— Динь-динь.
Они же живые. Были. И разумные, судя по тому, как блондин о них отзывался. Равноправные граждане местного государства. Или все-таки иностранцы? Еще хуже тогда, хотя хуже уже некуда. Я ведь их убил. По неосторожности, случайности, общей неуклюжести организма, но — убил. Двоих сразу. А законы на этот счет, думаю, везде одинаковы, и ждет тебя, Стасик, в скорейшем будущем…
— Динь?
— Ну вот что ты стоишь и пялишься? Помогала бы лучше!
Нет, эта с места не сдвинется. А уж чтобы поелозила коленками по полу, и надеяться не стоит: гордая слишком. Невысокая, щуплая, белесая, зато мордочку держит так, что не подходи. Какая-нибудь подручная блондина? По крайней мере, руки за спиной сложила очень похоже. А может, у них тут просто мода такая. Любимая поза фюрера, например.
— Что тебе вообще от меня понадобилось? Зачем приперлась? Только испортила все напрочь и окончательно!
Еще и смотрит как-то зловеще, то ли с ухмылкой, то ли с издевкой. Нарочно меня напугала небось? А что, с нее станется. По лицу видно: стерва с самомнением. А на самом деле всего лишь…
— Мышь белая!
Быстрая зато, ничего не скажешь. Секунду назад стояла шагах в пяти от меня, и вдруг оказалась рядом, на расстоянии всего лишь…
Шлеп!
Ага, пощечины. И хоть ладошка вроде бы невеликой силы, ощущения малоприятные. Обидные даже. Я же еще и виноват в чем-то, получается? А мы гордо повернемся и уйдем в голубую даль? Ну уж нет. На коленях бегать не умею, но рука у меня подлиннее твоей, мышка. И ее как раз хватит, чтобы…
Хлоп!
А задница славная. Упругая. Аж зазвенела.
— Теперь — в расчете.
Вообще, фигурка у нее вся ладная, со спины это особенно хорошо заметно. И одежда скроена удачно, хотя, скорее всего, это что-то военно-форменное. Цвет мрачноват? Так достаточно вспомнить родную армию в оттенках гниющей зелени. Тем более, приложить эти самые оттенки к бледной остроносой мордочке…
Обернулась? А я уж и не надеялся. Впрочем, лучше бы не оборачивалась, с таким-то выражением лица. Если раньше просто выглядела чахоточной, то сейчас последние краски потеряла. Обесцветилась полностью. Или мне так только кажется из-за того, что где-то глубоко под кожей мечутся светлые пятнышки?
Точно. Как будто лучом фонарика изнутри водят. Нет, не меньше чем сотней лучей. И они все ближе и ближе к поверхности. А что потом случится? Свет прорвет кожу и выльется вон?
Зато глаза какие на меня в упор смотрят! Темные. И темнеют с каждым мгновением. Вот, уже почти черные стали, но процесс, если так можно выразиться, продолжается. И весьма бодро. Наверное, всего через несколько секунд от девицы вообще останется один лишь черный взгляд…
Но красивое зрелище, да: крошечные искорки, выступившие на коже, бегающие, как огоньки елочной гирлянды. Прекрасно-опасное. Только мне почему-то совсем не страшно.
В конце концов, если умирать, то уж лучше так, от руки разъяренной женщины, чем сложить голову на плахе. И пусть мы даже не представлены…
— Вив?
Пора прекращать эту порочную практику вечно оказываться спиной к двери: в первый раз бледная поганка застала врасплох, теперь блондин чуть до инфаркта не довел своим тихим голосом!
— Нашла повод для разрядки? Поделись какой; может, мне он тоже подойдет.
Огоньки на мертвенно-белой коже потускнели, вспыхнули в последний раз, юркнули обратно, туда, откуда пришли, и ситуация вернулась к исходной. За исключением того, что теперь мы могли соображать уже не на двоих, а на троих.
— Он назвал меня… — Глаза, сменившие цвет с черного на пепельно-серый, прежнего бешенства не утратили, но теперь, как ни странно, пугали гораздо больше, чем еще минуту назад. — Мышью. Белой!
— Именно так? Слово в слово?
— Ты подвергаешь сомнению мои…
— Вив. Этого просто не могло быть. — Блондин наконец-то появился в поле моего зрения и примирительно коснулся девичьего плеча. — Тебе показалось.
— Мне никогда и ничего не…
— Как и мне показалось, что, зайдя в собственную каюту, я обнаружил там тебя. Напомнить правила разграничения личного пространства?
Мышка поджала губу.
— Не разумнее ли нам обоим сделать один и тот же вид? Ты знаешь, какой именно.
Кивнула. Нехотя, еле заметно, но согласилась с предложенным условием и двинулась к выходу. Правда, не осталась без последнего слова:
— Приструни свое животное, пока не стало слишком поздно.
— Он не животное.
— Зверь должен сидеть в клетке — такое правило тоже есть, и его вряд ли когда-нибудь отменят.
Несколько шагов, шелест-шорох и — тишина. А следом, не то чтобы вдогонку, а неким финальным аккордом прозвучало отрешенное:
— И слезы счастья душат грудь перед явленьем Карменситы…
Вот тут я окончательно сообразил, что не только слушал весь диалог, от слова до слова.
Я.
Всё.
Понимал.
За исключением последней фразы, хотя и ее знал наизусть благодаря папиному увлечению стихами. В данном случае, творчеством Блока.
— Повезло тебе. А ведь мог получить отлуп, который никому не показался бы хилым. Даже мне.
Смена ритма с поэтического на улично-бытовой тоже удивляла. Но уже намного-намного меньше.
— Что ты сейчас сказал?
Блондин соображал куда быстрее меня: повернулся на первый же звук моего голоса.
— Ты… Слышал?
— Трудно было бы этого не делать: тут тишина, как в склепе, только вздохни, и уже эхо гуляет.
Он пробежал взглядом по мне, с ног до головы:
— Не вижу. Не понимаю.
— Ты про аквариум? А он того… Был, да весь вышел.
— Мм?
— Разбился. Наверное. Я его уронил.
— Уронил?!
Блондин не стал присматриваться к пятнам на полу, хотя это было бы вполне естественно для сложившихся обстоятельств. Наоборот, уставился на меня. В упор. И серо-голубые глаза глядели, мягко говоря, напряженно.
— Это плохо, да?
— Порча чужого имущества? Не слишком хорошо.
— Я оплачу. Когда будет чем. Ну, в крайнем случае, почку продам. Здесь ведь где-нибудь наверняка торгуют органами?
— Что? Органами? Ну да, приторговывают. По случаю, — на автомате ответил блондин, но тут же опомнился: — Ты о чем вообще думаешь?
— О возмещении ущерба, в первую очередь. Не знаю, как у вас, а у меня дома с этим строго. Было.
— О-хо-хонюшки, как все запущено, — резюмировал мой собеседник. Любимой фразой сантехника Толяна, которой тот всякий раз предварял очередной развод на дорогую фурнитуру.
Вот это уже точно ни в какие ворота не лезет! Вернее, вылезло из одних и тех же, вместе с Блоком. Ну не мог блондин все это знать заранее или вообще узнать. Не мог! Ладно Толян, с ним еще был шанс пересечься, хоть и мизерный, но стихи? С какой стати инопланетянин вдруг начал бы ими интересоваться? Да и вообще, если вспомнить, что перед тем, как уйти, он изъяснялся отдельными словами, на ходу их забывая, откуда вдруг сейчас…
— Тея, свет очей моих. Подь сюды.
Еще лучше! Вариант только один: во время своего отсутствия он ходил на профилактику, и словарь в его трансляторе случайно сменили. На странную смесь всего и вся, и от этого у меня… Да, аж мурашки по коже.
— Здесь всегда так холодно?
— Холодно?
Он удивился. Искренне. Я опять ляпнул что-то не то? Наверное, пора привыкнуть.
— Ну да, у меня уже зуб на зуб не попадает.
— О!
Молниеносное движение руки вдоль… Назовем это застежкой.
— Так лучше?
Ткань тонкая, совсем не шинельная, даже не пальтовая, но лучше чем ничего. Хотя бы потому, что еще помнит тепло другого тела.
— Да, спасибо.
Блондин снова смотрит. Пристально, но уже не так напряженно, а скорее с интересом. Вроде того, что обычно называют «научным».
— Сам-то не замерзнешь?
— Мне не будет холодно.
Конечно. Потому что под первым сюртуком у него второй. Такой же. Только покороче.
— Так вот, про ущерб…
— Забей.
Быстро же он перенимает чужие манеры! По принципу: дурной пример заразителен?
— Но мне…
На этот раз я предусмотрительно стоял к двери лицом, но все осталось по-прежнему: когда створки раздвинулись, меня снова кратковременно посетило нечто вроде шока.
Вошедшая была настоящей женщиной. Фигурально выражаясь. В смысле, обладала фигурой, которую нужно выставлять в музеях. Или наоборот, нельзя ни в коем случае, потому что признанные красавицы всех времен и народов померкнут рядом с ней в два счета. Нет, даже в один. Конечно, комбинезончик в обтяжку тоже вносил свою лепту, но фактура и без него была сногсшибательной.
Лицо тоже не подкачало, разве что немного терялось на фоне всего остального, особенно волос, длинных до невозможности. Они должны были волочиться по полу, если бы распрямились на всю длину, но вместо этого свивались тугими локонами, напоминающими клубок змей, свисающих с головы Горгоны. Этаких золотистых полозов.
— Как ваш лечащий врач и ваша покорная слуга, я обязана указать на крайне нестабильное душевное состояние леди Вивис, с которой мне только что посчастливилось встретиться, милорд. Если вам известна причина, повлиявшая на…
В самом начале проникновенной речи взгляд длинноволосой незнакомки был устремлен исключительно на блондина, но по мере течения времени и слов смещался в мою сторону, пока не остановился полностью и не вспыхнул огнем:
— Ваш китель, милорд!
— Это мой китель.
Если бы не небрежно подчеркнутое «мой», она бы на меня набросилась, совершенно точно. И разорвала бы в клочки.
— Милорд…
— Сейчас мне нужны ваши профессиональные навыки, любезная Тея. Демонстрацию вассальной преданности оставим для более уместных обстоятельств.
— Как пожелаете.
Она поклонилась. И волосы — тоже.
— Ориентируясь на поставленный вами диагноз, я решил использовать внешний транслятор для обеспечения коммуникации, однако…
— Его развитие оказалось недостаточным даже для такого варианта?
О, красотка тоже умеет подчеркивать слова! Правда, со смесью зависти и ненависти, но не менее выразительно.