– А что там у тебя происходит? – вяло поинтересовался мой любимый мужчина.
– Героиня с подругой идёт в музей изобразительных искусств, – бодро доложила я. – Там у них происходит важный разговор. В зале французских импрессионистов. Я запамятовала, как там вывешены картины. Мне надо там посидеть, осмыслить действие, продумать детали. Неточностей в романе быть не должно. Ты же понимаешь.
– Детка, это сейчас не модно! – отверг мой замысел супруг. – Может, они у тебя в клуб «Красная шапочка» сходят, мужской стриптиз посмотрят?
– Нет, у меня серьёзное произведение, – напомнила я ему. Возможно, моё заявление прозвучало несколько самонадеянно, но, на мой взгляд, правдиво.
– Так ты же пишешь обычный любовный роман!
– Да, но мои героини – тонкие штучки! Их посещают эротические фантазии только при виде настоящего искусства. Потом, по моей задумке, в зал должен неожиданно войти импозантный мужчина. Так я ввожу новый персонаж. Он неспешно пройдёт мимо моих милых дам, заинтересовав их собой. Ты немного поработаешь натурщиком для меня. Будешь медленно входить в зал, а я стану взирать на тебя их глазами.
– Это несовременно, – упорствовал мой муж.
– Всё новое – хорошо забытое старое. Нельзя писать про одних бандитов, проституток и киллеров. В стране существует нормальная интеллигентная прослойка. Не заговаривай мне зубы, вставай!
– Безумие какое-то, – бормотал супруг. – Ты безжалостна. Ты это понимаешь?
– Да, понимаю. Но если я буду всех жалеть, я никогда не закончу свой роман.
– Для кого ты пишешь? – вопрошал супруг. – Былая интеллигентная прослойка давно истончилась. Усохла. Образовались новые люди – крутые, деловые, оборотистые, зубастые. Они по-другому устроены.
Я уже ждала, что он мне скажет: «И вообще, поезжай одна». Но он не сказал. Он уже чистил зубы в ванной. Всё-таки не зря я вышла замуж за этого человека.
Мы живём на чудной улице Верхние поля. Район замечательный, но до станции Кропоткинской час на метро с двумя пересадками. Всё это время мы ехали молча, потому что муж мирно дремал под стук колёс. В метро я ему не докучала. Мне было чем заняться. Я продумывала эффектную концовку своего романа.
По Волхонке гулял холодный ветер, беспорядочно швырял крупные хлопья снега прохожим в лица.
– Ну, и март в этом году! – недовольно заворчал муж, поднимая воротник куртки.
И правда, погода совсем не напоминала весеннюю. Всё как-то сместилось в природе. Январь был бесснежный, мягкий. Зима лениво уклонялась от привычных канонов. В марте вдруг завьюжило, намело сугробов. Весной в столице и не пахло.
– Мы надолго? – уточнил муж.
– Нет, – нежно успокоила я. – Только в два зала. Думаю, на всё про всё у нас уйдёт не больше часика.
Но всё обернулось иначе. В музее разместилась выставка «Россия – Италия», и в этот неласковый мартовский день нашлось немало желающих посетить её. Вдоль музейной ограды тянулась зябкая очередь. Замерзший страж порядка отворял ворота не чаще, чем раз в пятнадцать минут и впускал любителей живописи группками по двадцать-тридцать человек. Люди бегом устремлялись к высокому парадному крыльцу и резво прыгали по его ступенькам. Со стороны казалось, что им нестерпимо хочется узреть картины итальянцев, но на самом деле они так согревались на ходу.
Муж обжёг меня безмолвным взглядом. Мне даже жарко стало на мгновение, несмотря на колкий ветер.
– Это ненадолго, – заискивающе заверила я супруга. – Нам с тобой крупно повезло. Увидим воочию полотна итальянских мастеров! Мы так удачно попали!
– Попали – это ты верно заметила! – сощурив глаза, воскликнул муж. – Я просто не смел мечтать о такой удаче! Очередь на час, полтора.
– Пойдём домой? – упавшим голосом покорно спросила я.
– Нет уж, постоим, раз приехали. Может, нас посетят эротические фантазии при виде настоящего искусства, – усмехнулся мой импозантный мужчина. – Посмотрим, во что это выльется. Тем более там подлинники итальянских художников.
Пока мы рассуждали, очередь удлинилась. За нами образовался живой хвост из продвинутых ценителей прекрасного. Чтоб не так мёрзнуть, я притопывала ногами и поводила плечами. При повороте направо открывался вид на новое здание галереи Ильи Глазунова. Опрятный бело-голубой особнячок выглядел просто сказочно. Чуть поодаль отливали золотом купола храма. Я видела всю эту красоту сквозь колышущееся кружево снега и ощущала что-то похожее на счастье. И это тоже согревало меня.
На пути к моей мечте случился этот странный воскресный день, мартовская Волхонка, этот узорчатый снег. Когда моя мечта овеществится, воплотится в первую книжицу, я непременно с благодарностью вспомню холодную торжественность этих минут.Всё началось ещё в первом классе средней школы. Я безотчётно сочиняла короткие наивные рассказы и записывала их, едва научившись коряво выводить слова. Я разрезала обычную школьную тетрадку поперёк на два тонких блокнота. Так мне больше нравилось. Крупные, неловкие буквы выстраивались вдоль бледных линеечек. Мысли фиксировались, оформлялись в незатейливые предложения.
Взрослые не придали значения этому увлечению, не возвели детское писательство в ранг серьёзного задатка будущих способностей, и моя затея постепенно угасла. Позже, уже в старших классах, я ловила себя на устном сочинительстве разных занимательных историй. Усмехнувшись над собой, себя же и одёргивала. Мол, ни к чёму.
Зачем-то поступила в технический ВУЗ. Зачем-то прилежно училась и закончила его с отличием. Потом не менее усердно работала, но временами туманно мечтала о другой жизни. Не решалась сознаться даже себе, что же меня неотступно влечёт. Всё казалось призрачным, несерьёзным, далёким, несбыточным.
Однажды по телевизору услышала откровения бывшей танцовщицы, начавшей писать романы от отчаяния. Танцовщицы могут, а инженеру слабо?
С того дня я дала полную свободу своей фантазии. Фантазия вольно вздыбилась, взметнулась, властно потянула за собой житейский опыт и накопленные наблюдения. Всё вместе выплеснулось на белые листы бумаги. Мозг вибрировал, душа трепетала и тоненько пела.
Первую повесть в тридцать пять страниц я писала полгода. Следующую, страниц на сто пятьдесят, уже гораздо быстрее, но всё сомневалась в серьёзности происходящего. Первый полновесный роман наваяла вообще за полтора месяца на одном дыхании. По мере появления его новых страниц я внутренне преображалась и духовно росла вместе со своим детищем. Попутно мне пришлось переработать значительное количество справочной и публицистической литературы. Эти свежеприобретённые познания толкали меня вперед ещё сильней. Мои пальцы бегали по клавиатуре компьютера порой до онемения.
Своё первое большое произведение я любовно перечитала несколько раз. Оно мне нравилось.
Я решила сразу – никаких электронных посланий редакторам. Только на бумаге, в простой картонной папочке, и только лично в руки. Пять московских издательств объехала за один день. Каждое осчастливила своей рукописью. В первом у меня мелко тряслись коленки, и глупо заплетался язык. В пятом я уже смело вела себя, словно маститый автор.
Через неделю получила два скороспелых ответа. Они свалились в мой электронный ящик чёрными метками. Один редактор прислал чинный и вежливый отказ. Другой, вернее другая, не пожалела рабочего времени на краткую и язвительно-противную рецензию. «Вы грешите излишней описательностью. За героями следить неинтересно. Ваш язык не свеж», – злобно утверждала редакторша.
Я пригорюнилась не на шутку. Даже смахнула слезу. Жить не хотелось. Целых минут двадцать.
Через полчаса я уже была в книжном магазине. Я нервно ходила вдоль полок, высматривая книги разных авторов, изданных в этих двух злополучных издательствах. Набралась увесистая кипа томов. Домой принесла два тяжёлых пакета.
Я начала возрождаться с того, что отправила язвительной литературной даме учтивый ответ: «Ваше мнение очень важно для меня. Спасибо за внимание ко мне. Я учту Ваши замечания».
Я действительно собиралась внять ей должным образом. Говорят, можно развить у себя даже певческий голос, если сильно возжелать и много работать над собой. А мне очень захотелось стать автором настоящих бестселлеров. Ну, хотя бы занимательных романчиков в мягкой обложке. И работы я не боялась. Я жаждала её.
На окно в своей квартире, выходящее на солнечную сторону, я приклеила скотчем листочек с «космической почтой». В моём письме всего одна фраза: «Я очень хочу быть писателем и получать за это деньги». Ангелы, пролетая мимо моего окна, прочтут моё послание и донесут его суть до высшего Вселенского Разума. Он, всесильный и великий, сжалится надо мной и посодействует. Что ему стоит?
Для верности я ещё сделала приписку на английском языке. Может, так моя просьба быстрее дойдёт на самый верх.
Я добровольно лишила себя досуга и беспощадно сократила период сна. С тех пор я с карандашом в руке читаю чужие опусы и, зажегшись от посторонней мысли, словно спичка, иду строчить своё, нетленное.
У меня есть толстенная, многостраничная тетрадь в твёрдой обложке. Такие раньше называли амбарными книгами. В неё я заношу свои мысли. Я ловлю их на лету и отправляю на хранение. Пригодятся. Туда же я заношу все данные про издательства, которые черпаю из различных, доступных простым смертным источников.
Семья смотрит на меня с опаской. Я кажусь им блаженной, близкой к лёгкому безумию. Я их понимаю, но ничего поделать не могу. Я уже иная, я не та, что раньше. У меня есть вожделенная цель. Без её достижения жизнь представляется мне бесцветной. Возможно, для плодотворного писательства требуется некоторая безуминка. Если это так, то я согласна на любую иррациональность своего сознания.Чужие книги… Они доставляют мне страдания, напоминающие зависть, и мучительную радость. Я жадно вчитываюсь, оставляя пометы. Я роюсь в чужих мыслях, я смакую слова. Я пытаюсь постичь, чего же не хватает мне для успеха. Я хочу заполучить рецепт бестселлера.