Кстати, о ноге. Затекла, сволочь. И зачем я ей о решетку оперся? Наверное, потому что так прохладнее. Сквознячок эдакий, легкий. Обдувает. Правда, только одно колено. И дует оттуда, где вроде бы никаких вентиляционных ходов нет.
Продирать глаза чертовски не хотелось, но открывшееся зрелище того стоило. Хотя бы потому, что неведение могло обойтись гораздо дороже.
Через всю промежуточную решетчатую камеру, ту, с покатым полом, ко мне была протянута костлявая жилистая рука. И длины этой конечности почти хватало на то, чтобы колыхать воздух аккурат у моей коленки. Изогнутыми, янтарно-желтыми когтями.
— Кушать.
Худосочный сосед, чуть ли не вдавившийся в решетку, скалился и причмокивал, а из уголков его рта обильно текла слюна.
— Кушать…
Это было отвратительно, но странно завораживающе, и я смог стряхнуть нежданно нахлынувшее наваждение, только когда открывшаяся дверь пригласила людоеда к прогулке между корней.
— Чего орешь?
— Ты видел? Ты его видел?
Лохматый парень лениво перевел взгляд в направлении, которое указывала моя рука. Дрожащая, как осиновый лист.
— Кого?
Там было пусто конечно же. Ни следа недавнего кошмара.
— В той каме… в клетке. Рядом со мной.
— Никого нет.
Сейчас-то? Сам вижу, не слепой.
— Он только что выскочил за дверь. Секунду назад.
Широкие плечи чуть заметно приподнялись и тут же опустились:
— Секунду назад я уже пришел.
— Ну две секунды!
На меня посмотрели. Сначала внимательно, потом сочувствующе.
— Ты сколько фруктов съел?
— Один. Нет, два. Или три? Не помню. А что?
— Да так. Доза, похоже, великовата получилась. Для тебя.
— Какая еще доза?
Парень сел, упираясь спиной в дверную створку, и принялся неспешно чистить свой «обед».
— Бывают места и похуже. Здесь настоящий курорт по сравнению с ними. Только к предписаниям лечащего врача нужно прислушиваться, тогда все будет тип-топ.
Ничего не понимаю. Сказать ему об этом? А впрочем, не надо: он наверняка и так все видит. По моему озадаченному лицу.
— Дурынды — те еще перцы, если дело доходит до драки. Злить не рекомендуется, в общем. Но обычно их куда больше интересуют барыши. А ты, я, еще десяток или два счастливчиков, подвернувшихся королевским корсарам, — это товар.
Спасибо, уже знаю. Получив информацию, так сказать, из первых уст.
— Главное в торговле что? Товар должен сохранять свою ценность для покупателя, пока есть шанс на продажу. Условия обеспечены: жри, спи, гуляй. А чтобы вдруг не возникло мысли оставить купцов с носом, к примеру, самоубившись, местное колесо для хомячков крутится не переставая.
И это, пожалуй, уже понятно. По крайней мере, дверь открывается с удивительно грамотно высчитанной периодичностью. В тот самый момент, когда чувствуешь, что почти не способен сделать новый вдох.
— Ты не можешь не жрать эту пакость. Вернее, можешь, конечно, воздерживаться, но… От первого раза никто не отказывается, а потом становится поздно проявлять стойкость.
— Хочешь сказать, эти корешки…
— Ага. Действуют весьма умиротворяюще.
Значит, нас накачивают наркотиком? А что, разумно. За буйными ведь надо следить, глаз да глаз нужен, тогда как тихих держать под замком — одно удовольствие.
— Они безобидные. Просто легкая травка. Правда, лучше за один присест много не употреблять: окосеешь.
Если поверить его словам, выходит, мне все привиделось? Хорошо бы.
— А их специально такие выращивают?
— Понятия не имею.
Что ж, по крайней мере, ответил честно. Хотя и несколько недовольно.
— А может померещиться такое, что…
— От фантазии зависит. Чем она больнее, тем вариантов больше.
Интересно, в какой части шкалы находится моя? Розовые слоники под потолком не летают — уже позитив. Но голодный людоед в соседней камере? Брр. Пусть местная наркота, как и любая другая, вытаскивает картинки из подсознания, почему именно эта попалась первой? Да и слишком уж реально все происходило. С ощущениями и даже запахами.
И все же попробую уточнить:
— А у вас принято есть друг друга?
— У нас?
Если бы не две решетки, я своим вопросом непременно огреб бы хороший шанс получить по физиономии. И был бы сам виноват, что характерно. Придется подбирать слова тщательнее. Впредь.
— Ну вообще. Космос же большой, да? И в нем живет куча всякого народа. И кто-то наверняка любит мясо. Очень любит.
— Вот ты о чем… — брезгливо скривил губы парень. — Было такое.
— Было?
Наверное, я переспросил слишком недоверчиво, потому что лохматый уточнил:
— Больше нет.
— Точно?
Он сделал глубокой вдох, подержал воздух в легких гораздо дольше, чем удалось бы мне, и медленно выдохнул:
— Это неприлично.
— Что?
— Каннибальствовать.
Да неужели? Я-то думал, что жрать людей — мерзко, отвратительно и преступно. А выходит, всего лишь «неприлично».
— С теми, кто не отучивается, не ведут дел. Никаких. И в инфосферу не допускают.
Сказано так пафосно, что, видимо, страшнее наказания нет. С другой стороны, быть отрезанным от всего, чем легко и удобно пользуются остальные…
Оставаться наедине с самим собой, всегда и везде, посреди самой плотной толпы самого общительного народа? Тонуть в собственных мыслях и задыхаться от скудости знаний? Знакомое ощущение. Даже чересчур.
Приговор, значит, за мясную диету грозит суровый? Допустим. Но есть ли от него прок?
— А дальше? Их уничтожают?
— Нет. С чего ты взял?
— А какой смысл сохранять им жизнь? Они же не станут резко добреть от того, как с ними поступили.
Парень наставительно процитировал:
— Право на выбор должно оставаться до самого конца.
Гениально. Благородно и донельзя гуманно.
— Их хотя бы изолируют?
— Ты какой-то агрессивный. Маленький, но злобный.
Когда на кону стоит моя жизнь? Да. Может, больше во всем этом страха, чем злости. Но она точно присутствует.
— И это считается нормальным, когда людоеды запросто ходят среди людей и в любое мгновение могут…
— А как иначе они будут перевоспитываться?
Ух ты, Макаренко местного розлива? Вот же мне повезло с соседями по камерам!
— Никак. Конечно. Ты совершенно прав.
Парень качнул головой, демонстрируя явное недоверие к моему внезапному согласию:
— Да не парься ты! От глюков еще никто не умирал. Здесь уж точно.
Ага-ага. Знаем, классика.
У вас несчастные случаи на стройке были?
Будут.
— Никто до тебя не доберется. Решетки же кругом, не забыл?
— Кругом?
Ну здесь-то я их вижу и могу пощупать. А там, в просеке?
— Говорю же, товар должен быть в целости и сохранности, когда за ним явится покупатель. Главное правило.
Хотелось бы в это верить столь же безоговорочно и искренне.
— И вообще, будешь так трястись, загонишь себя.
В этом он точно прав: снова начинаю покрываться влагой, и не холодным потом, как по выходе из дремоты, а вполне обычным.
— Лучше расслабься и поспи.
Легко сказать, да трудно сделать. Глаза закрыть не то что страшно, а невозможно. Отказываются. Напрочь.
— Я… не могу. Не получается.
Парень вздохнул. Тяжело-тяжело. И переместился к решетке вплотную.
— Дай пять.
— Зачем?
— Дай, говорю! Спать хочешь?
— Ну…
— Тогда давай! — приказал он, в свою очередь просовывая руку между прутьями.
В голове мелькнула шальная мысль: а что, если мой второй сосед тоже не прочь полакомиться мясом? На вегетарианской-то диете еще и не до такого можно додуматься.
Нет, вряд ли. Судя по выражению сердитого лица, я ему надоел. До чертиков. На пищу, тем более желанную, так не смотрят.
— Ну, не тяни время! Я, между прочим, тоже отдохнуть хочу.
Наши руки встретились не на середине, а ближе к его клетке. Но до самой решетки я, как ни старайся, дотянуться бы не смог.
— Ложись.
Пальцы парня оказались мозолистыми: слегка царапали кожу, когда он то ли ощупывал, то ли поглаживал мое запястье, невнятно бормоча что-то вроде:
— «Да будет свет!» — сказал монтер…
Будет, значит? А почему тогда у меня перед глазами он вдруг закончился?
То, что я заблаговременно принял положение лежа, явно уберегло меня от вывихов, растяжений и всего остального, что могла принести с собой рука, просунутая между прутьями. А так только слегка ссадил кожу, когда дернулся, просыпаясь.
Соседей вокруг не наблюдалось. Ни голодного людоеда, ни лохматого гуманиста. И это, пожалуй, радовало.
Вот честно: если я должен провести здесь остаток жизни, пусть лучше сделаю это в одиночестве. Можно будет ни на кого не отвлекаться и ни о чем не сожалеть.
Товар? Ха. Никто меня покупать не собирается. Сколько прошло времени? Достаточно, чтобы искать и найти. Ну ладно, я — лох, не знаю ничего полезного, кроме позывных базы, да и те вслух произносить стремно. Но остальной-то персонал?
Они должны были понять, что случилось, если даже для меня ситуация предельно ясна. В телеметрии причальных шлюзов наверняка остались записи о незваных гостях. Опознать судно, думаю, тоже возможно. Выяснить, куда оно отправилось? Да не вопрос. Вон как шустро адъютант с радистом работали! Так что окружающие тишина и покой объясняются одним-единственным образом: на фиг я никому не сдался.
Самое смешное, даже обижаться на это не могу. Совесть не позволяет.
А еще случившееся — хороший повод тактично замести следы. Блондин ведь явно совершил ошибку, притащив меня с собой, зато теперь может сделать вид, будто ничего и не было. И это…
Да, пожалуй, хорошо.
В конце концов, он был добр, заботлив, радушен, и ему должно за это воздаться. А я уж как-нибудь сам. Переживу.
О, а сим-сим, оказывается, уже открылся. И наверное, давно, судя по тому, что меня можно выжимать, как тряпку. Что ж, пойду пополдничаю.
Большой все-таки контраст между комнатой отдыха и оранжереей. Если первая — сплошной минималистический хай-тек из металла и пластика, то вторая… дышит древностью, что ли. Хотя, если вдуматься, по сути — гидропонная плантация или что-то вроде. И под ногами все тот же решетчатый пол. И по бокам…