.
Отец курил на кухне, прикрыв за собой дверь. Нория присела с матерью на диван.
– Ты уже большая, кызым, – ласково сказала мать. – Просто даже кыз бола уже. Тебе ведь восемнадцать лет. Совершеннолетняя. Ты всё должна понять.
«Кыз бола» в переводе означает «красивая девушка». Мать медлила и волновалась. Нория напряжённо ждала.
– Мы с папой разведёмся, – наконец, приглушенно выговорила мать. Видно, ей самой нелегко было это осмыслить и принять.
– Неужели нельзя помириться? – спросила дочь.
– Видно, нельзя, – выдохнула мать. – Не получается. Да и у него другая уже есть. Он у нас жениться собирается. Честный парень. Погулял, так сразу женится!
Последние слова она произнесла громко, адресуя их мужу, а не дочери.
– Он уйдёт? – спросила Нория.
– Видимо.
– А мы останемся вдвоём?
– Вот что я ещё хотела сказать…
– Что, что ещё?! – у Нории опять потекли слёзы.
– Ты останешься с бабушкой.
– Как, почему?!
– Я уеду скоро.
– Куда?! Мама!
– В Израиль.
– Зачем?!
– Работать. Меня тётя Роза зовёт с собой. У меня здесь неудача за неудачей. Дочь, я же и для тебя стараюсь. Там мне удастся подзаработать. Одену тебя, как куколку. Ведь ты невеста почти. Жениха надо присматривать, – мать пыталась улыбнуться, но добрая улыбка никак не выстраивалась на покрытом красными пятнами, потном, мятом её лице. Она была такая некрасивая в тот момент, но всё же родная.
– Мама… – у Нории не хватало слов и опыта выразить всё, что она испытывала. «Предатели, они оба – предатели!» – горячечно думала она о родителях и заплакала громче, спрятав лицо в ладони.
С кухни вышел отец. Пахнуло табачным дымом. Он погладил Норию по голове, что-то положил ей на колени и поспешно ушёл, хлопнув входной дверью. Он не выносил женских слёз, и объясняться с дочерью малодушно предоставил жене.
– Неужели ничего нельзя сделать? – почти закричала Нория. – Вы обо мне подумали?!
– Всё, дело решённое, – жёстко сказала мать. – И хватит об этом. Привыкай. Ещё неизвестно, кому из нас тяжелей. Ты, может, выскочишь скоро замуж, и у тебя будет своя жизнь. А я вот едва ли смогу снова найти мужа. Годы не те.