Михаил Сергеевич Куликов, много повидавший на своем веку человек, половину жизни провел на партийной работе. Она научила его хорошо разбираться в людях, оберегать их от ошибок. Эта профессиональная черта партийного работника доставляла ему во вражеском тылу много неприятностей.
Когда фронт приблизился к его родным местам, ему было предложено эвакуироваться. Но секретарь райкома не представлял себя далеко от фронта, от своего района. Зимой 1941 года Михаил Сергеевич обратился в Орловский обком партии, который находился тогда в Ельце, с просьбой отправить его в тыл врага, в хорошо известные ему брянские леса для организации партизанской борьбы с оккупантами.
В Ельце Куликов оставил свою семью, шестнадцатилетнего сына, который еще при нем все время порывался пробраться к партизанам или добровольцем пойти в армию. И теперь, глядя вслед уходящим партизанам, ему казалось, что среди деревьев с автоматом через плечо мелькает хрупкая фигурка его сына.
...Извилисты и длинны партизанские тропы, незаметны для неопытного глаза. Часто пересекаются они оврагами или широкими шляхами, непроходимыми зарослями или открытыми полянами. По ним надо ступать осторожно, прислушиваясь.
Вот впереди подозрительно шелохнулся куст, хотя даже вершины деревьев неподвижны. Остановись, понаблюдай за этим кустом. Ага! Это выпрыгнувший заяц задел его. Но кто мог спугнуть чуткого зверька, не любящего покидать свою лежку в дневное время? Где-то хрипло каркнула ворона. Прислушайся, проследи, в каком направлении удаляется ее голос. А вот справа на уровне человеческого роста белеет на дереве обломок ветки, еще совсем свежий. Здесь недавно был человек. В траве валяется окурок. Кто он, куда шел? Найди его след, посмотри, в какую сторону смята трава. Не удастся ли тебе обнаружить на земле отпечаток каблука с аккуратно ввернутыми шипами? Этот след многое может сказать разведчику! Совсем близко что-то треснуло, как будто щелкнул ружейный пистон. Не наступил ли это кто-нибудь на сухую ветку? Притаись!..
Осторожен будь, друг! Хорошо, прильнув щекой к прикладу, смотреть на врага из укрытия через прорезь прицела. Никакие боги не спасут его от верной партизанской пули! Но не нарвись и сам на засаду!
...По лесу бесшумно шагают пятеро вооруженных. Несколько впереди размеренным шагом идет Василий Леонов. Высокий, стройный, он одет в потертый лыжный костюм, оставшийся еще от мирных дней. От Леонова не отстает Ефим, за ним остальные.
Жарко! Расстегнув верхние пуговицы куртки, Леонов пилоткой обмахивает лицо, то и дело резко встряхивает головой, закидывая назад непослушные волосы. Вожак подрывников спокоен. Время от времени он справляется у Ефима о дороге. Иногда старый артиллерист сам коротким «стоп» останавливает отряд, долго осматривает местность, прикидывает что-то в уме и затем уверенно говорит:
— Сюда поворачивай, тут небольшой ложок должен быть, по кустарнику удобнее.
До железной дороги осталось, по мнению Ефима, не более пяти километров. А солнце только склоняется к закату. От деревьев ползут на восток длинные тени. Ефим предлагает отдохнуть, чтобы переждать время. Партизаны устроились в укрытии. Разговоров почти не слышно. Не потому, что нельзя, но перед серьезной операцией люди всегда предпочитают молчать, каждый сосредоточенно думает о чем-то своем.
Сумерки окутывают лес. Постепенно затихает птичий гомон. В лесу ночь наступает раньше, чем в открытом поле.
— Пора! — негромко говорит Леонов.
К железной дороге подрывники подошли, когда совсем стемнело. До нее оставалось метров двести. На фоне звездного неба четко вырисовывался темный силуэт насыпи. Партизаны внимательно и долго наблюдали за дорогой, прислушиваясь к тишине ночи. Здесь нельзя было спешить.
Убедившись, что никого нет, Леонов приказал Ефиму оставаться на месте и, подав знак, пополз к дороге. За ним, придерживая мину, двигался Михаил Гамов. Как ни вслушивался проводник, он не улавливал ни звука, так бесшумно двигались его товарищи.
Опытный в таких делах, Леонов не торопился. Сделает два-три шага и снова ляжет, прислушается. Остальные подрывники повторяют за ним все движения. На расстоянии пяти метров их никто бы не мог заметить, как не слышит и не видит теперь Ефим.
Но что это? Зашуршал гравий, где-то по откосу покатился камешек. В полночной тишине звук его слышен явственно. Партизаны застыли. По краю насыпи шли два солдата. Они то и дело останавливались, переговариваясь вполголоса. Внезапно немцы, круто повернувшись в сторону леса, выпустили длинные очереди из автоматов. Пули летели через партизан и ложились далеко, стукаясь о стволы деревьев. Затем солдаты, словно на шарнирах, повернулись на месте и так же выстрелили в противоположную сторону.
— Это они от страха, — шепнул Леонов товарищам. Но сам задумался. Если два фашиста отважились идти ночью по линии, значит где-то совсем близко у них есть сторожевой пост. Можно было бы уйти в сторону по дороге, но подрывнику понравилось именно это место. К пути близко подходит лес, дорога идет несколько под уклон, к тому же близость сторожевого поста придаст машинисту уверенность, он поведет состав смело. Непременно надо здесь!
Солдаты пошли обратно, и вскоре шаги их замерли в отдалении. Подрывники подползли к насыпи. Роли были распределены заранее: двое наблюдают. Дело привычное. Через несколько минут партизаны заминировали оба пути. Для верности около мин было положено по пяти килограммов тола. Удар такого заряда может сбросить паровоз с рельсов.
Подрывники отошли к опушке леса, где их ожидал Ефим. Леонов решил подождать, чтобы точно знать, какой поезд подорвется.
Время ожидания тянулось медленно, клонило ко сну.
Но коротка летняя ночь. На посветлевшем небе гасли звезды. Там, где еще несколько минут назад таинственно темнели какие-то предметы, теперь проглядывали кусты, вырисовывались стволы деревьев.
Подрывники не отрывали глаз от дороги. Вот на ней появился немецкий солдат — на этот раз один. Было уже настолько светло, что партизаны могли разглядеть на животе фашиста широкую оловянную пряжку, его куцый френч, короткие сапоги с широкими голенищами, похожие на женские боты. Он шел, звонко стуча по шпалам каблуками.
Леонов забеспокоился, как бы солдат не обнаружил мины. Но гитлеровец, прижав к животу автомат, выпустил очередь по лесу и поспешно возвратился назад. В утренней тишине его выстрелам вторило раскатистое эхо.
Издалека послышались еле уловимые ритмичные звуки, с каждой минутой становясь все отчетливей. Резкий свисток паровоза разорвал дремотную тишину леса. У партизан сразу пропал сон.
— Идет! — шепнул Леонов.
Подрывники тревожно глядели то в ту сторону, откуда должен был появиться поезд, то на место, где заложена мина. Не подвела бы! Вот уже слышно, как дрожит земля. Паровоз с шумом вырвался из-за поворота, увлекая за собой вереницу вагонов.
Состав все ближе и ближе... Взрыв! Приглушенный, но мощный, он потряс землю, и лес отозвался тяжким, продолжительным стоном. Паровоз сразу как-то осел, медленно клонясь под откос. Вагоны напирали на него, сползали с рельсов в обе стороны, образуя огромный зигзаг. Среди лязга буферов и треска ломающихся вагонов слышались крики и стоны людей...
— Хорош-шо! — дрожащими губами прошептал Миша Гамов, но его никто не слышал.
Вот по насыпи сполз один из опрокинутых вагонов и, вздернув кверху колеса, остановился. В разбитых окнах показались искаженные страхом лица солдат. Леонов бросился к линии дороги. Приблизившись, он метнул в окно две спаренные гранаты. В вагоне раздался глухой взрыв, в стороны полетела щепа и остатки битых стекол...
...Довольные удачей, подрывники бодро шагали в отряд. Они прошли уже значительную часть пути, миновали наиболее опасные, открытые места. Леонов теперь шел последним, замыкая строй.
— Ну и ребята! — тихонько бормотал себе под нос Ефим. — Любо-дорого посмотреть на них!
— Что вы сказали, Ефим Акимыч? — спросил Леонов.
— Уж больно выгодное ваше подрывное дело, — ответил старик.
— То есть, как выгодное?
— Да посуди сам, Вася. Четыре человека растрясли, можно сказать, целый отряд. Поезд уничтожили. Ну-ка, попробуй против этого отряда вчетвером в открытом бою. Он те покажет кузькину мать! А тут две минуты — и сражению конец. Выгодное дело. Молодцы! — закончил Ефим.
— Но почему четыре, Ефим Акимыч, когда нас пятеро?
— Да ведь мое-то дело немудреное: шагаю туда и обратно с вами, и все тут.
— Ошибаетесь, — возразил Леонов, — проводник одинаково важен, как и любой из нас. Он разделяет с подрывниками и труд, и опасности. Без вас, Ефим Акимыч, мы были бы, как слепые.
Ефим пробурчал в ответ что-то невнятное.
Осталось около двух километров до мелководной реки Усожь, за которой партизаны обычно чувствовали себя в безопасности, зная, что оккупанты боятся забираться в глубь леса. Вдруг в воздухе прожужжали пули. «Погоня. Вероятно, к месту крушения прибыла аварийная команда», — мелькнуло у Леонова, и он властно проговорил:
— Ложись! Спокойно, товарищи. Нужно определить, много ли их. Придется отходить бросками. Спокойно, — повторил он,— пускай они нас боятся!
— Следите, ребята, чтобы не отрезали путь, — предостерег Ефим, мгновенно преобразившись при виде опасности.
Фашисты шли за партизанами по следу. Подпустив их ближе, подрывники открыли огоиь из автоматов. Преследователи мгновенно упали в траву. Послышались крики, отрывистые слова команды. Партизаны отходили, перебегая от дерева к дереву, часто оглядываясь назад; Леонов напряженно следил за каждым движением противника.
— Идите вперед, Ефим Акимыч, мы вас догоним! — крикнул он.
Но эти слова старый артиллерист пропустил мимо ушей, продолжая стрелять из карабина. Отстреливаясь, партизаны короткими перебежками добрались до речки. Но фашисты наседали. Малочисленность партизанской группы придавала им храбрости.
Ближе к реке лес поредел, и партизанам трудно было укрываться от вражеских пуль.